Читаем без скачивания Крымский Ковчег - Александр Прокопович

Слишком много всего для одного дня, у Кривого в такой обстановке голова рождала вопросы через паузу. То есть тот момент, когда надо бы задать, давно прошел, а пришел – когда уже и спрашивать неудобно, и не факт, что вообще поймут, о чем ты. И все же он рискнул:

– Ефим Маркович, по поводу места для приюта я понял – его ваш отец нашел, а откуда появились чертежи, формулы, инструкции? В старых книгах нашли? Если бы дело было только в том, чтобы их найти, вы бы точно были не первый…

До лаборатории было ехать не так уж и много, и директор держал паузу, пока не припарковал электрокар.

– Давай, Миша, так договоримся. Когда-нибудь ты узнаешь ответ и на этот вопрос, а на сегодня хватит и этого.

Глава шестнадцатая

Девять дней и девять ночей

Животные, случись что неожиданное, пугаются и убегают. И только человек удивляется.

Двадцать восемь.

Если было холодно потому, что солнце только поднялось, а не потому, что оно уже село, то у него есть еще двадцать восемь дней, чтобы выйти из Москвы и добраться до Питера. И хочется верить, что в обереге еще осталась сила.

Он был все еще жив и не один. Шевелиться было не трудно – невозможно, даже чтобы обозначить факт своего возвращения в сознание.

– «Крыло ангела»… Давно я не видел, как это работает.

Голос был неприятным – настолько низким, что смысл слов скорее угадывался – чтобы понять, непременно нужно напрягаться, прислушиваться – и все равно не привыкнуть. И даже до конца не понять – послышалось или все же кто-то рядом говорит… С ним уже кто-то так разговаривал, только Антон сейчас не мог вспомнить, слишком устал, даже чтобы пытаться.

Почему-то Стрельцов ожидал увидеть над головой бетонные плиты, явственно проступающие сквозь побелку. Именно такой потолок он видел, просыпаясь в казарме, каждое утро на протяжении всей своей службы в армии Балтийской республики. Сейчас потолок не просматривался, над головой что-то серое переходило во что-то темное.

В грязное. Тусклый свет сочился сквозь окно, которое частично заслоняла то ли доска, то ли дверное полотно.

– Пришел в себя?

На этот раз поверил – не послышалось, кто-то есть рядом. Судорожно дернулся, на большее сил не хватило…

– Не бойся. Оберег твой в целости и сохранности. Завернут в бумагу, лежит, не вредит. Мне без надобности. Да и толку от него… Спи пока. Дворник обещал – Дворник поможет.

Антон не видел, кто с ним говорит. Голову было не повернуть. Дворник? Плохо, что не врач, хорошо хоть кто-то. В комнате с низким потолком, в метре от какого-то узкого помоста, на котором лежал Стрельцов, прямо на полу, скорчившись и все равно почти доставая до потолка, сидел Дворник.

За окном помалу разгорался новый день. Комната не становилась лучше – сумрак больше не скрывал того, что Антон лежал не на помосте, не на кровати, а на большом гробу, крышка которого почти полностью загораживала небольшое окно. Увидев, что Антон больше не пытается ни говорить, ни вообще что-либо делать, Дворник, даже не пытаясь подняться, передвинулся ближе к Антону, без усилий поднял толстую деревянную крышку и приладил её на место. Потом так же легко поднял гроб и вытащил его на плоскую, залитую смолой крышу одноэтажного дома-коробки.

Дворник встал над гробом, расправил фартук на животе и расставил руки в стороны, на секунду став похожим на огромную сороку с белыми тонкими крыльями. С его ладоней сорвались две молнии и ударили в крышку – не погасли, разгорелись каждая со своей стороны, потянулись навстречу друг другу и, сойдясь, взорвались ослепительной звездой под рассветающим московским небом.

Когда снова стемнело, Дворника не было ни на крыше этого странного дома, ни где-то рядом. Когда-то, в бесконечно давние времена, его называли Кузнецом. Разные времена – разные имена, он привык. Если бы кто-то встретил его в эту ночь, он очень удивился бы, как далеко Дворник забрался от Москвы.

На крышке гроба, если внимательно присмотреться, можно было различить черную полосу. Если наблюдать достаточно долго, можно было дождаться момента, когда от полосы отделится крохотная головка на длинной шее. Змея падшего все еще была вместе с Антоном.

Девять дней в Москве шел дождь, безнадежный, бесконечный, то грозящий все залить-затопить, то почти невидимый, обозначенный лишь кругами на воде, еле различимый сквозь мутные оконные стекла.

