Читаем без скачивания Бренна земная плоть - Николас Блейк

Глава 15

— Таким образом, она в конце концов была отмщена, — сказал Стрэйнджуэйз.

Эти слова были произнесены ровно через неделю после того, как Кавендиш предпринял свой полет на самолете, оказавшийся для него намного продолжительнее, чем он предполагал. Найджел сидел вместе с дядюшкой Джоном и Филиппом Старлингом в своей городской квартире. Старлинг еще не слышал о всех подробностях дела. Сэр Джон, хотя и получил подробный отчет от Блаунта, посчитал, что племянник сможет добавить кое-что еще. Пригласили и Блаунта, но он не смог приехать из-за занятости.

Все попивали шерри. Когда Найджел произнес свою фразу, сэр Джон как раз подносил бокал с шерри ко рту. Бокал повис в воздухе, а сэр Джон спросил с удивлением:

— В конце концов? Ведь О'Брайен уже две недели как мертв!

— Да. Но ему пришлось очень долго ждать. Более двадцати лет. Поэтому выражение «в конце концов» я считаю вполне уместным, — загадочно ответил племянник.

Дядюшка испытующе посмотрел на него.

— Нет, одной фразой ты тут не отвертишься! — наконец сказал он. — Или ты опять готов сделать свое очередное сенсационное разоблачение? В таком случае, продолжай!

— Хорошо! — согласился Найджел. — Тебе ведь практически известны все факты по этому делу. Филиппу я тоже кое-что рассказал, а остальное он может и сам домыслить, особенно если и впредь будет поглощать мое драгоценное шерри такими порциями. К тому же именно он и подсказал мне правильное решение вопроса…

— Подсказал тебе правильное решение вопроса? Опять загадки. Что ты хочешь этим сказать, черт тебя побери?

— Сперва ответь мне, дядюшка, как ты относишься к позиции Блаунта по этому делу?

— Я? Ну, в некоторых деталях его толкование несколько, как говорится, притянуто за уши, в деле остались и белые пятна. Зато Кавендиш своим бегством и самоубийством признал собственную вину. Немаловажно и то, что яд, имевшийся у его сестры, исчез. А почему ты, собственно, спрашиваешь?

— Потому что, откровенно говоря, я считаю позицию Блаунта и его взгляд на вещи совершенно неверными, — заявил племянник и мечтательно уставился куда-то в потолок.

— Но я думал, что ты во всем с ним согласен? — выпрямившись, воскликнул сэр Джон. — Черт возьми, из-за тебя я пролил твое драгоценное шерри! Вечно ты со своими фокусами…

— В целом ряде пунктов я полностью согласен с ним. Но с самой сутью дела — нет. Я как раз собирался представить себе, как действительно обстояло дело, когда Кавендиш совершил этот свой абсолютно необдуманный поступок.

— Но черт возьми! — опять раздраженно воскликнул сэр Джон. — Блаунт мне сказал, что ты согласен с ним в том, что О'Брайена застрелил Кавендиш!

— Все правильно. И я этого не отрицаю…

— Может, ты хочешь нам сказать, что, хотя Кавендиш и застрелил О'Брайена, он тем не менее не является убийцей? — подчеркнуто насмешливо заметил сэр Джон.

— Вот теперь ты уже на верном пути, — парировал Найджел. — Именно это я и хочу сказать… Но вначале, разреши, я приведу слабые места в доказательствах Блаунта. Я никогда не сомневался, что Кавендиш той ночью был в бараке и намеренно оставил следы на снегу, чтобы сделать версию о самоубийстве более правдоподобной. Но ведь эта мысль от меня и исходила. Я и сейчас готов поверить, что Киотт-Сломан видел, как Кавендиш шел к бараку, а потом попытался его шантажировать, хотя никакими точными доказательствами я в этом пункте не обладаю. Но что Кавендиш является убийцей, вернее, что он был способен на такое убийство — вот в это я не могу поверить!

— Значит, ты полагаешь, что О'Брайен был уже мертв, когда Кавендиш появился в бараке? — спросил сэр Джон.

— В известном смысле, да, — как-то неопределенно ответил племянник. — И Блаунт правильно решил, что завещание О'Брайена или вообще не играло в этом деле никакой роли, или если и играло, то очень незначительную. В конце концов Блаунт пришел к выводу, что главным мотивом в поведении Кавендиша была месть. Все это очень соответствовало и тону анонимных писем, но именно тут Блаунт и совершил главную ошибку. Кардинальную, я бы сказал… Филипп, вы ведь знали Кавендиша. Это был прилежный, не понимающий юмора и незаметный бизнесмен. Вы можете представить себе, чтобы он писал такие письма?

Найджел протянул ему письма и, пока Филипп их читал, в беспокойстве заходил по комнате.

— Нет, это определенно не стиль Эдварда! На такие шутки и остроты он просто не способен. Могу поклясться, что эти письма писал не Эдвард!

