Читаем без скачивания Призрак улицы Руаяль - Жан-Франсуа Паро

— Отец мой, как рассудить, болезнь явилась причиной припадка Мьетты или нечто иное? Как отделить непонятную, но естественную, реальность от волнующего соблазна воображения?

— Прежде всего надобно очистить душу. Только чистота может победить нечистого. Надо уметь распознавать признаки дьявольской одержимости. Эти признаки известны давно, они доказаны и неизменны. Вот что пишет о них Церковь: «Одержимый начинает говорить на незнакомых языках или понимать их, разоблачает явления удаленные или же тайные, и проявляет силу, невероятную для своего возраста и природного сложения». Никогда не забывай эти три признака. Если ты их видишь, более не сомневайся: перед тобой, действительно, одержимый; тогда действуй осторожно и не забудь поручить свою душу Богу.

— Пока я собственными глазами видел проявления только одного из трех признаков.

— Тогда жди и наблюдай, и если сможешь собрать все три признака воедино, тогда сражайся.

— Но как сражаться?

— Только обратившись к священнику, имеющему опыт решения столь деликатных вопросов, а также получив законное дозволение от своего епископа. Только специально призванный священник имеет право проводить процедуру экзорцизма, посредством которой изгоняется нечистый дух. Сжимая когтями свою жертву, демон полностью подчиняет ее себе, завладевает ее волей и становится повелителем и духа ее, и тела; он начинает говорить ее устами, и слышать ее ушами.

— Если события, связанные со служанкой в доме Галенов, начнут принимать совсем дурной оборот, и признаки одержимости окажутся бесспорными, кто мог бы мне помочь? Вы, отец мой?

— Разве ты не видишь, в каком я состоянии! — воздевая руки, вздохнул отец Грегуар. — Экзорцизм требует не только духовной силы, которую Господь пока еще у меня не отнял, но и выносливости и физической силы, которых у меня уже нет. Только священник, уполномоченный проводить эти процедуры в парижском диоцезе, вправе прийти тебе на помощь. Нынешние предосторожности порождены множеством допущенных в прошлом злоупотреблений. Для вмешательства экзорциста тебе необходимо получить разрешение парижского архиепископа монсеньора Кристофа де Бомона[47]. Ты должен встретиться с ним как должностное лицо…

— Я дважды видел архиепископа при дворе. Его Величество держит его на расстоянии, и часто отправляет в ссылку[48].

— Увы, в этом несчастье нашей церкви… Я давно знаю его, с тех времен, когда он служил викарием епископа в Блуа. Он вежлив, пунктуален, однако легко поддается влиянию, хотя часто бывает недоверчив и упрям; как любой увлекающийся человек, он пристрастен, и излишне восприимчив к советам своего окружения. Его проницательность позволяет ему провидеть многое, отчего правдивость его слишком часто переходит в бестактность. Двор — чужая для него страна, там он никогда бы не смог преуспеть.

— Вы уверены?

— Он никогда не стремился к возвышению; вполне довольный своим епископством во Вьенне, он отвергал любые соблазны, связанные с продвижением по лестнице церковной иерархии. Живя жизнью святого, он отличался благонравием и пребывал в добром согласии со своими канониками. Никто даже представить себе не мог, что после смерти архиепископа Парижского он займет его место; когда его назначили, все его друзья были невероятно удивлены.

— И он заставил замолчать свою щепетильность?

— Только после личного вмешательства Его Величества; король собственноручно написал ему письмо, после которого отказаться было невозможно. Он настолько не привык бывать в свете, что принятие им присяги в Версале едва не превратилось в посмешище. По традиции ему следовало приветствовать дочерей короля и поцеловать им руки, но он так смутился и застеснялся, что вместо того, чтобы подойти к дамам, начал отступать, и им пришлось буквально догонять его.

— Насколько я помню, он передвигается с трудом.

— Его здоровье не намного лучше моего, — подтвердил отец Грегуар с виноватой улыбкой. — После его возвышения его все чаще мучают песок в моче, диурез и камень в почках. Борьба с янсенистами и изгнание иезуитов[49] истощили его. Оказавшись в одиночестве, он позволил себе увлечься химерами и стал претендовать на родство со знатным и древним родом. Я могу походатайствовать перед ним, но лучше прежде получить nihil obstat, официальное прошение, составленное господином де Сартином и подписанное королем. Бомон по-прежнему остается сторонником ордена Иисуса, и, возможно, отнесется к тебе благосклонно как к бывшему воспитаннику отцов-иезуитов.

