Читаем без скачивания Рыцарь ночи и Луна (СИ) - Ром Полина

Яркая вспышка испугала меня своей неожиданностью, а когда я проморгалась, передо мной на траве лежал обгорелый кусочек ткани, который раньше был этим самым мешочком, стояли вложенные один в один три котелка и еще небольшая кучка различной походной посуды, включая кружки, миски и пару хороших кухонных ножей.

Расставив все котелки в ряд, я присоединила к ним кружки и миски. Задрала обгорелый рукав, обнажая запястье и широкий гладкий браслет, что был украшен одним единственным голубым камнем. Вот на него-то я и нажала так, как учил меня герд Зорт – слева направо и вдавить до конца - струя воды из браслета хлынула, заполняя все емкости. В последнюю миску вода уже капала, а минусом было то, что следующую порцию я смогу получить не раньше, чем через сутки.

Я жадно схватила одну из кружек и выпила залпом. Вторую, аккуратно приподняв голову Ольгерда, попыталась споить ему. Вода мутными ручейками стекала по грязному лицу и упрямо сжатым губам, и мне пришлось, надавив, раздвинуть ему рот ложкой.

Сложно сказать, пил он или нет. Я не видела, чтобы двигался кадык, но я все же аккуратно влила несколько ложечек в темную щель рта. Он не закашлялся и слабое дыхание не изменилось – наверно, я делала все правильно.

Целая миска воды мне понадобилась на то, чтобы, взяв кусок мыла, вернуть своим рукам нормальный цвет. На лицо я решила пока не тратиться. Прихватив один из лоскутов чистой ткани, принялась промывать рану – мне не нравилось то, что Ольгерд не приходил в себя.

Даже в том мире я была слабеньким магом, а сейчас моей силы едва-едва хватило на то, чтобы поправить свое здоровье. Искорка природной магии, которую я чувствовала вновь пробудившейся, была гораздо слабее, чем раньше. Справлюсь ли я с такой раной? Мне было страшно.

Даже промытой она выглядела ужасно – разорванные мышцы, белеющая в красном месиве кость и лохматые, какие-то иззубренные края. Заревев от жалости, я вытащила из груды ложек-вилок-ножей большие ножницы и, аккуратно оттягивая пальцами, принялась срезать висящую на тонких ниточках разодранную кожу. Плеснула водой еще раз, с трудом разогнула затекшие ноги и, прихрамывая, прошла несколько метров к молодому деревцу. Обхватила ладонями тонкий, сантиметра три - четыре в диаметре ствол, закрыла глаза и принялась пить Силу, стараясь не обжираться. Оторвалась я вовремя.  

Я не слишком понимала, поможет ли это, но лечить такие раны я просто не умела. Да и ни какие раны лечить я не умела. Поэтому попробовать свою Силу казалось мне единственно возможным вариантом.

Встала на колени в мокрую траву, закрыла глаза, и, положив руки на края, попыталась тонкой струйкой влить Силу. Получалось плохо, я это чувствовала. Когда Силы осталось около половины, я открыла глаза и поняла, что рана срослась меньше, чем на четверть. Щедро вливая остальную часть магии, я наблюдала, как неохотно, медленно и непрочно соединяются края.

Не доводя себя до магического истощения, прошла к следующему дереву. И снова – знакомое насыщение Силой – и еще один сухой, высосанный до дна ствол.

Когда я увидела рану Ольгерда, я просто заревела от беспомощности – за те минуты, что я ходила «кормится», она приняла прежний вид.  Немного подумав, решила попробовать другой вариант. Взяла грязную портянку его плаща, валявшуюся на склоне, перекатила тело на нее и привычно, вцепившись двумя руками в воротник, изо всех сил упираясь и дергая, поволокла его по траве к ближайшему взрослому дереву.

Чуть отдышалась, кухонным ножом зачистила от коры кусок ствола размером с ладонь. Левую руку положила на влажный, сочащийся соком участок, а правой – захватила края раны и попыталась срастить их льющейся Силой.

Я не сразу поняла, что идет не так. Прекрасно ощущала поток магии, идущей через меня, но до тех пор, пока дерево не уронило мне на голову несколько сухих листьев, я внимательно смотрела рану на Ольгерда и совершенно не замечала, какой мощной и плотной стеной выросла кругом трава.

