Читаем без скачивания Ковчег - Иван Кузнецов

Надо сказать, помещение соответствовало хозяйке и сеяло страх в сердцах посетителей. Во всяком случае, впервые оказавшись здесь, я мучился только одной мыслью: когда же нас отпустят? Комната Милены не просто находилась в аварийном состоянии, она грозила развалиться в любую секунду. Старушку такая перспектива не пугала, остальные, глядя на бегущие по стенам и потолку трещины, думали только об одном — как выбраться отсюда побыстрее. Рекомендации переехать в другое помещение Милена игнорировала. Как и кислый, гнилостный запах, навеки впитавшийся в стены подвала. Посетителям оставалось только смириться.

Я приподнялся на локте и одним глазом посмотрел на будильник. Без четверти одиннадцать. Ника спала. Ей выпала ночная смена, и домой она вернулась под утро.

Некоторое время я разглядывал резко проступающие под загорелой кожей позвонки, потом осторожно провел рукой по спине.

— Отстань, — пробормотала Ника.

Я наклонился поближе и куснул ее за розовое ушко.

— Отстань, мерзавец, я спать хочу. — Ника уткнулась в подушку.

— Если женщина говорит «может быть» — это означает «да», — прошептал я. — Если говорит «нет» — это означает «может быть».

— А если утюгом по башке? — глухо пробубнила она.

— Про утюг ничего не написано. Такого экспириенса у Фрейда с Юнгом не было.

— А у тебя будет.

Вздохнув, я выбрался из кровати, зябко поежился и натянул джинсы. Подобные ситуации неизменно ставили меня в тупик. По крайней мере, в отношении Ники. Продолжи я приставания, вполне мог бы добиться желаемого, а мог получить по башке. И как отличить одно «нет» от другого — совершенно непонятно. Должно быть, я не чуткий.

Небо затянула серая хмарь. Судя по мокрому асфальту, утром прошел дождь, термометр показывал плюс двенадцать. Сентябрь погодой не баловал.

Позевывая, я прошел на кухню, задержался в коридоре полюбоваться в зеркале на мускулистый торс. Торс по-прежнему был ничего, учитывая, что с момента пробуждения я потерял пять с лишним килограммов.

Я выпил стакан воды, некоторое время смотрел на печку-буржуйку, в которой едва тлели угольки. Печка была отличная. Кустарно-промышленное производство, организованное на подшипниковом заводе уже выдало первую продукцию. Сан Саныч выбивал печку лично. Он же помог раздолбить стену и организовать правильную вытяжку. Так что в теории проблема горячей еды решилась. На практике мы с Никой готовили ужин лишь однажды, когда у нас совпал выходной. В остальное время только кипятили воду да грели комнату.

Раскочегаривать печку я не стал: через час обед в столовой — поем там. Заглянул в ведра, затем — в коробку, служившую поленницей. Дров и воды достаточно. На сутки точно хватит.

Я умылся и почистил зубы. Собрал рюкзак. Официально моя смена начиналась в восемь, по факту на Победу надо прибыть к шести. В лагере тоже остались кое-какие дела, так что шанс выкроить минутку и вернуться в квартиру был невелик. Да и смысл — Ника все равно продрыхнет до вечера.

— Ты на Победу? — Вопрос настиг меня уже на пороге.

— Да. В ночь. Вернусь завтра в девять-полдесятого.

— Хорошо. — Послышался громкий зевок. — Милену увидишь, убей, пожалуйста.

— Топором?

— Можно и топором, — покладисто согласилась Ника. — Получится со значением. И вообще… мог бы поцеловать на прощание.

Я закатил глаза и стал разуваться. Женщины. И зачем утюгом угрожала?..

На обед я, естественно, опоздал. Точнее, опоздал к первой смене. Вторая начиналась через полчаса, надежды перекусить в перерыве не было. С едой у нас строго: каждый грамм крупы на учете, каждая порция строго дозирована. Конечно, умельцы урвать кусок находились и тут, но многим за большие аппетиты доставалось. Поваров, пойманных на мухлеже с продуктами, сразу гнали в шею, поэтому большинство предпочитало не рисковать. Кому хочется потерять хлебное место!

В ожидании звонка я сидел у окна и думал о непростой судьбе. Странная у меня карма. Вот Игорь глумится, мол, я постоянно нахожу на свою голову приключения. Самое смешное, что он прав. Если оглянуться и оценить все, что со мной случилось с момента пробуждения, хватит на полновесный роман. Что ни день, то история, что ни шаг, обязательно во что-нибудь вляпаешься. История со спасенным Ваней уже стала местным фольклором, а я то ли героическим, то ли комедийным персонажем. Чувствую, скоро про нашу группу начнут складывать легенды. За водой пошли — русалку встретили, в магазин — мародеров разогнали, потрепаться присели — раскрыли мировой заговор. Смех и грех.