— А кто сегодня занимает должность экзорциста в диоцезе? — спросил Николя.

— Отец Ги Ракар, собрат ученейший, но странный, — задумчиво качая головой, ответил кармелит.

Вопросы исчерпались. Монах не рассеял сомнений Николя, но указал ему путь. Оставалось дождаться дальнейших событий. Прощаясь, отец Грегуар вспомнил, что должен передать ему письмо от Пьера Пиньо де Беэня[50], находившегося с апостольской миссией в Кохинхине. Десять лет назад Пьер прибыл в Париж из провинциального Тьераша и поступил в семинарию Трант-Труа. Молодые люди встретились и подружились; обладая сходными вкусами, они вместе ходили на концерты в Лувр, а после концертов отправлялись на улицу Монторгей в кондитерскую Сторера[51]: оба обожали сладости.

Тепло попрощавшись с отцом Грегуаром, Николя пустился в обратный путь. Он решил идти пешком: свежий воздух способствовал работе мысли, а ему как раз требовалось обдумать состоявшуюся встречу. С одной стороны, слова отца Грегуара вселили в него уверенность, с другой стороны, он тревожился о состоянии здоровья святого отца. Люди, окружавшие его в юные годы, постепенно уходили, и он с сожалением сознавал, что его самые близкие друзья значительно старше его. Даже инспектор Бурдо годился ему в отцы. Оставались Сартин, всегда выглядевший старше своих лет, Лаборд, немногим более старше его, и его дорогой Пиньо, вот уже несколько лет пребывавший вдали от Франции. Николя распечатал письмо, запятнанное и пожелтевшее за время путешествия, и на ходу стал читать.

Хон-дат, пятое января 1769 года

Дорогой Николя,

Вас наверняка удивил мой неожиданный отъезд в сентябре 1765. Чувствуя в себе призвание к тяжкому, но плодотворному апостольскому труду, я исключил из своей жизни и семью, и друзей, среди которых вы по-прежнему пребываете в первом ряду. Помня о нашей с вами дружбе, мне было очень тяжело принять решение уехать, не предупредив вас.

В Лорьяне я сел на корабль Ост-Индской компании. После многих приключений, которые я надеюсь когда-нибудь вам рассказать, я прибыл на Хон-дат, крошечный островок в Сиамском заливе. В начале января 1768 года сиамцы захватили нас, и мне выпало счастье провести святое время поста в тюрьме, приговоренным к шейной колодке, иначе говоря, к ношению на шее лестницы длиной примерно в шесть футов. Я подхватил лихорадку и проболел четыре месяца, но сейчас я уже здоров.

Я молю Господа, чтобы он оказал мне милость и вернул меня в тюрьму, дабы я там страдал и умер во славу Его святого имени. Вспоминайте обо мне, я же не забуду вас никогда.

Пьер Пиньо,

Апостольский миссионер.

Что значили его собственные терзания по сравнению с верой и возвышенным самоотречением Пиньо? Неожиданно Николя осознал, до какой степени ему не хватает спутника его юности, чья дружба скрашивала первые годы его жизни в столице. Остановив двухколесный портшез, он приказал везти себя в Большой Шатле. Семакгюс в любом случае дождется его возвращения. А ему хотелось поговорить с Бурдо и дать ему несколько заданий, связанных с проверкой фактов, обнаруженных им во время обыска в доме Галенов. Однако инспектора он не нашел, а изумленный папаша Мари, никак не ожидавший появления комиссара, напомнил ему, что сегодня не просто воскресенье, а день Святой Троицы, праздник, о чем свидетельствует громкий звон колоколов. Бурдо же, как известно, имел обыкновение проводить праздники в кругу своего многочисленного семейства. Разочарованный, Николя двинулся в сторону улицы Сент-Оноре. Неожиданно, словно из-под земли, выскочил Сортирнос и схватил его за рукав.

— Не торопись, Николя, лучше порадуйся: я отлично для тебя поработал! Бурдо описал мне вашего дикаря. Я хорошо его знаю. Трудно его не заметить — очень уж необычный у него наряд. Его мрачную рожу часто видели на улице, так как он имел обыкновение шататься вокруг дома.

— До праздника на площади Людовика XV?

— Разумеется! Задолго до праздника. Согласись, такого верзилу трудно не опознать. А в тот вечер, когда случилось несчастье, я видел его дважды.

— Дважды?

— А я про что тебе говорю! Причем в разных местах.