Читаем без скачивания Анубис - Вольфганг Хольбайн

— Оно там, — сказал Грейвс. Его голос перешел на шепот, едва ли более слышный, чем дыхание; шепот смешался с эхом давно отзвучавших кощунственных молитв и заклинаний, превратившихся в нечто новое и в то же время древнее, и это добавило Могенсу страху. — За этой дверью. Неужели ты не чувствуешь? Я чувствую. Оно там и ждет нас.

Могенс не мог отвечать — страх сжал его гортань. Но он чувствовал, что Грейвс прав. За этими вратами находилось нечто. Нечто древнее и бесконечно могущественнее, что было заперто и заковано от начала времен, но не потеряло своей силы. Одной только мысли, чтобы отпереть эти врата и оставить их открытыми — неважно, что за ними поджидало, — было больше, чем он мог вынести.

— Ты… ты хочешь открыть… это? — не веря собственной догадке, прошептал он.

— Я уже пытался, — ответил Грейвс. Нота ужаса, прозвучавшая в голосе Могенса, казалось, не была им расслышана, а может, это его просто не волновало. Обтянутые черной кожей пальцы скользили дальше по зловещим изображениям и символам, выгравированным на поверхности серого металла — врата в другой, запретный мир, где обитают смерть и безумие. Пламя заколебалось сильнее, и у Могенса возникло жуткое впечатление, что под черной кожей нечто среагировало на прикосновение. — Какие только средства я не перепробовал! Все впустую. — Он наконец опустил руку, отступил на шаг и, тяжело вздохнув, снова повернулся к Могенсу.

— Этот металл, Могенс, не человеческих рук дело, — сказал он. — И никакому человеческому инструменту с ним не справиться.

— А что… — Могенс нервно облизнул губы, а потом зашел с другого конца, не глядя Грейвсу в глаза. — И какова моя роль?

Ответ он знал. Он давно понял, почему Грейвс привел его сюда. Понял в тот самый момент, когда ступил в эту палату.

— Есть другой путь, чтобы открыть эту дверь, не зубилом или взрывчаткой, Могенс, — сказал Грейвс чуть ли не ласково.

— Ты же знаешь, что я… этими вещами больше не занимаюсь, — запинаясь, вымолвил Могенс.

Он хотел сказать совсем другое, может быть, заорать, затопать ногами, пустить в ход кулаки — но ничего такого сделать не мог. Наглое требование Грейвса было настолько вопиющим, что лишило его всякой способности на какую-либо реакцию, он был не в состоянии даже думать.

— Ты не брал в руки своих книг с той ужасной ночи, знаю, — спокойно продолжал Грейвс. — С той самой ночи ты отрекся от всего, что прежде ревностно — и не без оснований — защищал. — Он покачал головой. — В глубине души ты знаешь, что это неправильно.

— И чего ты теперь ждешь от меня? — Голос Могенса мало отличался от сдавленного хрипа, но в его собственных ушах он звенел криком отчаяния. — Что я эту дверь расколдую?

— Если хочешь, да, — невозмутимо подтвердил Грейвс. — Хотя ты так же хорошо, как я, знаешь, что это чепуха. — Он поднял руку, когда Могенс хотел возразить, и слегка повышенным резким тоном продолжил: — Мне что, прочитать тебе тут лекцию, которую я неоднократно слышал от тебя?

— Нет! — решительно запротестовал Могенс. — Я больше ничего не желаю слышать об этом вздоре! Никогда!

— Вздоре? — Грейвс рассерженно, почти яростно помотал головой. — Почему ты вдруг стал отрицать все, во что раньше верил? Оно здесь! Ты это чувствуешь так же явственно, как я. Каждый, вошедший в это помещение, почувствовал бы это. Не спорь!

— Я больше не желаю об этом слышать! — теперь Могенс кричал по-настоящему. — Никогда! Я немало причинил вреда!

— Твое самобичевание не оживит Дженис, — тихо произнес Грейвс. — То, что тогда произошло, не было твоей виной, Могенс. Если кто-то и был виноват, так это в первую очередь я.

Могенс не стал ему возражать. Если Грейвс привел его сюда, чтобы получить отпущение грехов, то он понапрасну проделал этот путь.

— И ты вправду думал, что я в порыве благодарности стану тебе помогать стать знаменитым вот этим? — зло спросил он. — Не рассказывай мне, что ты здесь ради высоких идеалов науки, Джонатан! Ты ревностно охраняешь свое сокровище. Ты скрыл находку от Хьямс, Мерсера и Мак-Клюра не потому, что они не специалисты в этой области, а потому, что ты не хочешь ни с кем делиться своим открытием! Ты жаждешь его только для себя! Слава, научное бессмертие! Бог мой, уверен, если бы это была гробница где-нибудь в египетской пустыне, ты бы без зазрения совести разграбил ее и нажился на этом! Когда тебе пришло в голову позвать на помощь меня? После того как ты убедился, что одному тебе никогда не открыть эту дверь?

— А если и так, то что? — нимало не смутившись, спросил Грейвс.

— Что натолкнуло тебя на мысль, будто я стану помогать тебе? Даже если бы и мог?

— А то, Могенс, что для тебя это шанс себя реабилитировать. — Грейвс по-прежнему хранил невозмутимость. — Тебе никогда не вернуть Дженис и никогда не вернуть к жизни двух других, но ты можешь вернуть себе честь и славу! Никто из тех так называемых «серьезных ученых», которые тогда глумились над тобой, больше не посмеет пикнуть против тебя, когда увидит это здесь. Все, кто тогда называли тебя помешанным, бросятся перед тобой извиняться! Они будут пресмыкаться перед тобой, ползать и лизать сапоги, лишь бы получить дозволение бросить сюда один-единственный взгляд! — Его голос понизился до шепотка совратителя рода человеческого и так же, как тот, оказывал свое воздействие, хоть и стоящие за ним замыслы не были завуалированы. — Ты будешь первым, Могенс. Первым в мире ученым, который докажет, что магия действительно существует!

Если бы Могенсу не требовалась помощь Грейвса, чтобы выбраться из этого запечатанного хтонического[8] лабиринта, то всю обратную дорогу до своей хижины он бы бежал, уже ради того, чтобы избавиться от присутствия Грейвса. Он ненавидел Грейвса. В этот момент он ненавидел его так сильно, что одно только это не позволяло ему находиться поблизости, он за себя не отвечал. Он ненавидел Грейвса из-за того, что все вернулось на круги своя, из-за того что встреча с ним вернула каждое мгновение боли, каждую секунду отчаяния, каждую бессонную ночь угрызений совести и страданий. И еще потому, что тот был прав.

Одно было ясно: Могенс будет ему помогать. Сам он еще был далек от того, чтобы признаться в этом себе, но он знал, что Грейвс в конце концов одержит победу. Просто потому, что каждое сказанное им слово было правдой.

В ярости и фрустрации,[9] не раздеваясь, он бросился на свою неубранную постель. Следующие часы он провел, уставившись в потолок и тщетно пытаясь привести в порядок хаос в черепной коробке. Возможно, он пролежал бы так и дольше, если бы в дверь не постучали и на пороге не появился Том.