— Все верно! — с торжеством воскликнул Найджел. — И имейте в виду, дядя, что Филипп — специалист по стилистике. Но если Кавендиш не писал эти письма, то, значит, он не мог замышлять и убийство? Было бы слишком неправдоподобно, если бы два человека одновременно замышляли сделать нечто подобное, точнее, убить О'Брайена в один и тот же день. А теперь психологическая сторона дела. Теория Блаунта основывается на том, что Кавендиш сначала посредством анонимных писем заставил полковника принять защитные меры, а потом после полуночи последовал за ним в барак, хорошо зная, что тот вооружен и готов пристрелить первого, кто осмелится там появиться. В бараке он затеял какой-нибудь малозначительный разговор, пока не представилась возможность напасть на полковника и направить ему в грудь его же оружие… Теперь я спрашиваю: разве кто-нибудь, кто хорошо знал О'Брайена, отважится на такое? И тем не менее Блаунт рискнул приписать это Кавендишу! Именно Кавендишу! Человеку, который так и не перестал дрожать с тех пор, как увидел труп полковника! Человеку, чьи нервы были в таком ужасном состоянии, что он выдвинул нелепейшие обвинения против своей же сестры, когда Блаунт его немножко поприжал! Человеку, который бросился в постыдное бегство еще до того, как ему предъявили обвинение… Откровенно говоря, Блаунт очень меня разочаровал своими умозаключениями…

— Возможно, ты и прав, Найджел. Твои слова звучат довольно убедительно.

— Вот и хорошо! Теперь перейдем к снотворному. Блаунт прав, предполагая, что Кавендиш только-только появился в своей комнате, когда его сестра пришла к нему за снотворным. И этим подтверждается его теория, что Кавендиш был в бараке. Можно понять, почему он хотел каким-то образом дать снотворное Беллами, но почему и мне? Как Эдвард мог узнать, что я представляю для него опасность? Я совсем неизвестен и никогда не позволял помещать свое имя в газетах в связи с теми делами, которые расследовал. Только самые близкие друзья знают, какого рода деятельностью я занимаюсь.

— И тем не менее, возможно, ему удалось как-нибудь узнать об этом, — сказал Филипп. — Кто обагряет себя кровью, тот не побрезгует воспользоваться и слухами.

— Ну ладно, не будем больше об этом. Теперь нам надо попытаться разгрызть орешек, который будет довольно твердым, хотя Киотт-Сломан и не придерживался такого мнения. Блаунт считал, что Кавендиш приготовил орех на тот случай, если его первоначальный план не удастся… Но ведь О'Брайен не имел привычки разгрызать орехи зубами. А если Кавендиш замыслил использовать орех просто как тайник для хранения яда, то зачем же он тогда шлифовкой сделал стенки ореха такими тонкими? Мне сразу стало ясно, что орех предназначался не для О'Брайена. Но для кого? Тогда, значит, для Киотт-Сломана? Если Кавендиш собирался его убрать, потому что тот шантажировал его убийством О'Брайена, то вряд ли заготовил этот орех заранее — ведь он не знал, что у Сломана появится возможность шантажировать его убийством. В свою очередь, это означает, что яд у него был при себе и раньше, но орех он изготовил только после того, как Киотт-Сломан начал ему угрожать. И тут я был полностью согласен с Блаунтом: в Дауэр-Хауз, где к этому времени уже в каждой комнате и чуть ли не на каждом углу можно было увидеть полицейского, расправиться с Киотт-Сломаном было чрезвычайно трудно. Да и самый способ расправы был очень ненадежным. Ведь Кавендиш не мог рассчитывать, что Сломан наткнется на этот орех раньше, чем возымеет желание рассказать обо всем полиции. Единственно возможным объяснением было бы то, что. Кавендиш хотел устранить Сломана, потому что тот шантажировал его вместе с Люсиллой по какому-то другому поводу. Это казалось мне тем более вероятным, что я просто, повторяю, не мог представить себе Кавендиша в роли убийцы О'Брайена. Но, в таком случае, напрашивался вывод, что на нашем маленьком рождественском вечере присутствовали одновременно два убийцы. И уж в это было совсем трудно поверить.

— Очень убедительный и разумный вывод, — бросил Филипп Старлинг.

— Благодарю! — Найджел насмешливо поклонился. — Были в этом деле и другие противоречия. Согласно версии Блаунта, Кавендиш признал в полковнике Джека Ламберта по описанию двадцатилетней давности, хотя раньше его никогда не видел. Это маловероятно. Тем более что Джорджия Кавендиш в своем долгом разговоре со мной ни словом не обмолвилась, что ее брат проявлял какой-то особый интерес к полковнику. Разумеется, она могла и умолчать об этом, особенно если опасалась, что именно он совершил убийство. Но из ее слов я усвоил как раз обратное. Именно полковник проявлял интерес к Эдварду и хотел с ним познакомиться. А такое желание у полковника вряд ли появилось бы, если он действительно бросил Юдит на произвол судьбы, да еще беременную. После того как О'Брайен и Юдит полюбили друг друга, Юдит, по-видимому, рассказала о Кавендише ему, а Джорджия в свое время рассказала полковнику, что ее брат до войны часто бывал в Мейнард-Хауз. Исходя из всего услышанного, О'Брайен пришел к выводу, что брат Джорджии был первым возлюбленным крошки Юдит. Поэтому, соверши полковник какую-то несправедливость по отношению к Кавендишу или Юдит, он наверняка повел бы себя с Эдвардом очень осторожно, а не стал бы налаживать более тесные связи.