Читаем без скачивания Катаев. "Погоня за вечной весной" - Сергей Шаргунов

Но есть все основания полагать, что на этом отношения Катаева с Лелей не прекратились.

Летом 1924-го, окончив институт, она перебралась в Москву, поселилась у сестры Нади, устроилась библиотекарем в школу, познакомилась с преподавателем Пединститута Михаилом Светлаевым, приятелем и коллегой сестриного мужа. Леля стала Светлаевой в 1925 году. Катаев женился еще в апреле 1923-го, через несколько месяцев после разрыва.

Похоже, его встречи с Лелей продолжались, и это ей он писал поэму «Вторая молодость»:

Я шпагу свою оставил в плену,И сердце под кленом лежит в плену —Не шпагой клянусь и не сердцем клянусь,А жизнью своей клянусь:Я буду любить до потери себяТвои голубые глаза.

Лаппа, с которой Булгаков решил развестись в апреле, а окончательно расстался в ноябре 1924 года, вспоминала: «А на другой день, вечером, пришел Катаев с бутылкой шампанского — в этот день должна была прийти сестра Михаила Леля, он за ней ухаживал». Кстати, о годах катаевского романа с Лелей Татьяна тоже говорила, называя 1923-й и 1924-й.

В катаевском романе 1924 года «Остров Эрендорф» американец Джимми пытался вернуть возлюбленную по имени Елена, одурманенную опытным гипнотизером, напоминая ей пережитое в городке Нью-Линкольне: «Мне снилось замерзшее озеро и косые фаланги конькобежцев, выбегавших из грелки… Мне снилось десятое дерево, если считать от калитки в глубине сада… Возле этого дерева… если вы помните… мы однажды с вами…» Девушку расколдовывали именно эти слова. И вот уже: «Джимми нежно обнял Елену и положил ее голову себе на плечо.

— Елена, не надо ни о чем думать. Елена… Елена… Как я люблю повторять это милое имя».

А в пьесе «Квадратура круга» 1928 года женатый Вася говорил замужней Тоне: «А то дерево на Патриарших прудах помнишь? Десятое с краю, если считать от грелки?.. Я ведь потом всю ночь напролет… Ты знаешь… А на другой день как ошалелый по всей Москве… А ты — такая самая, как была… Куда ты пропала?»

Такая вот фетишизация дерева с Патриарших…

Ясно одно: роман завершился неудачей, и это испортило отношения Катаева с Булгаковым, помешавшим его «личному счастью».

Зато в 1930-е годы Катаев не без мстительного удовольствия демонстрировал «Мишунчику» (а через него и Леле) свою большую житейскую удачливость: слава, благополучие, красавица-жена.

Американская мечта!

В 1929 году Леля родила дочку. С начала войны, с июня 1941-го по лето 1943-го жила в Новосибирске, где с утра до вечера работала педагогом в нескольких местах, в конце 1940-х получила инвалидность с диагнозом «устойчивая гипертония». Елена Афанасьевна умерла в Москве 3 мая 1954-го на пятьдесят втором году жизни от мозгового кровоизлияния.

«Гудок»

К началу 1923 года относилась описанная Катаевым попытка Булгакова издавать журнал «Ревизор». Журнал они решили делать совместно, нашли спонсора («мелкого капиталиста») и отправились за разрешением в Главполитпросвет к Ингулову. Но тот отказал.

Очевидно, журнал должен был отличаться от других выходивших тогда изданий большим вкусом и большей литературностью. То, что он действительно планировался, подтверждает объявление, размещенное в январском номере «Корабля» за 1923 год в разделе «Жизнь искусства. Литературная хроника»:

«Группой беллетристов возбуждено ходатайство о разрешении издания сатирического журнала «Ревизор». Журнал, согласно проэкта, не будет иметь ничего общего с желто-бульварными «юмористическими изданиями». Редактировать журнал будет М. Булгаков».

«Проэкт» не сбылся. Время частной прессы заканчивалось.

Катаев наращивал публикации. Он печатался в государственных сатирических журналах «Крокодил», «Смехач», «Чудак», «Бузотер», «Красный перец», «Заноза с красным перцем», в «Рабочей газете», «Труде», «Красной ниве», «Огоньке». 23 ноября 1924 года его фельетон появился в первой же передаче «Радиогазеты РОСТа».

Поступил на службу в газету «Гудок» вслед за Булгаковым. Туда же пришел и Олеша.

Сотрудничество с «Гудком» хорошо оплачивалось. Как утверждает Давид Фельдман, вокруг газеты сформировался целый издательский концерн с литературными приложениями, и, по-видимому, именно Нарбут управлял этим концерном, со временем получая все большие полномочия.

Свои фельетоны в прессе Катаев подписывал разнообразно: Оливер Твист, Митрофан Горчица, Старик Саббакин, Красным по белому и даже Валяй Катаев, легко переходя от внутренних тем к международным (его шутка: «Нигде кроме, как в Белом доме»).

