Читаем без скачивания Безжалостный Орфей - Антон Чиж

Она пользовалась бешеным успехом у солдатиков. И не потому, что была добросердечна к служивым. В армии женщина как курочка в волчьей стае. В смысле разжигания аппетита. Когда по плацу проплывала приветливая капитанша, потом майорша, а вскоре и полковничиха, настроение рот поднималось до патриотической высоты. Тут уж они и маршировать готовы, и на штурм идти. Неприятеля, конечно. В общем, такая женщина и в бой поведет, и обогреет. Редкой бесценной нужности женщина. Особенно в домашнем хозяйстве настоящего офицера. Всегда прикроет от забот. А теперь Серафима Павловна надежно закрывала своим телом проем. Если бы Ванзаров решил проскочить, затея кончилась бы крахом. Застрял и не вылез. Он и не думал действовать силой.

Его удерживали испуганные глаза женщины, наверное еще не старой, но все отдавшей семье и детям. Когда-то в эти глаза можно было влюбиться. Но нельзя же любить только глаза. Ничего больше у нее не осталось. Даже на полицейской фотографии Зиночка Лукина, мертвая, выигрывала с разгромным счетом.

Родион отогнал неправильные мысли и назвал себя.

— Полиция? — тревожно переспросила Серафима Павловна, хотя прекрасно поняла, что за гость пожаловал. — Чего вам?

— Требуется задать несколько вопросов.

— Не знаю ничего, я жена полковника Милягина… Его спрашивайте… Уходите. — И она потянула дверь на себя. Ботинок уперся и не позволил захлопнуть створку перед носом сыскной полиции.

— Вам придется ответить, — сказал невежливый юноша.

Серафима Павловна насупилась и пробурчала:

— Ну, чего еще?

— Полицию интересует молодая барышня, которой вы… — сказал Родион так громко и медленно, чтобы соседи успели прильнуть к замочным скважинам, а госпожа Милягина успела это осознать.

— Что же на лестнице стоять… Проходите… Милости просим… — Она оказалась на редкость сообразительной.

Родиона провели в маленькую гостиную, хранившую следы женской заботы. Полковнику в этих салфеточках, подушечках и статуэточках жилось как поросенку: сытно, но страшно. Было от чего сбежать в Охотничий клуб.

Хозяйка тщательно прикрыла обе двери, ведущие в комнаты, из которых раздавалось шевеление неведомой жизни. Гостю предложили кресло, такое чистенькое и ухоженное, что страшно помять. Сыскная полиция не испугалась, плюхнулась и бесцеремонно положила ногу на ногу, чтобы всем было ясно, кто тут хозяин. Серафима Павловна смотрела на беспардонность юнца с материнской кротостью, но каждая секунда тишины отдавалась в висках тикающей болью.

— Чего вам? — сказала она так, будто говорила совсем иное: «Зачем вы меня мучаете, разве не видите, какая я домашняя и славная, разве полиции есть дело до такой обаятельной пышки, как я?» Но полиции было дело.

— Простите, если испугал, — начал Родион. — Я не желал этого. Буду с вами откровенен и надеюсь на взаимность.

Серафима Павловна не ответила и даже не моргнула. Смотрела на него покорным, давно потухшим взглядом.

— Знаете, что самое трудное в полицейской службе?

Ему не ответили, и он продолжил:

— Самое трудное — это филерить. Филеров учат года три, как не попадаться на глаза, как оставаться невидимым рядом с человеком. Как делать так, чтобы объект не чувствовал твоего взгляда. Мы не знаем, что способны ощутить чужой взгляд. Только поворачиваемся, будто что-то толкнуло. Это сила прямого взгляда. Филеров учат даже смотреть правильно. Следить за человеком — очень сложно.

— К чему мне это рассказываете, господин…

— Ванзаров… Я обещал вам прямой разговор, как с женой офицера. И потому хочу вас спросить: что делали у «Дворянского гнезда» днем 5 февраля?

Милягина метнулась к правой двери, приоткрыла и крикнула командным тоном:

— Клава, Феденьку немедленно гулять!

Послышались протестующие капризы.

— Я кому сказала: гулять? — таким тоном произнесла Серафима Павловна, что Родион невольно вспомнил детство. Хорошо, что он не знал военной дисциплины. Кто командует в доме и жизни полковника Милягина, не вызывало сомнений.

Мадам села, разгладила юбку и выждала, пока не хлопнула входная дверь.

— Продал-таки служивый… — сказала без всякой злобы.

— Каждый дорожит своим местом как может.

— И как же меня нашли?

— Серафима Павловна, позвольте мне задавать вопросы, — напомнил Родион. — Так что вас привело к меблированным комнатам?

— Вот и я думаю: что я там забыла…

— Поделитесь со мной вашими размышлениями.

