Читаем без скачивания Корабль дураков - Грегори Нормингтон

Он провел большим пальцем по лезвию, словно проверяя, не затупился ли нож. Во рту у меня пересохло, язык как будто прилип к нёбу. Я попробовал накачать слюны, но мышцы были какие-то вялые и непослушные – словно чужие.

– По-моему, не стоит и говорить, что все остальные требуют тебя наказать. – Он закрыл книгу с резким хлопком и поставил ее на место. – Ты сбежал без труда.

– Вход был не заперт.

– Естественно. Когда есть обычай и страх, никакие замки не нужны. Мои уважаемые коллеги соблюдают Закон. Вот почему мы с тобой здесь, а они – в своих кельях, зализывают раны.

Брат Кай отошел к дальней стене. Мне пришлось развернуться, чтобы он был у меня на глазах. Он провел пальцем по книжной полке, проверяя, не слишком ли она пыльная, а потом прислонился к ней спиной. Нож он так и не убрал.

– Это Библиотека Мастера, – сказал я.

– Да.

– А как вы вошли?

– Здесь много входов и выходов. Я прошел там, где проще. В отличие от тебя. – Тут лицо брата Кая просияло, как будто он только что вспомнил что-то приятное. – Ты знаешь, что сегодня за день?

Я не знал.

– Сегодня я принимаю бразды правления. Я – новый Мастер. Все, что здесь есть, – все моё.

Медленно, чтобы посмаковать удовольствие, я выложил свою козырную карту, опровержение тщеславия брата Кая: завещание Гербоша фон Окбы. Когда я развернул свиток двумя руками, брат Кай подошел ближе, чтобы взглянуть, что это такое.

– Красивый почерк, – заметил он.

– Наверное, вам стоит это прочесть.

– Я уже это читал. – Брат Кай пробежал пальцами по лезвию ножа, как флейтист, играющий гамму. – Под конец Мастер сильно болел и в своей хвори утратил разум. У него были галлюцинации: зрительные, слуховые и обонятельные. Я диагностировал острый психоз. И эти великие откровения, – он указал на свиток, – стоят меньше, чем лист пергамента, на котором они написаны.

– Почему я должен вам верить?

Брат Кай одарил меня испепеляющим взглядом.

– Теория Архетипов? Истощение Знания? На этой инфантильной планете? – Он хлопнул рукой по столу. Я успел убрать свиток, вовремя сообразив, что брат Кай собирается вырвать его у меня из рук. – Гербош фон Окба строил из себя мученика от науки. На самом же деле все было не так. Он утаивал эти книги из политических соображений, потому что ему это было выгодно. Ему нужна была уверенность в нашей лояльности. Видишь ли, структура власти здесь, в Башне, строится по принципу центрифуги. Все вращается вокруг Мастера Верность Мастеру так глубоко укоренилась в сознании Избранных, что стала уже безотчетной. Очень немногие осознают, что происходит. Я – из этих немногих, а стало быть, править здесь должен я. Других вариантов нет.

– В таком случае, – резко проговорил я, – отчего фон Окба сошел с ума? Какая причина?

– Старческое слабоумие. Дурная наследственность. Длительная изоляция.

Я помахал свитком. Рука у меня дрожала, и я разозлился на себя.

– То есть вы утверждаете, что он все это придумал? Вопреки всем доказательствам?

Брат Кай развернулся кругом, снял с полки песочные часы, перевернул их и уставился на тонкую струйку песка.

– Реальность – тяжелая ноша. Кто бы ни победил, он должен об этом помнить и быть всегда настороже.

– Чтобы держать в руках остальных?

– Таков порядок вещей. Украсть у слепого – не составляет труда.

Я уже понял, к чему все идет. Я медленно заговорил, не сводя с него глаз, чтобы он не заметил, как я украдкой прячу свиток под рубашкой.

– Я понимаю. Но какова цель вашей власти?

– Власть.

– Но для чего?

– Власть ради власти. – Брат Кай не сдержал улыбку. Он придвинулся ближе и снисходительно потрепал меня по бедру. – Цари вообще не задаются таким вопросом. Они просто знают – как знают волки, которые вожаки стаи. Власти не нужна цель, она – цель сама по себе.

Не отважившись сбросить его руку, я выразил свое недовольство молчанием.

– А мораль, – заключил брат Кай, – есть утешение для побежденных.

На этом наш разговор завершился. Брат Кай заставил меня встать с кресла, приставив нож к горлу. Я подчинился, а когда он убрал нож, тут же бросился к двери. Он попытался меня удержать. Мы молча боролись, как два актера в пантомиме. Наконец он крепко обхватил меня за талию, подтащил к двери и принялся шарить рукой в поисках задвижки. Чуть правее, сказал я. Его пальцы сдвинулись – метнулись, словно паук к своей жертве, – и дверь распахнулась.

