Читаем без скачивания Смотритель. Книга 1. Орден желтого флага - Виктор Пелевин

— Почему?

— Вам не будет скучно в дни нашей разлуки. Вы сможете дискутировать друг с другом.

Про себя я решил, что таких дней будет большинство: ходить в сопровождении двух фашистов действительно казалось мне старомодным — тем более, думал я, что рядом со мной этим трогательным молодым людям могла угрожать опасность. Как только они довели меня до статуй Бенджамина Певца и Павла Великого, стоявших у входа в часовню, я отпустил их с миром, велев дожидаться моего вызова.

Часовня оказалась церковью внушительных размеров. Внутри, однако, она выглядела просто и строго, как подобает вместилищу духа — что приятно контрастировало с пышностью коридоров Михайловского замка.

На высоком алтаре восседала обычная кукла Франца-Антона в деревянном кресле. Франц-Антон держал в руке скрижаль со словами:

ЭТО ТАК И НЕ ТАК

Я не удержался от непочтительной мысли о том, что глубина подобных изречений сильно зависит от их предполагаемого авторства.

У ног куклы блестел аскетичный стальной глюкоген на двадцать монет. Стену над головой Франца-Антона украшала серебряная надпись:

Флюидом надо управлять с превеликой осмотрительностью: стоит лишь начать менять мир произвольно, как привлечешь внимание множества небесных сущностей, ясно видящих любые поползновения такого рода и совершенно не желающих зарождения новых б-гв.

На резных полках за спиною Франца-Антона стояли похожие на кегли вазы с портретами Смотрителей — с уже добавленным к ним Никколо Третьим (кажется, это были символические урны с прахом).

Полки в целом выглядели почти пустыми, и пустота эта, с одной стороны, внушала государственный оптимизм — видно было, как много места оставлено на будущее, — а с другой, печалила: не всегда приятно глядеть на место, где будет со временем храниться твой собственный прах, пусть даже символический.

Четыре Ангела в углах часовни еле заметно улыбались, повернув серебряные лица к центру зала. Позы их несколько различались — но все они восходили вверх по ажурным серебряным ступеням. Статуи выглядели изящными и живыми: казалось, ангелы жестикулируют не только руками, но и крыльями.

На полу в центре часовни лежали синий мат и такая же подушка. Подойдя к алтарю, я зажег три благовонные палочки, вернулся к подушке и сел лицом к Ангелу Воды.

Несколько минут в мою голову стучались мысли о Юке и Алексее Николаевиче, но постепенно факторы сосредоточения взяли верх, и перед моим мысленным взором засияла голубая точка Знака Собранности. Постепенно я позволил ей расшириться до размеров маленького солнца. С каждой минутой мое дыхание становилось все легче и сладостней — но, когда абсорбция уже готова была поглотить меня, я прекратил медитацию и избежал нарушения обета.

Когда я открыл глаза, Ангел Воды смотрел прямо на меня. Простершись на полу, я беззвучно произнес просьбу об аудиенции. По мне сразу же прошла волна горячего воздуха, и вокруг стало гораздо светлее — как будто в часовне запылал костер.

Я испуганно поднял голову.

Свет излучал Ангел, висящий передо мной в воздухе.

Все вокруг него переливалось и дрожало. Изменилось даже пространство: стены искривились и уплыли далеко в стороны, потолок выгнулся до самого неба, и только поэтому Ангел до сих пор помещался внутри часовни — так он сделался огромен.

На него было страшно смотреть. Он казался расплавленным металлом, залитым в тонкую стеклянную форму — и каждый раз, когда его руки или крылья делали какое-нибудь движение, металл как бы крошил стекло прежней формы — и ненадолго застывал в новой.

Зачем, подумал я, Ангелу смущать меня демонстрацией своих сил? Разве я не понимаю и так, что они у него есть?

— Это не сила, Алекс, — сказал Ангел. — Это слабость. Сильный Ангел бесплотен. Небо сейчас совсем ослабло — и ты принимаешь за мощь судороги агонии. Нам следует провести Saint Rapport как можно быстрее. Весь мир зависит от тебя одного.

Эти слова мне не понравились. Алексей Николаевич убеждал меня, что духу Павла якобы свойственна подобная mania grandiosa. Я, естественно, не поверил — и вот слышу от Ангела нечто похожее… Может ли быть, что Ангел — действительно порождение моего заблудившегося ума?

Ангел засмеялся, и я понял, что он прочел мои мысли.