Девять дней Стрельцов пытался выбраться из деревянного ящика с намертво пригнанной крышкой. Он не знал, сколько прошло часов, и был не вполне уверен в том, кто он, да и жив ли вообще. Капля за каплей вода заполняла гроб, наконец Стрельцов захлебнулся и… продолжил жить.

Иногда ему казалось, что он сидит у окна, за окном идет все тот же дождь, и сквозь его пелену виден остров, а на нем два одноэтажных дома под черепичной крышей и башенка, прилепившаяся между ними, убери дома – не устоит. Остров без деревца, без травинки, не остров – скала, домики и башня прижались друг к другу, и кажется, еще один порыв ветра, еще одна волна – сползут в море.

Одно окно. Огонь свечи – отсюда можно только угадать. Он уже давно должен был выйти под ливень, переплыть на островок и зажечь новую свечу. Больше некому. А он все сидит и смотрит на дождь. Если бы тучи разошлись, он точно так же смотрел бы на волны.

Его руки знали, сколько гребков понадобится, чтобы добраться до островка и причалить в единственном месте, где это возможно.

Он знает – здесь всегда штормит. Каждая волна расшибает лоб о скалу, и когда-нибудь камень не выдержит. Но пока у них есть цель полегче – его лодка. До сих пор ему везло. Чтобы повезло еще раз – надо верить, пока же он способен только надеяться на еще одно чудо. Поэтому он ждет.

Когда-нибудь он не сумеет добраться до острова…

На девятый день утро оказалось прозрачным, влага блестела, полируя каждый кирпич, каждое окно смотрелось гранью огромного бриллианта. Дворник поднялся на крышу, аккуратно пересадил змею в сторонку, поставил гроб на попа, прислонив об одну из вентиляционных башенок, чуть напрягся и вырвал крышку.

Вода хлынула, расплескавшись у сапог Дворника. Стрельцов выглядел, в точности соответствуя пословице «краше в гроб кладут». Однако открыл глаза и сделал шаг. Мышцы были будто из ваты, глаза слепило, но он был жив. Раны затянулись, остались шрамы – странные шрамы, которые никто не принял бы за следы от пулевых ранений: разные по величине, но одинаковые по форме, – всё тело Антона покрывали шрамы в форме капель. Белые капли на смуглой коже.

Дворник бережно отнес Стрельцова в подвал. Следующие сутки Антон проспал. Когда он проснулся, на улице снова моросило. У него в запасе оставалось еще восемнадцать дней.

Он с трудом держался на ногах, но это была просто слабость. Антону просто надо было поесть, начать двигаться, чтобы тело снова слушалось. Цепляясь за стенку, на полусогнутых добрался до дверей. Подставил себя мороси, капли облепили тело, цеплялись, не хотели стекать, повел плечами – капли снова зажили обычной своей жизнью – сверху вниз, без остановок.

– Пришел в себя?

Голос пришел сверху, Дворник стоял на крыше и, выгнув шею, рассматривал Антона. Сейчас его фартук был почти прозрачным, цвета воды.

– Ты – Дворник.

– И даже соображаешь.

– Я теперь тебя лучше слышу.

– Ты теперь много чего лучше делаешь.

– Что со мной?

Дворник шагнул с крыши на землю, выпрямился рядом со Стрельцовым и тут же, будто ему не хотелось быть выше, присел прямо на мокрый асфальт.

– Иногда, если снять кожуру, под ней оказывается что-то еще. У тебя оказалось.

– Сколько прошло времени?

– Как положено. Девять дней и девять ночей.

– Ты меня вылечил?

– Можно и так сказать. Думаю, у меня не было особого выбора.

Дождь все усиливался, Антон впервые в жизни стоял под потоками воды, не пытаясь укрыться, чувствуя каждую каплю. На какое-то мгновение ему показалось, что капли не отскакивают от его кожи, а пробивают её насквозь.

– Ты поможешь мне уйти из Москвы?

– Нет. Это твой путь.

– Но мог бы?

– Скорее всего.

– Просить бесполезно?

– Просить всегда бесполезно.

Дворник все так же сидел у дверей дома-коробки, когда Антон, накинув куртку, проверил оберег и снова появился на пороге. Куртку нужно было менять, никто бы не поверил, что человек, который ее носил, выжил. Антон сам в это еще не верил. Впрочем, его сейчас занимало другое – до включения гуманного убийцы у него было еще восемнадцать дней. Он еще мог успеть.

С крыши дома сквозь развалины многоэтажек была видна стена Периметра. Девять дней он провел в какой-то сотне метров от таманцев. Неприятный выступ в кармане куртки оказался керамическим пистолетом. Антон спустился к Дворнику, протянул подарок Влада:

– Может, пригодится? Металлоискатель его не берет.