Читаем без скачивания Железная маска Шлиссельбурга (СИ) - Романов Герман Иванович

— Рад служить, вашему императорскому величеству!

Лицо Морозова выражало самую искреннюю радость — ведь позавчера еще он был самым обычным капралом, пусть имеющим принадлежность к Тайной экспедиции. А тут стартовал по чинам вверх, как ракета с площадки Байконура. Однако и лица Римского-Корсакова с Кудрявых неожиданно просветлели — считать оба офицера умели прекрасно, и быстренько сложили два плюс два (преимущество гвардейцев перед армейскими, плюс такой же перевес чинов Лейб-Кампании над гвардионцами).

Потому у них выходило, что подпоручик Василий Мирович, столь успешно провернувший сию операцию по освобождению царственного узника, особа не генеральского ранга, как во времена царицы Елизаветы Петровны, всего лишь армейский по чину премьер-майор. Досадно, конечно, от лицезрения чужой карьеры, но не так обидно — все же они служили не два года, как бывший адъютант, а чуть ли не в десять раз дольше.

«Не хрен их баловать чинами, я им не «веселая царица» Елизавета. И так прямо офицерская рота белых времен гражданской войны с красными получилась. Вот только в прежнем качестве лейб-кампанцы мне не нужны! крайне необходимы гвардейские сержанты, что приказ императора Петра выполняя от и до, могли любого губернатора на цепь посадить. Щепотьев фельдмаршала Шереметьева строго контролировал, смерти в бою не убоялся — вот такие верные как псы люди мне нужны».

— Так, Аникита Серафимыч, примите иконку чудотворную и лампаду — отнесите их лично в мои комнаты и передайте камер-фрейлине Марии Васильевне, — произнес Иван Антонович, и, посмотрев на удивленные лица офицеров, пояснил:

— Если бы не помощь от Марии Васильевны, дочери малороссийского дворянина шляхетского достоинства, то я бы не вырвался на свободу. Она стирала мою одежду, а на изнанке писала все то, что мне передавали записками из Петербурга верные еще царице Анны Иоанновны люди. И от присяги, мне данной, не отказавшиеся. Сохранившие свою клятву в тайне ото всех в своих преданных сердцах.

«Побольше мистификации — в заговор они поверили целиком и полностью, видя его положительный результат. А потому необходимо использовать их связи «втемную», чтобы не поняли, что «король голый». Глядишь, и на кривой козе объедем», — мысли текли размеренно, пока все у него получалось, как он наскоро запланировал.

Вариантов практически не имелось — предстояла жесточайшая драка за власть, или смерть — второй вариант был куда вероятней, сейчас позиции Екатерины Алексеевны были гораздо предпочтительней, чем его собственные. Но это пока — если не терять время, то условия можно подравнять, а силушки накопить даже намного больше.

— Вы ведь женаты на княжне из рода Волконских, полковник, — не спросил, а утвердительно произнес Иван Антонович. — Передайте супруге мою нижайшую просьбу прибыть в Шлиссельбург на пару дней — мне требуется обучение манерам, принятым при дворе. Мария Семеновна прекрасно знает политес, так что предлагаю ей место первой и пока единственной статс-дамы. Таковы реалии положения, что существует ныне.

— Мы с женой вам преданны, государь. Завтра утром супруга с детьми, чадами и домочадцами будет в крепости, и служить вам будет верно и преданно, доколе будет в силах, — полковник Римский-Корсаков почтительно склонил голову.

«Все ты прекрасно понял — мне нужны заложники твоей преданности. Получив их от тебя по доброй воле, теперь придется отдариться, но так, чтобы ты еще сделал то, что я не в силах».

— Так будет лучше, Александр Васильевич, у вас не будет времени на дом — все как в походе. Завтра я проведу смотр вверенного вам полка. Более того, посылайте фурьеров с офицерами — пусть прочтут манифесты во всех воинских частях, что в окрестностях, вплоть до Новгорода. И сколачивайте бригаду, но лучше дивизию, вливайте в нее всех солдат других полков, которые работают на трактах и на канале. Проявите расторопность, я дам вам своих лейб-кампанцев фурьерами — сообщайте мне постоянно. Да, любого кто супротив меня выступит, доставлять в крепость под караулом, если невозможно, то карать самим, яко изменников. Да вот еще что, совсем забыл — статс-дама княжна Волконская по регламенту должна быть по супругу не меньше ранга бригадирского. Непорядку в делах не должно быть — а потому дарую вам за верность звание бригадира!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Благодарю, ваше императорское величество, отслужу!

