Читаем без скачивания Ночь кровавой луны - Ксения Акула
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава седьмая
(Розали)
Воздуха в легких не хватало так сильно, что казалось внутренности сейчас разорвет от боли. Сопротивляясь из последних сил, до размытого сознания, я все-таки сдалась и сделала глоток, понимая, что он станет последним в моей жизни, но вместо воды набрала полные легкие свежего воздуха и закашлялась.
После непроглядной давящей тьмы глаза резануло ярким солнечным светом, и пришлось сильно зажмурится и закрыться рукой, чтобы немного привыкнуть. Завязки теплого плаща, намокшего и тяжелого, тянули вниз, заставляя меня кашлять снова и снова, пока я дрожащими пальцами не развязала узел, упав на землю и царапая ладони о каменистую почву. После тщетной битвы с водой за выживание сил не осталось даже на то, чтобы твердо стоять на ногах.
«Форг! — была моя первая мысль, как только я немного пришла в себя и поняла, что не отправилась в гости к Всеотцу. — Прости меня!»
За плотно зажмуренными веками образ Форга отпечатался так ярко, что и сейчас я видела его вздутые от натуги вены на шее и бешеный взгляд, полыхающий огнем. Он так хотел пойти со мной, он оказался таким сильным, решительным, заботливым, пугающим и смущающим. Форг столько всего сочетал в себе, что я окончательно запуталась, не понимая, как совместить в голове образы прежнего Форга — разносчика пива, тщедушного паренька и нового — сильного мага огня.
Распахнув глаза, чтобы прогнать его образ, я огляделась и поняла, наконец, где нахожусь. Тут же все мысли о Форге испарились, словно их и не было.
— Нет! — вырвался из груди мой отчаянный крик, прогоняя и остатки былой надежды на то, что все еще может наладиться. — Нет, — повторила я сквозь слезы, застившие глаза.
Такой знакомый склон горы Одинокой и поляна, что раскинулась у ее подножия. Полуразрушенная каменная арка, когда-то служившая входом в великолепное древнее строение, воздвигнутое в честь богов. Колдуны и ведьмы, загнанные сюда людьми, были безжалостно сожжены здесь в закат Века Кровавой Луны, и жители поселения верят, что стоны, которые издают чахлые сосенки ближайшего леса — это предсмертные голоса горевших заживо существ, запертых в стенах священного некогда строения, а ветер, создающий гул под сводами арки — это грозное проклятие королю Сводолюбу и всем его предкам.
На вершине горы Одинокой белоснежной шапкой лежал девственно-чистый снег, искрящийся в лучах полуденного солнца, щедро одаривающего теплом окружающую меня природу. Последний месяц холодного времени года — это еще и начало великого праздника Остарота — праздника перерождения, а для людей просто сезона посева нового урожая, и я с безумной улыбкой на губах подмечала любую мелочь, указывающую на его приближение.
Со склонов горы снег уже сошел, оставляя проплешины увядшей пожухлой прошлогодней травы, а поляна, все еще покрытая грязным подтаявшим снегом, преображалась. Солнце все больше отвоевывало себя пространства, и от черных проталин в некоторых местах шел пар, а воздух пах влагой и черноземом. Деревья небольшого редкого леса, который еще не спилили люди из поселения, отряхнулись от зимней спячки, и каждая веточка тянулась к небу. Птицы не просто пели, они кричали на разные голоса, заполняя округу звонкими переливчатыми трелями, от которых слезы из моих глаз потекли с новой силой, ведь я узнавала их песни, которые столько лет слушала, охотясь в этих местах.
Мокрое платье прилипло к коже, но солнечные лучи согревали, и я до сих пор не чувствовала ничего, кроме озноба. Мысли словно сковало безнадежностью и приближением конца, а кровь в жилах стыла от осознания, каким пыткам подвергнут меня коэнцы, стоит только показаться в родном поселении. Средь бела дня, в мокрой иноземной одежде и без оружия, я абсолютно беспомощна перед коэнцами и жестокими жителями родного поселения, которые настолько запуганы и беспомощны, что готовы перегрызть глотку любому, на кого укажут последователи кровожадной богини Асхи, лишь бы это была не их собственная глотка.
Застонав, я откинулась на стену арки и беспомощно закрыла глаза, отказываясь воспринимать свалившуюся на меня действительность.
«Так вот каково мое истинное предназначение? — горько думала я, всхлипывая и стискивая зубы до боли, чтобы не разрыдаться в голос. — Форг может спасти мир, а я гожусь лишь для того, чтобы вернуться в родные края и принять позорную смерть от плети или же того хуже — от сожжения на костре?»
Не знаю, сколько бы еще я придавалась скорби и отчаянию, но солнце постепенно клонилось к закату, и его лучи больше не согревали, оставляя меня в тени каменной арки. Ледяной обжигающий холод пришел одновременно с осознанием того, что рядом нет никого из ставших мне родными и близкими: ни Форга, ни Люциана, ни Норда. Я осталась совершенно одна с грузом вины оттого, что ничего не изменила. Я пошла на поводу у Нанды, я последовала за ней к древним, чтобы изменить свою судьбу, встретиться с отцом и пробудить в себе магию, способную противостоять мощной силе коэнцев, а в итоге вернулась к началу. Опустошенная, разбитая, одинокая. Семья, которая приютила и вырастила меня, и без того подвергалась опасности, идти к ним и просить защиты я больше не могла.
— Что же мне делать? — взмолилась я Всеотцу, задрав голову и глядя ввысь, но бескрайнее голубое небо не несло в себе ответов, оно безмолвствовало и пугало своей безмятежностью. Просиди я здесь еще немного, и наступит вечер, а с ним и ночь. Тогда, я либо замерзну от холода, либо стану добычей людоволков, которых у подножия горы Одинокой не счесть.
Внезапно на солнце легла широкая тень, на мгновение заслонившая его лучи. Я только-только поднялась на дрожащих онемевших от долгого сидения ногах, хватаясь за шершавые камни арки, когда передо мной возник нечеткий смазанный силуэт, постепенно принимающий знакомые черты лица и фигуры. Светловолосый, худощавый, облаченный в те же холщовые штаны, в которых я впервые встретила его, босой, с хорошо развитой мускулатурой и огромными полупрозрачными крыльями, затмевающими свет солнца, он стоял прямо напротив меня, гордо вскинув подбородок и поджав ярко-красные губы, пятном выделяющиеся на его узком хищном лице, словно окрашенные кровью, они изогнулись в полуулыбке. На незагорелой мраморной кофе выделялись золотистые дуги