Мы вывалились в длинный сумрачный коридор. Откуда-то шел сквозняк, но непонятно откуда. Мы прошли ярдов десять– пятнадцать – брат Кай прижимался ко мне сзади всем своим костлявым телом и пихал меня коленями под колени – и обнаружили, откуда дуло: из ниши в стене слева. Там в полу зияла дыра. Вогнутый желоб резко уходил вниз, в темноту. Что-то подобное я уже видел. Ну да: мусоропровод во второй библиотеке. Из мрака выступила приземистая фигура, вооруженная кривой турецкой саблей. Это был карлик, Мешех. То есть это я так решил, что Мешех, пока он не зажег фонарь, в свете которого я разглядел лицо, еще более уродливое, чем у моего знакомца, под таким же бирюзовым платком.

Все это я разглядел буквально в единый миг, как только зажегся фонарь. Мои глаза быстрее приспособились к свету, чем глаза моих палачей. Карлик совершил ошибку, взглянув прямо на свет: ему пришлось тут же зажмурить глаза, подобные красным полипам, прячущимся в свои панцири. Я понял, что другого шанса у меня не будет, и это придало мне сил: я схватил брата Кая за запястье и – отбросив руку с ножом от своего горла – врезал ему правым локтем по ребрам. Он отлетел и упал где-то там, у меня за спиной. Карлик, все еще жмурясь, нанес свой удар вслепую. Я не думал – я просто действовал. Выхватив у него фонарь, я бросился в нишу, и пол разверзся у меня под ногами.

Какую-то долю секунды я просто падал без всякой опоры. Вообще-то я человек не особенно храбрый и боюсь боли, так что летел я – полет, собственно, был недолгим, несколько Футов, не больше – с закрытыми глазами и вопя от страха, а потом и от боли, когда ударился копчиком о днище трубы. Я попытался свернуться калачиком и скользить на боку, но все закончилось тем, что я перевернулся лицом вниз и съезжал уже головой вперед, и хотя спас седалище, зато изрядно рас. квасил нос. Мне все-таки удалось перевернуться ногами вперед, но тут желоб, по которому я скользил – и угол наклона которого составлял градусов шестьдесят, – вдруг оборвался почти вертикальным спуском, так что можно было не сомневаться: если на мне еще где-нибудь нет синяков, то после такого полета они обязательно будут везде. Я летел вниз, подобно падающей звезде, и вопил на лету, и наконец приземлился на кучу мусора – должен заметить, достаточно твердого мусора, да еще и с зазубренными краями.

Я еще долго лежал, где упал, и стонал, истекая кровью. Фонарь выпал у меня из рук, но, что удивительно, не разбился и валялся теперь футах в трех от меня, едва пробивая тьму. За пределами круга света не было видно вообще ничего. Ползком я добрался до фонаря, схватил его и встал на колени, как кающийся грешник. Теперь я разглядел, что упал на кучу бумажных обрывков и древесной стружки, деталей каких-то разобранных механизмов, рваного тряпья, осколков стекла. У меня под ногтями набилось какое-то вязкое вещество со сладковатым запахом, плотное и холодное, как торф. Даже в тогдашнем моем положении любопытство опять победило, и я приподнял фонарь повыше, чтобы было лучше видно. Я опустил пальцы в этот непонятный перегной и поднес руку к свету: вещество было цвета ржавчины. Я повнимательнее осмотрелся вокруг. Ярдах в двух слева лежал небольшой камень, из-под которого и вытекала эта вязкая субстанция. Я потянулся, чтобы перевернуть камень, и ткнулся пальцем в мягкий студенистый глаз. Это был Мешех. Его тело, изломанное под невообразимым углом, лежало чуть поодаль. Перед тем как сбросить его в эту яму, его раздели – как будто кролика освежевали. Я развернул его голову так, как она лежала вначале, Лицом от меня.

Я совсем отупел от ужаса, но потом сквозь эту глухую пелену прорвались звуки: какой-то шелест, приглушенный топот бегущих ног. Как это бывает, когда ты стоишь у муравейника и вдруг слышишь в воображаемой тишине какой-то шорох и треск. Я помню, что мне было страшно. Но я хорошо понимал, что мне надо спасаться от этих существ, которые, я этом ни капельки не сомневался, идут сюда, чтобы меня убить. Я поднялся на ноги, очень надеясь, что подошвы сандалий защитят мои ноги от острых осколков. Подняв повыше фонарь (рискуя при этом выдать себя с головой), я еще раз внимательно осмотрелся. Куча мусора спускалась пологим склоном к твердой земле, древней безжизненной почве.

Только теперь я заметил, что воздух здесь совершенно другой: не застывший и неподвижный, как везде в Башне, а такой, как снаружи. Тьма смыкалась вокруг, грозя поглотить маленький огонек моего фонаря, который и так уже теплился еле-еле. Я побежал вперед, не разбирая дороги. Я не знал, где Врата Башни; я не знал, как они открываются. Ничто не препятствовало моему бегству. Я был совершенно один, и слышал лишь собственное дыхание, и чувствовал только боль в своем израненном теле, и мне было так жалко себя, просто жуть.