— Ты был в Комнате Бесконечного Ужаса, — сказал он. — Вижу, вижу… Как ты думаешь, почему она так называется?

— Полагаю, — ответил я, — там становится страшно. Мне страшно до сих пор.

— Это не бесконечный ужас. Тебе всего лишь жутковато от допущения, что услышанное там может быть правдой, разве нет?

— Да, — согласился я.

— Но в глубине души ты все же веришь, что это неправда? Надеешься на это? И хочешь, чтобы тебя побыстрей разубедили?

Я кивнул.

— Так вот, — сказал Ангел, — эта комната называется Комнатой Бесконечного Ужаса, потому что услышанная там жуть сможет теперь бесконечно воспроизводить себя в твоей голове — если ты сам не наведешь там порядок. Ужас действительно может сделаться бесконечным, ибо отныне ты всегда сумеешь увидеть происходящее через призму этой версии бытия. Всегда.

— Значит, это правда?

— Только если ты захочешь, — сказал Ангел. — Если ты сам сделаешь такой выбор.

— Как так может быть? Это или правда, или неправда.

— Скажи, что такое Флюид? — спросил Ангел. — Правда или неправда?

— Подобная постановка вопроса бессмысленна, — ответил я.

— Точно так же, как твоя. Мир — это просто поток Флюида. Ты сам — тоже. Смотритель может придавать потоку любую форму. Именно это искусство тебе и предстоит изучить. Тот, кто управляет Флюидом, не склоняется перед чужой силой и тем более чужой правдой. Но он может быть побежден собственной слабостью или страхом, как ты хорошо знаешь на опыте. Если ты захочешь быть призраком, Алекс, никто не сможет тебе помешать. Даже я.

— Хорошо, — сказал я. — А если я не хочу быть призраком, ну совсем ни капли не хочу, может мне кто-нибудь с этим помочь?

Ангел опять засмеялся, и в этот раз смеялся долго, поглядывая на меня со своей высоты — и каждый раз будто заряжаясь весельем заново.

— Извини, — сказал он наконец. — Я смеюсь не над тобой.

— А над кем?

— Над собой, — ответил он.

— Почему?

— Нам, Ангелам, тоже необходимо смирение. Я смотрю на тебя, Алекс, и вспоминаю, что ты наша главная надежда. Когда я осознаю, что именно от тебя зависит мое собственное существование, я постигаю, насколько я ничтожен в причинно-следственном смысле. От этого мне делается одновременно и смешно, и легко, и спокойно…

Это, в общем, трудно было принять за комплимент.

— Я тоже хотел бы, чтобы мне стало смешно и легко, — сказал я хмуро. — И спокойно тоже. Кто-нибудь может это устроить?

— Так и быть, — ответил Ангел. — Я объясню тебе, как обстоят дела на самом деле. Во всяком случае, с канонической точки зрения.

— Прошу вас, сделайте это.

Ангел поднял палец.

На полу передо мной что-то блеснуло — и я увидел узкий маленький ларец, отделанный золотом и яшмой (усатые пасти золотых драконов сжимали желтые яшмовые шары — словно каждый пытался заглотить свое маленькое личное солнце).

— Что это? — спросил я.

— Тайная часть дневника Павла Великого. Она считается утраченной. По традиции, ее позволено читать лишь Смотрителю и нескольким его ближайшим сподвижникам. Здесь идет речь о возникновении рода де Киже. Прочти все внимательно — прямо здесь и сейчас. Этот документ не дозволяется выносить из часовни.

Я открыл ларец.

Внутри был свиток из чего-то похожего на тонкую прозрачную слюду с запечатанными внутри пятнами черного пепла — видимо, остатки сгоревшей рукописи. По черному пеплу золотом были прочерчены восстановленные латинские буквы. Прочесть это я вряд ли бы смог — но, по счастью, в ларце лежал и свиток с переводом.

Я взял его в руки — и благоговейно погрузился в чтение.

Часть II

ЖЕЛЕЗНАЯ БЕЗДНА

И Андрей закричал: «Я покину причал,

если ты мне откроешь секрет!»

И Сиддхартха ответил: «Спокойно, Андрей,

Никакого причала здесь нет…»

I

Латинский дневник Павла Алхимика (1790–1801, тайная часть)

Крысы, котята, голуби, стрекозы, мухи — все они выглядят здоровыми, но дух не желает входить в их тела. Вернее, дух входит — но не остается надолго. Прежде чем испустить его, мои несчастные создания делают несколько вялых движений, и хоть на это время они неотличимы от живых существ, краткий миг их бытия слишком мимолетен.