Задрав голову вверх, увидела пожухлую, облетающую листву, а опустив глаза – Ольгерда, с той же самой открытой раной, тонущего в высоченной траве. В этот раз Сила даже не задержалась в его теле, напрямую сливаясь в бессмысленный рост окрестной зелени.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ольгерд не приходил в себя и мне становилось страшно. Я не могла позволить ему погибнуть столь нелепо, даже не в бою, а просто от неумелого врачевания.

Мир от меня скрывался за пеленой слез, но я, резко и зло ущипнув себя за руку, сказала: «Успокойся, истеричка, просто подумай, первый раз ты смогла срастить рану на четверть, второй раз не помог вообще. О чем это говорит? Это говорит о том, что прямая, не переработанная магия Ольгерду просто не поможет!»

Я чуть раздвинула траву, в которой тонул Ольгерд, посмотрела на синеющие губы и, резко встав, пошла «допивать» дерево. Я выбрала из него все соки, всю мощь и всю жизнь. Немного подумав, «закусила» двумя молодыми деревцами и совершенно пьяная от Силы, глупо хихикая, потому что мир казался прекрасным и беспроблемным, почти захлебнувшаяся, вернулась к Ольгерду.

В этот раз я глаз не закрывала. Положив обе руки вдоль краев раны и плотно сведя их, я начала лить тонкий ручеек переработанной Силы. Медленно и неохотно рана срасталась. Вот в тонкие шрамики срослись начало и конец разрыва, вот розовая кожица кривых рубцов с двух сторон медленно двинулась к центру…

Моих сил оставалось меньше половины, а рана была закрыта, дай Бог, на четверть. Но понимая, что или так, или  - он умрет, я лила и лила магию, не испугавшись привычной уже темноты в глазах, выскребая, выдавливая из себя последние крохи и искры Силы. А потом мир привычно схлопнулся…

Очнулась я ночью. На маленьком костерке доваривался суп или каша. Желудок болезненно скрутило, и он напомнил мне о том, что я голодна, жалобным урчанием.

- Очнулась? Ну и хорошо. Полежи, сейчас я буду тебя кормить.

Голос раздавался откуда-то из-за головы. Видеть Ольгерда я не могла, но то, что он пришел в себя уже сообразила. Облегчение нахлынуло волной и закружило голову. Слабость была почти такой же сильной, как при моем первом пробуждении в чужом мире.

Ольгерд что-то делал у костра, загораживая от меня широкой спиной. Потом пропав из поля зрения, вынырнул с другой стороны, держа в руках обрывки своего многострадального плаща. Их он, свернув подобием валика, сунул мне под голову. Потом улыбнулся и сказал:

- Ты просто не представляешь, какая ты чумазая! - И тихонько добавил: – И красивая…

Мне стало тепло, приятно и неловко – раньше в наших отношениях не было ничего столь интимного, как эти слова Ольгерда.

Снова отошел и вернулся уже с тарелкой одуряюще пахнущей каши.

- Открывай рот! – скомандовал он и принялся дуть в ложку.

Сопротивляться было бы глупо – руки я все равно толком поднять не могла - они тряслись от слабости. Каша была наваристой, с мягкими, распадающимися волокнами мяса и безумно вкусная. Мне казалось, что я никогда не наемся. Однако ближе к концу миски, глаза у меня начали слипаться. Сквозь сон я чувствовала, как Ольгерд плотнее закутывает меня в какой-то плед.

Второй раз я проснулась на рассвете. Поблескивали капли росы на траве и было довольно прохладно. Недалеко от нас заполошно чирикала какая-то птица. Свернувшись клубком рядом спал Ольгерд. Я перекинула на него свой плед, медленно перевернулась на живот и поползла к котелку – я ужасно хотела есть.

Запустив ложку в застывшее месиво, я кинула в рот плотный комок каши и, захлебываясь, начала его жевать, испытывая неимоверное счастье, когда чуть хрипловатый со сна голос сказал:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

- А просто сказать, что хочешь есть, ты не могла?

Подхватив подмышки, и подтащив меня к небольшому кустику так, чтобы я могла опираться о него спиной, дал в руки бутерброд из хлеба и остатков сыра и занялся костром. Очень скоро в руках у меня дымилась тарелка разогретой каши, а Ольгерд пристраивал к костру второй котелок.

- Сейчас чайку попьем, и ты еще отдохнешь.

Спать мне уже не хотелось, но слабой я была как месячный котенок – ноги тряслись и не хотели меня держать. Ольгерд отнес меня на руках метров на двадцать от стоянки, поставил у густого кустарника и сказал: