Читаем без скачивания Колесницы в пустыне: тайны древней Африки - Николай Николаевич Непомнящий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эта очень популярная легенда о «невидимом торге» встречается у многих более поздних авторов. Таким путем якобы торговали мехами на севере, циновками в Индокитае, золотом в Африке. Рассказ Козьмы Индикоплова о том, как аксумиты приобретали золотые самородки в стране Сасу, также упоминает элемент обряда «невидимого торга». Один из ранних арабских авторов уверял, что таким же способом продавали золото жители Ганы. Все это не более чем миф.
Обилие драгоценного металла в этих районах Африки буквально вскружило головы арабским землепроходцам, хлынувшим на восточное побережье и во внутренние районы континента в VII–XIII вв., в период торжества ислама, складывания могущественных халифатов и расцвета арабской культуры. «Вся земля черных – золото, и россыпи у них на поверхности. В их пустынях есть рудники, а самородки бывают такими большими, что торчат из песка наподобие явной зелени. От жары, сухости и пламени серебро в этой стране превращается в золото по причине его растопления солнцем», – читаем мы у аль-Масуди.
Ставшее крылатым выражение «Гана – страна золота», повторенное через тысячелетие англичанами в названии своей богатейшей колонии «Золотой Берег», принадлежит известному арабскому астроному аль-Фазари и сказано им примерно в 800 г. Столетие спустя крупнейший арабский ученый аль-Якуби, упоминая в своей «Истории» о золотых рудниках Ганы, также не может сдержать восхищения: «И во всей этой стране золото!» А еще через полстолетия Исхак ибн аль-Хусейн повторяет сообщение Геродота XIV-вековой давности о том, что жители Судана продают золото по цене меди, обменивают эти металлы из расчета один к одному.
В следующем веке арабская литература, посвященная Африке, пополнилась описанием двора правителя Ганы, приведенным крупнейшим географом Кордовы аль-Бакри в его «Книге путей и государств»: «Их царь украшает золотым убранством шею и оба локтя, а на голову возлагает высокую и острую позолоченную шапку, на которой укреплены тонкие пряди хлопка. Когда он дает аудиенцию людям для разбора несправедливостей, то находится в шатре, а около шатра привязаны десять скакунов в золотой сбруе. Позади царя стоят десять пажей со щитами и мечами, отделанными золотом. Справа от царя находятся сыновья вассальных князей его империи. На них тонкие одежды, волосы на их головах переплетены золотом. Вход в шатер охраняют огромные собаки в ошейниках с золотыми и серебряными бубенцами».
В приведенном описании обращает на себя внимание обилие золота при дворе. Вместе с тем тот же аль-Бакри сообщает о собственности правителя Ганы на все найденные в его стране самородки, характеризуя это как меру, продиктованную не чем иным, как обилием золота: «Когда в любом из рудников страны находят золотой самородок, царь забирает его, а людям оставляет только тонкую пыль. Если бы не это, то количество золота в руках людей возросло бы настолько, что золото бы обесценилось. Самородки бывают весом от унции до ритля[7], и говорят, что у царя есть самородок, подобный большому камню».
В середине XII в. о богатстве золотом областей Западного Судана сообщает в своей книге «Развлечение истомленного в странствиях по областям» другой великий уроженец Кордовы – аль-Идриси: «Владения царя Ганы и земли его граничат с областью Ванкара, а это известная страна золота, прославленная его обилием и хорошим качеством. Во дворце у царя есть золотой кирпич из одного цельного куска золота весом в 30 ритлей, который не отливался в огне и не обрабатывался инструментом. В нем пробито отверстие, через которое к нему привязывают лошадь царя. Этот слиток является одной из диковинок, которая есть только у царя и является его исключительной привилегией: он гордится им пред другими царями Судана». Сами правители Ганы нередко именовали себя тронным титулом «мага», понимаемым как «царь золота».
Арабский географ аль-Идриси
Молва о неиссякаемых золотых россыпях Судана вновь прокатилась по всему Старому Свету в 1324 г., когда манса Муса I – верховный правитель государства Мали – отправился как паломник в Мекку.
Необычный вояж африканского царька
Жители Каира никогда не видели властителя подобного этому. Через семь с четвертью веков со дня Хиджры – в 1347 г. от Рождества Христова этот африканский правитель как паломник вошел в их город на своем пути в Мекку. Свита его блистала варварской пышностью. Впереди шествовали пятьсот рабов, каждый из которых нес церемониальный жезл из цельного золота весом в двадцать три килограмма. Затем верхом на прекрасном боевом коне ехал их господин Манса Муса, повелитель Мали, страны черных. За ним шли курчавые негры с другой стороны пустыни, проводники и погонщики верблюдов с закрытыми лицами, смуглые берберы Магриба и пестрая толпа прихлебателей. Там были слуги, рабы и попутчики, которые готовили неизвестные яства, следовали меж собой чужеземным обычаям и говорили на странной смеси наречий, не поддававшейся пониманию. Но «гвоздем программы» был личный кошель Мансы Мусы, предназначенный для покрытия путевых расходов. Владея почти сотней верблюдов, сплошь груженных золотом, он представлял собой просто ходячую казну, располагавшую почти пятнадцатью тоннами необработанных золотых слитков.
Каир был поражен, но не ошеломлен. Городские купцы радостно окружили караван. Они продавали разинувшим рты странникам дешевые ткани кричащих расцветок в пять раз дороже обычной цены. Мелкие египетские чиновники получали огромные взятки за обещанную помощь в пустячных делах. Особенно хорошо поживились работорговцы.
Иностранцы были охочи до рабынь и щедро платили за удовольствия. Рассказывали, что единственными жителями Каира, имевшими основания жаловаться, оказались ростовщики. Караван Мансы Мусы проявил столь сказочную щедрость, что мелкие ростовщики просто покинули рынок золота и не смогли оправиться еще двенадцать лет после этого царского визита.
Сам африканский властитель изумил город не меньше, чем причудливая свита. Его внешность вызывала удивление. Каир ждал черного как смоль полудикого деспота с той стороны пустыни, где, по слухам, солнечные лучи испепеляли человеческий кожный покров до цвета черного янтаря. Вместо этого они обнаружили, что у него светлая кожа, согласно различным описаниям, красноватого или желтоватого оттенка. Он не проявлял никаких признаков первобытной дикости, ассоциировавшейся у каирцев с жителями Черной страны. Скорее, этот экзотический владыка питал большее почтение к Пророку и его учению, чем сами египтяне. Он был далек от преклонения перед арабской утонченностью, и стоило немалых трудов уговорить его
