Читаем без скачивания Петля времени. Сборник - Олег Горн

Тихий и вечный скрип песчинок был ему ответом. Да столь же вечное движение подрумяненных на западе облаков. Да плавное кружение птицы над пустыней.

Неожиданно его внимание привлекли странные звуки, доносившиеся из-за скалы, возвышавшейся исщербленными боками над плато.

Алон сцепил зубы, чтобы не зарычать, и побрел в его сторону. Дойдя до скалы, он уперся лбом в шершавую поверхность. Сделал несколько шагов, огибая ее.

В трещине, расколовшей скалу снизу доверху, прислонившись к рваным неровностям, стояла Эва. Она всхлипывала и что-то бормотала. Казалось, это была молитва.

Алон сделал еще несколько шагов, пытаясь расслышать ее невнятное бормотание.

Эва смотрела на него, но и куда-то сквозь него, дальше и выше. Теперь стали слышны ее слова.

-... Мы же одни на этом острове... Нас так немного — словесных и бессловесных, шелестящих. Мы все хотим жить... Добрые и бездушные, умные и лишенные этой муки... Мы должны выжить! Чтобы не кануть... Чтобы не кончилось нами!.. Ради будущего детей, ради любви... Хотя бы ради детей... Детей и любви!..

Вечерние тени медленно взбирались по каменистым кручам к вершине, над которой все так же спокойно плыли облака, и дальше, в голубом еще небе, плавно кружила птица.

И сейчас они оба стояли на самой границе, рассекавшей вечерний этот мир, границе света и тьмы.

Эпилог

Два старика сидели в тихом, почти безлюдном в этот час, портовом ресторане.

Со стороны причалов пахло тухлой рыбой и мокрыми просмоленными канатами. Штормило. Доносился скрип снастей и глухой стук бортов о причальные стенки.

Ветер приносил пыль соленых брызг на открытую веранду, заставлял поеживаться.

Столик перед стариками был почти пуст, если не считать чашки с остатками кофе перед одним из них — с красивой седой шевелюрой. Похоже, не ради еды сидели они здесь.

Большую часть времени они молчали, наблюдая за чайками, носящимися над водой с пронзительными криками.

— И все же, — прервал молчание седой, — несмотря ни на что, я рад, что судьба свела нас тогда, Учитель!

— Не назывйте меня так, — отозвался второй старик, подтянутый, с совершенно лысой головой. — Я никогда не был вашим учителем, Мастер.

— Были. Вы тогда преподали мне трудный урок, как можно рисковать своей властью, налаженным ходом своего бытия, и даже жертвовать ими.

Второй пожевал губами, слизывая соленые брызги.

— И все-таки я не уверен, что был тогда прав, преступая... Собственно, в отношении меня это было решено и вовсе однозначно, как вы знаете... Так что теперь называть меня Учителем неуместно и по этой причине.

— Вы сожалеете об этом, — расстроенно сказал седой. — А ведь именно ваше смещение, когда я узнал о нем, прозвучало и для меня сигналом. Все надо делать в свое время. В том числе и уходить... Я уже давно понял, что для всего есть свои "звездные мгновения". И так важно суметь их определить!.. Это особенно наглядно в судьбах людей великих. Действовали они в свое время — возносились на вершины. Рождались не вовремя — становились величайшими мучениками, звучали диссонансом со своим поколением... Хотя, — он допил кофе, — окончательный приговор, конечно, прозвучит лишь в день Суда.

Второй с сомнением покачал головой.

— Я думаю, этот Суд вечен. И он уже творится: каждый день, каждую минуту.

И выносит каждому свой приговор за свершенное в этом мире. И самому миру, несущему нас, выносит приговор — за общую судьбу его детей...

Они наблюдали за крикливым чаечьим дележом над волнами.

— Кстати, как ваша дочь? — спросил второй, не отрываясь от шумного зрелища.

— Они и малышка сейчас живут далеко отсюда, — отозвался седой. — Но мне все больше кажется, что в спокойной жизни им начинает чего-то не хватать. Может быть, это мне только кажется... Теперь я молюсь, чтобы их больше не коснулись эти вечные..,— он неопределенно поводил рукой в воздухе, — не многим видимые, ветры!

— Так не бывает, Мастер, — задумчиво произнес второй старик. — Так, к сожалению, не бывает!

Он смотрел на стоявшего поодаль, у мокрых сходней, человека. Тот стоял спиной к ним, и опирался на матовую черную трость с головой неизвестного божества вместо набалдашника.

август, 1994.

Тель-Авив