Читаем без скачивания Апрельский туман - Нина Пипари
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ника как-то раз обратила мое внимание на старосту и сказала, что она — потрясающая девушка.
— Потрясающая?.. Почему?
— Она неправдоподобно прочно стоит на земле, на редкость тверда в своей жизненной позиции, но это не мешает ей быть одной из активнейших прихожанок православной церкви.
Я подумала, что в наше время это скорее правило, чем исключение, но промолчала. Накануне у Ники снова случился приступ, и меньше всего на свете я бы хотела необдуманным ответом поднять со дна всю ту муть, которая только-только улеглась. В такие минуты лучше, чтобы ответ был идеально гладким, мягким, без зазубринки, без малейшей шероховатости, — чтобы за него не могла зацепиться никакая ассоциация, никакая гадость. Если найти такой ответ не представлялось никакой возможности, я предпочитала вовсе не отвечать.
Теперь я стала по-новому смотреть на прагматичную верующую старосту. Теперь она косвенно напоминала мне о Нике — в моих глазах это было огромное достоинство и даже заслуга.
Староста почувствовала перемену и осмелела. Эти верующие всегда безошибочно чуют свою потенциальную жертву. Особенно современные. Однажды после пар она подошла ко мне (на что, между прочим, осмеливались немногие) и коротко сказала: «Пошли». К этому моменту я докуривала четвертую сигарету подряд и, уставившись остекленевшим взглядом в зловеще-багровое закатное небо, пыталась найти хоть что-то в своей жизни, что могло бы меня убедить продолжать ее. Впереди была бесконечная череда одинаковых дней — без смысла, без надежды на что-то хорошее, без Ники, сомнение в существовании которой все ожесточеннее въедалось в мой воспаленный мозг. А что будет дальше? Дальше все будет только хуже и сложнее.
В общем, когда староста вот так просто потащила меня в неизвестном направлении, мне уже было абсолютно все равно: куда идти, с кем, зачем — какая разница? Все лучше, чем возвращаться домой — тем более это никакой не дом, а чужое помещение, наполненное горькими воспоминаниями и тяжелым запахом разочарования и собачьих испражнений.
Молча мы дошли до метро, молча доехали до нужной станции, молча подошли к кладбищу, молча зашли в церковь. Староста верно подгадала, в какое время затащить меня сюда. «Вечером здесь обычно мало народа», — раздался ее голос непонятно откуда. И действительно, людей было совсем немного. Я огляделась по сторонам — внутри церковь показалась мне еще меньше, чем снаружи. Уютная, полуосвещенная, наполненная мерцанием множества свечей, сдержанным танцем теней и — Боже! — потрясающими, проникающими в самую душу звуками литургических песнопений, время от времени прерываемых возгласами священника. Минут на десять я провалилась в иное измерение, забыв про все на свете, находясь в полной гармонии с собой и миром. Но потом поплыло, поехало. Я вспомнила, что на хоре мы когда-то пели что-то похожее. За хор зацепилось воспоминание о Нике, а оно, в свою очередь, притянуло за собой целую лавину воспоминаний, мыслей, горечи — все о ней! Боже!
Убедившись, что былого состояния не вернуть, я стала смотреть по сторонам. Справа от меня, словно облагороженная полумраком и ароматом ладана, возвышалась староста. Может, мне показалось, но что-то в ее лице выдавало тайную гордость, словно она радовалась, что имеет к этому всему непосредственное, материальное отношение, и за счет этого по праву может испытывать чувство превосходства над другими. От этой мысли меня стало тошнить, я перевела взгляд наверх. Мне хотелось увидеть хор, но это не представлялось возможным, так как клирос располагался непосредственно над входом. Тогда я стала рассматривать большую икону прямо напротив меня. Она была застекленной, и яркий свет от лампы падал прямо на лик изображенного святого, словно претворяя в жизнь предание о божественном, невыносимом для людских глаз свете, излучаемом праведниками, сподобившимися «узреть» Господа. Зато в отражении я увидела хор. Господи, эти люди не могли так петь. Эта надменная, самовлюбленная регентша, эти отсутствующие, пустые лица, упоенные собственными вокальными данными и чуть не обладанием некоего эзотерического знания! Мальчики, окидывающие презрительным взглядом паству внизу. А как красиво поют! Господи, почему жизнь — это сплошной обман? Спрячьте, спрячьте меня кто-нибудь, вырвите мне глаза, обрубите уши!
* * *
Уже несколько недель я хожу на хор без Ники. Не знаю, появляется ли она в универе, — я сама туда не хожу.
Каждый день одно и то же разочарование, бесплодное волнение, которое разрушает меня. Это было похоже на ежедневную пытку Прометея. Только вместо печени у меня каждый день вырастала заново надежда — и каждый день ее раздирала на части неизвестность. Дойдя до крайней степени отчаяния, изведясь от тревоги и ожидания, я решила отсидеться дома, прийти немного в себя — и после первого дня прогула с ужасом стала замечать, что снова заползаю в старую заброшенную нору. Ну и пускай, мне уже все равно. Только неизвестно, зачем просыпаться завтра, а так все в порядке.
Я вообще перестала выбираться куда бы то ни было. Исключение составляют лишь понедельники и четверги — в эти дни в хоре проводятся репетиции. Мне и самой не совсем ясно, почему, не имея ни малейшего желания посещать занятия в универе, гулять, болтаться в дешевых кафешках, смотреть дурацкие фильмы в окружении ржущей и жрущей толпы, тем не менее на хор я хожу с нездоровым постоянством. И не скажу, будто мне там безумно интересно — что может быть интересного в обществе стариков, которые только и делают, что поют старые песни и осуждают молодежь? Но там, в обществе людей, которые уже почти завершили свой земной путь, которые знают всему цену, которых уже не пугает бешеный бег времени, — там я немного успокаиваюсь, и судорожная мысль о том, что времени так мало, а сделать надо так много, а лучше — еще больше, ненадолго оставляет меня, а когда возвращается в свои владения — то обнаруживает, как низко упал ее рейтинг.
Сегодня ни с того ни с сего пошел снег. Мелкий, невесомый, безвольный, словно бы победивший время, он вдруг обрел мощь и характер, загрубел, загустел, закружился, завыл… И вот уже настоящая метель бушует в туманном море оранжевых фонарей и, заворожив мой взор своим колдовским танцем, никак не дает оторвать лоб от ледяного стекла и идти собирать хоровые ноты. Слово «четверг» лениво и как бы невзначай проползает перед