С другой стороны, есть же и светлые пятна. У начальства мы на хорошем счету. На общественные работы нас не гоняют, о труповозках речь и вовсе не идет. Быт какой-никакой обустроили. Квартира нам с Никой досталась отличная: три комнаты, окна целые, мебель крепкая, ничего нигде не прорвало, не затопило. И район отличный — до Самарской площади три минуты ходьбы. Ничего комфортнее и безопаснее в городе просто нет. Опять же печка, талоны на дрова и двухразовое питание. Хорошие назначения. Казалось бы, чего тут о судьбе задумываться, живи и радуйся…

Столовая постепенно заполнялась людьми — в основном стариками, женщинами и детьми. Работяги тоже были, но их набралась едва ли десятая часть. Конечно, тут район такой. Тихий, мирный — ветеранский. Те, кто помоложе, покрепче, работают и обедают на заводах и в мастерских. Солдаты на постах, рейдеры и вовсе берут еду с собой. Однако общую картину пропорция отражала. Грустную картину. Большая часть выживших — пенсионеры и дети, следом — женщины. Мужчин хорошо, если пятая часть наберется. И с каждым днем перекос увеличивался.

Коммуна, сложившаяся в первые дни, разрасталась все быстрее и быстрее. Увы, в основном за счет пенсионеров. Тех, кто первый месяц сидел по квартирам. Затем запас еды дома и в окрестных магазинах закончился, и им ничего не осталось, как идти к нам на казенные хлеба. Просто чтобы не умереть с голоду.

Я взял поднос, отдал повару талон и получил взамен тарелку жидкого рисового супа, половник картофельного пюре, кусочек говяжьей тушенки и стакан компота из сухофруктов. Кормежка по категории Б, лучше только у ударников и на вредном производстве. Впрочем, не настолько лучше, чтобы из-за харчей в ударники стремиться.

Вернувшись за стол, я принялся за еду. Суп был пустой, но хотя бы горячий. Пюре из картофельного порошка на воде отдавало синтетикой. Увы, ничего лучше не предлагали. Я быстро смел обед, посмотрел на часы: без десяти два. Если поторопиться, как раз успею.

Я сдал в мойку поднос с пустыми тарелками и поспешил на улицу.

Отец Владимир выглядел неважно: лицо осунулось, под глазами залегли синяки. За последний месяц он потерял добрых десять килограммов. Несмотря на опрятную одежду, ровный загар и аккуратно уложенную бороду, было видно, что ему приходится нелегко. Последний священник потерявшего надежду города, он не просто разговаривал с людьми, служил литургии и панихиды. Имея официальное освобождение, он участвовал и в общественных работах. Во всяком случае, я несколько раз видел его среди лесорубов.

— Здравствуй, Николай, — пожал протянутую руку отец Владимир.

Мы нашли сухую лавку напротив захлебнувшегося фонтана, капюшон раскидистых кленов укрыл ее от утреннего дождя. Мимо прокатила труповозка — тяжелая грузовая тележка с взгроможденным на нее деревянным контейнером. Сопровождали тележку трое — мрачный бородач с кривой ухмылкой, наверняка штрафник, худой, высокий блондин с выпирающим кадыком — регуляр. Я видел его на труповозках не раз. Видать, не брезглив от природы, раз выбрал такой способ заработать на питание категории А. Третьим был молодой парнишка лет двадцати. С этим не понятно. То ли тоже проштрафился, то ли вытянул несчастливый жребий. Работа на труповозках была неизбежным злом: рук постоянно не хватало, поэтому часть могильщиков приходилось назначать. Кого-то по графику, кого-то по жребию.

Тележка прогромыхала и скрылась за углом. С каждым днем чистильщики забирались все дальше. Прошли времена, когда вздувшиеся, разлагающиеся трупы валялись прямо на улицах, сидели в разбитых машинах, лежали в некогда затопленных квартирах. Жить в гниющей могиле невозможно, и с момента основания коммуны день за днем, квартал за кварталом мы чистили город. Вытаскивали тела, складывали их в ящики труповозок и свозили на растущие, как грибы, кладбища.

Поначалу работали все. Позже, когда удалось очистить достаточную для проживания территорию, назначения на труповозки стали нерегулярными. Нашу команду и вовсе сняли — дескать, раз уж вам везет, приносите пользу в другом месте. Тем не менее, тележки с телами по-прежнему катались по городу с утра до вечера. И не было их работе конца…

— Что тебя беспокоит? — спросил отец Владимир.