«Зарубку ты сделал — карьерой жене обязан, а она у тебя крайне честолюбива. А потому закину еще каштаны, пусть из огня для меня их таскают. Иного выхода выйти на сенаторов и знать у меня пока нет», — подумал Иван Антонович, и добавил главное. Ведь последние фразы в разговоре запоминаются больше и крепче всего сказанного.

— Напишите сами своим родственникам, как по отцу и по матери, семейству Кошелевых. И тестю письмо отправьте с оказией, да в Петербург родне супруги с Марией Семеновной немедленно отпишите о делах Шлиссельбургских. Они должны правильный выбор не только принять, но и другим в том содействовать…

Глава 16

— Гришка, ты откуда такой запыленный?! Случилось что в Риге? Да садись, не стой, вот кваса испей!

Старший из братьев Орловых Иван с удивлением смотрел на серый от пыли, когда-то белый с золотым конногвардейский мундир младшего на три года брата, благодаря которому все его четверо братьев вознеслись к престолу. А трон сейчас занимала Екатерина Алексеевна, всем им обязанная и помнившая об этом.

Гришка фаворит императрицы, ее любовник, что тут такого, надо прямо о том говорить. Обласкан царицей чином генерал-поручика, и генерал-адъютантским званием, кавалером обоих орденов империи — святого Андрея Первозванного и святого Александра Невского. А еще римским князем от цезарей пожалован, с титулом «светлости», и со всем потомством нисходящим. И это не считая прочих пожалований, чинов и должностей — действительного камергера, шпага ему вручена, бриллиантами усыпанная, подполковника лейб-гвардии Конного полка с шефством над оным получил. В графском достоинстве Российской империи пребывает. Как и все Орловы, впрочем — так отмечены братья, за активное участие в перевороте 1762 года, и в организации «геморроидальных колик», от которых вскоре скончался низвергнутый ими с престола царь Петр Федорович.

— От Риги скачу, с утра в пятом часу всемером выехали, только вдвоем добрались. От яма до ямы наметом шли — с дюжину коней загнал, остальных запалил. Но успел…

Григорий отхаркался, выплевывая серую вязкую массу на пол — ничего, лакей подотрет. И глотком выпил немалую кружку кваса. Братья жили по простому, этикетом не увлекались — вот еще ждать пока слуга бокальчик на подносе золоченом принесет.

— Так, понятно. Силен ты, братец, — Иван посмотрел на каминные часы, германских мастеров работа, баснословно дорогие — стрелки показывали десять вечера. За семнадцать часов дорогу осилил — по три десятка верст в час, с учетом седловки коней в ямах — наметом шли, безумно быстро, так фельд-егеря только могут скакать с царскими депешами.

— Говори, что случилось?

— Не знаю, случилось ли еще, но весьма возможно может через час произойти. Я офицера отправил к набережной — любую галеру царским именем брать. И еще моих конногвардейцев полуроту прихватить из первого эскадрона — верны «матушке», сам людишек перебирал. Письмецо одно мы получили утречком от Ивашки, что «безымянным узником» в Шлиссельбурге в «секретном каземате» сидит. И кто его так писать выучил кудряво? Узнаю — руки выдеру с корнем! Так слушай, сударик мой, о чем речь в том послании наглом нашей царице шла…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Рублеными фразами и своими комментариями, что на русском языке хорошо излагаются, но нигде писаться не будут, ибо бумага от стыда сама возгореться может, Григорий за пять минут изложил содержание пасквиля, что напугал так императрицу.

Иван только хмурился, да кулаки сжимал немаленькие — любили Орловы удаль и драку молодецкую, во всем Петербурге один на один их только поручик Шванвич побить мог. Но зато любые двое из братьев метелили дерзкого наглеца так, что тот едва на карачках ползал. Правда, раз впал Шванвич в неистовство и рубанул палашом Алексея, среднего брата, по лицу. Не убил, хорошо, но шрам остался страшный. Отчего «Алехан» (домашнее прозвище самого сильного из братьев), получил прозвище «Балафре», что на французском языке означает «рубец».