Больше того, читая катаевские фельетоны 1920-х годов, можно сделать вывод, что порой псевдоним был привязан к стилистике и тематике текста. Твист — юморящий, бойкий «человек из народа», живчик, озабоченный международной политикой; Митрофан Горчица — суровый трудяга, рачительный хозяин, веско рассуждавший о заботах и проблемах внутри страны: и масштабных, и мелкобытовых.

Катаев завоевывал издание за изданием — доходы от фельетонов начали осыпаться в карман по принципу домино. Приходил — давал текст — получал деньги — начинал печататься чаще — становился известен в других редакциях. Например, механизм сотрудничества с «Рабочей газетой» был таков: «Забросил туда фельетон, напечатали. Затем — второй. Взяли. Когда я принес третий, мне секретарша сказала: «А о вас спрашивал главный редактор. Сказал, если придет Оливер Твист, ведите ко мне». Главным редактором был старый большевик — Смирнов Николай Иванович. Американист, деловая хватка. Он предложил мне сразу давать шесть фельетонов в месяц. Я стал работать на зарплате. «Крокодил» находился в том же помещении. Напротив «Рабочей газеты»».

Замечу, рядом с «деловой хваткой», которой, несомненно, отличался и сам Катаев, снова помянута Америка. В 1923 году в его гротескных рассказах («Страшный перелет г-на Матапаля», «Iwan Step», «Упрямый американец») — вздорные и самоуверенные янки, их страна — богатства и техники, скоростной, нахрапистый «стиль жизни» и столь любезный тогда автору «движущийся герой», обрастающий комом типажей и ситуаций…

Характерно, что тогда же, в 1923-м, была организована всесоюзная «Лига времени», декларировавшая «коммунистический американизм» (главная идея — экономия времени, почетные председатели — Ленин и Троцкий). Сталин в статье «Об основах ленинизма» (1924) так определял правильный подход к работе: «а) русский революционный размах и б) американская деловитость». И это вошло в обиход.

Катаев писал фельетоны о всякой всячине, щедро подбрасываемой жизнью: финансовые авантюры в «трестах»; казус с «просветительской лекцией» в клубе о вреде самогона, которая превратилась в инструкцию по его правильной очистке; аферисты и «дармоеды», засевшие в учреждениях; чванливые и беспечные бюрократы, приспособленцы, «вещизм», некачественная одежда; патлатые скептики, ждущие краха экономики и озадаченные: «Куда смотрит Европа?»; любвеобильная мамаша, чей ребенок в суде по установлению отцовства признан «кооперативным»; хулиган, оборвавший с себя все пуговицы, бросая их в доверчивый автомат Моссельпрома и получая взамен коробки папирос…

«Гудок» был органом ЦК профсоюза рабочих железнодорожного транспорта. Работа там затянулась на годы. «Когда кто-нибудь приезжал с юга, его пихали в «Гудок»», — говорил Катаев.

В течение нескольких лет в газету переселилась вся литературная Одесса — от Ильи Ильфа до вчерашнего фальцовщика и рассыльного Семена Гехта (в «Накануне» ему протежировал Катаев), а частыми гостями были Эдуард Багрицкий и Семен Кирсанов. Сюда же устроился уроженец Темрюка Георгий Шенгели, который затем предложил вместо себя уроженца Елисаветграда Арсения Тарковского, писавшего стихотворные фельетоны и басни под псевдонимом Тарас Подкова.

Вернувшись в Москву в 1923 году после долгих странствий (в которых выделялась Одесса), Константин Паустовский вспоминал, как пришел в «Гудок», где тоже начал сотрудничать, а там «сидели за длинными редакционными столами самые веселые и едкие люди в тогдашней Москве…».

Работа в газете железнодорожников и Гражданская война пригодились. В 1923 году Катаев опубликовал в «Гудке» повесть «Приключения паровоза».

Бывалый паровоз исповедовал свою жизнь приятельнице, старой почтенной водокачке. Паровоз бегал от станции к станции, постигая азы классовой розни, видел глазами фонарей Керенского, Ленина и матроса Дыбенко и, разумеется, попадал в белогвардейскую Одессу, где его превратили в броневик, а некто Чабан бродил рядом и не мог понять, почему надо быть с Деникиным и кто такие «красные»; дальше Катаев воспроизводил свой рассказ «Прапорщик», в конце подчеркивая советскую благонадежность: «Этот парень раскачивался очень долго, но уж когда раскачался, то надолго и прочно».

В одном из ранних катаевских фельетонов в «Гудке» «Летят!» был выведен «контрреволюционер» из «бывших» Иван Иванович (не опять ли Михаил Афанасьевич?), который вспотел и посинел от злости из-за летевших в небе аэропланов: «Дожили, значит, до того, что коммунисты над головой лазают» и чуял в этом погибель нэпа, а уличная торговка подбадривала его надеждой: «А может, не наши, а?» Этот недовольный персонаж возникал у Катаева не раз, например, в фельетоне «Всесоюзная редкость» рассказчик стыдил Ивана Ивановича, выгуливая по сельскохозяйственной выставке: «Видите? Это все сделала ненавистная вам Советская власть в итоге невероятно тяжелых пяти лет революции. А вы еще, помните, говорили: «Погубили Россию большевики! Демагоги! Предатели!» Ведь говорили?»