— Вы такой молодой… — Она запнулась. — А уже людей допрашиваете. Разве можете понять, что… Что такое жить только семьей и ничего не видеть вокруг. Всю себя отдавать, чтобы муж любимый ни в чем не знал недостатка, а только заслуживал чины…

— Я понимаю…

— Нет, молодой человек, не понимаете. Вы — мужчина. И этим все сказано. Потому не сможете понять. Мне скоро тридцать девять, я уже почти старуха в вашем, мужском понимании… И у меня ничего не осталось. Вот сыночка второго выращу, поставлю на ноги, и там уж внуков нянчить. Все, кончилась жизнь. И не было ее вовсе… Понимает он, видали, каков герой! Эх вы, для особых поручений! Нашли тоже кому поручения доверять… Птенчик желторотый…

— Вам знакома барышня Мария Саблина?

— Впервые слышу. И знать не хочу.

— Но ведь за ней вы филерили.

— Вот еще! У меня и времени нет всякими глупостями заниматься. Весь дом на мне, Клавка, дура, только тарелки бить умеет.

— Зачем же спрашивали про Саблину у швейцара?

— Про кого спрашивала? Ни про кого я не спрашивала…

— Отпираться глупо, он свидетель и может показать…

— Вот пусть и покажет! — Серафима Павловна только чуток возвысила голос, и это показалось окриком: — А я ему в глаза посмотрю, и тогда увидим, кто правду говорит!

Пожалуй, такой эксперимент может закончиться обмороком. И вовсе не госпожи Милягиной. Родион терпеливо перевел дух и спросил:

— Вы знакомы с госпожой Основиной?

— Не имею чести.

— Фамилия Пигварская вам о чем-нибудь говорит?

— Не представлены… Долго еще? Мне прибираться пора.

— Мы не на допросе, и я не хочу, чтобы вы подумали, что…

— Опять на искренность давить станете? Ну, валяйте…

— Как прикажете. Где вы были утром 6 февраля?

Милягина что-то прикинула и сказала:

— Шестое — это когда было?.. Сегодня, значит, восьмое… А, позавчера. Совсем дура стала… Как обычно: Феденьку в гимназию отвела и за покупками. Весь дом на мне. Больше некому…

— У вашего мужа есть любовница? — спросил Родион.

— Наверно, есть, тот еще кобель. Махни юбкой, побежит хвост задрав. Это у вас, мужчин, сорок лет — седина в бороду…

— Много у него было романов?

— Считала я их, что ли? Вот еще занятие.

— Что бы вы сделали, если бы вам в руки попалась любовница полковника?

— Что бы сделала… — мечтательно улыбнулась Серафима Павловна. — Волосенки бы ей повыщипывала да за уши оттаскала. А дальше уж как пошло бы. Характер у меня тяжелый и рука крепкая, могу и зашибить, молодой человек.

— Позвольте кое-что показать вам, — сказал Родион и вынул снимки. — Не удивляйтесь, это полицейские фотографии, снятые на месте преступления. Лица выглядят немного неестественно, но так всегда бывает. Взгляните…

Он разложил веером фотографии.

Рука женщины, которая коня остановит, если мужу понадобится, вздрогнула. Серафима Павловна напряженно смотрела, не шевелясь. Ей очень хотелось зажмуриться, чтобы не видеть весь этот ужас, веревок на шее, неестественно раскрытых глаз. Но она не могла оторваться.

Родион ждал.

Наконец она шевельнулась и спросила:

— Что с ними? — Голос глухой, ни командной, ни властной силы не осталось. Усталая, испуганная женщина.

— Они убиты. Одна за другой, — ответил Родион. — Кого-нибудь узнаете?

— Нет… Нет… уберите.

— Может быть, вот эту… — палец указал на Лукину.

— Не знаю ее! — жалобно вскрикнула Милягина. — Не мучьте, уберите!

Ванзаров не стал испытывать женские нервы. Он собрал карточки и сказал:

— Как странно устроена ваша память, барышня Лукина давала у вас уроки.

— Не помню… Не знаю… Я слабая женщина, дом на мне…

— Жаль, что не помните. — Родион встал и оправил смятый пиджак. — Если бы память вас не подвела, можно было бы спасти еще одну жизнь.

— Чью жизнь?

— Еще не знаю. Но вы могли бы помочь. Надумаете — дайте знать в участок.

* * *

Чемоданы ожидали у портье. Половой доставил их в номер, получил причитаемое и пожелал приятного отдыха. Лебедев, не раздеваясь, плюхнулся на диванчик. Мебель нервно охнула. Он достал жестянку «Ландринъ», хрустнул леденцами и спросил:

— Как рассчитываете ловить убийцу?

Коля небрежно снял пальто, прошелся по мягкому ворсу цветастого ковра, приятно утопая каблуками, словно в густом лугу, и принял гордую осанку: