Читаем без скачивания Южное направление (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Но все-таки с партизанами легче. Кто-то и впрямь отправился домой, кто-то решил пересидеть «безвременье» в городах или вместе с красноармейцами переправиться через пролив.

Про Крымское подполье язык не повернется сказать худого слова. Молодцы ребята! Успели такого понатворить, что диву даешься. В Севастопольской бухте, где у Врангеля находились плавучие склады, одним махом подняли на воздух полторы сотни вагонов с винтовочными патронами, около двухсот тысяч снарядов. Говорят, взрывы длились несколько дней. Подпольщиков арестовывали, расстреливали и вешали, но все равно, они поднимались, словно Феникс из пепла, и опять начинали творить чудеса — взрывали военные объекты, уничтожали продовольственные склады белогвардейцев, топили транспортные суда, пускали под откос поезда. Однажды едва не отправили на тот свет самого Врангеля, но барону повезло. Фугас, заложенный на одном из участков железной дороги Симферополь- Севастополь, саперы успели обнаружить за двадцать минут до проезда поезда Главнокомандующего.

Коммунистическое подполье слегка одичавшее за период пребывания в белогвардейском тылу и отрыве от органов власти, раскололось на два лагеря. Все-таки, большинство считало, что решение Центра заключить мир с белыми — закон, не подлежащий переосмыслению, но меньшинство усмотрело в этом предательство. Как же так? Они боролись за воссоединение Крыма с Россией, за установление советской власти на полуострове, а их, грубо говоря, оная власть и кинула.

«Малая гражданская война» прокатилась по городам Крыма. Вчерашние соратники — коммунисты и анархисты, отказавшиеся подчиниться приказу ЦК ВКП (б) и РВС республики, принялись убивать друг друга. А еще решили убить и меня.

Сегодня я еще толком глаза не продрал, а в мой скромный домик уже прискакал посыльный от генерала — мол, диктатор хочет видеть немедленно. Пришлось вставать и даже без кофе мчаться на зов владыки Крыма.

Слащев оказался не один. Около открытого окна курил высокий, я бы даже сказал, красивый мужчина лет тридцати пяти-сорока, в профиль напоминающий покойного адмирала Колчака. И сам в черной морской форме с погонами капитана первого ранга, а на груди… батюшки, я такого «иконостаса» ни разу не видел. Тут тебе и наши: — «Владимир» с мечами и «Анна», «Станислава» усмотрел, а еще штуки четыре «импортных», из которых сумел опознать только орден Почетного легиона.

— Владимир Иванович, — слегка насмешливо сказал Слащев. — Позвольте вам представить капитана первого ранга Келлера. Он очень хотел с вами познакомиться. Говорит, мечтал едва ли не всю свою жизнь. Каперанг специально для встречи с вами парадную форму надел со всеми регалиями.

Моряк аккуратно затушил папиросу, повернулся ко мне, щелкнул каблуками и слегка склонил голову, обозначая приветствие.

— Ого, — не удержался я от возгласа. — Неужели мое пребывание не ускользнуло от взора военно-морской контрразведки?

Павел Федорович Келлер, один из «первопроходцев» русского подводного флота, храбрец, каких мало. В гражданскую возглавлял военно-морскую контрразведку и у Деникина, и у Врангеля. Именно благодаря Келлеру, крымское подполье время от времени получало мощные удары. Кстати, лично он раскрыл подпольную группу, во главе которой стоял Владимир Макаров — брат «адъютанта», а сам Павел чудом избежал смерти.

Еще добавлю, что каперанг — сын генерала Келлера, того самого, что командовал армией у Скоропадского. В моей истории Павел Келлер пережил эмиграцию, арест в сорок пятом, долгие годы тюрьмы, а умер собственной смертью в Германии в год Московской олимпиады. Мусафаил, однако.

Я бы с удовольствием пожал ему руку, если бы не одна «маленькая» деталь, о которой предпочитают «забыть» нынешние идеологи белого движения — во время Великой Отечественной войны полковник Келлер служил начальником румынской контрразведки в Крыму и те одиннадцать лет, что он «томился в сталинских лагерях», не кажутся мне таким уж суровым наказанием.

— Представьте себе, только вчера узнал, — хмыкнул начальник контрразведки. — Доложили, что местные подпольщики какого-то Аксенова, эмиссара московского, к смерти приговорили. Я спрашиваю — вы что, белены объелись? Вы бы еще сказали, что на Дзержинского покушение готовят, вот смеху-то было бы. Ладно, думаю, мало ли Аксеновых на свете? Убьют свои своего — нам меньше возни. Но справки на всякий навел — глаза на лоб полезли. Оказывается, настоящий Аксенов, серый кардинал ВЧК, даже не маскируется, уже две недели пребывает в Крыму, да еще и дружбу с диктатором Крыма — виноват, диктатором Крымской республики водит. Бегу к Якову Александровичу — мол, а знаете, с кем вы водитесь? А он смеется, м знаю я все, Аксенов мне сам сообщил, кто он такой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Вот видите, Павел Федорович, — хмыкнул я. — Как иногда полезно справки наводить. — Делая вид, что мне это совсем неинтересно, спросил: — А что с подпольщиками, которые меня к смерти приговорили? И каковы будут ваши действия?

Вместо Келлера ответил сам диктатор.

— А действия военно-морской контрразведки очень простые — она возьмет господина Аксенова под охрану. — Строго посмотрев на начальника контрразведки, Слащев спросил: — Приказ понятен, господин капитан первого ранга? Беречь эмиссара так, чтобы ни один волос с головы не упал.

— Так точно, господин генерал-лейтенант, господин Аксенов будет нами взят под охрану, — четко отрапортовал Келлер.

А ведь не пообещал, зараза, что с моей головы волосы не станут падать. Да и как тут пообещаешь? Московского эмиссара могут не только большевики пришить, но и сами белые, если узнают, кто я такой. Не любят здесь нашего брата-чекиста, ох не любят. И отчего, спрашивается?

— Надеюсь, ваша охрана не будет слишком заметной? — встревожился я.

Келлер скривил губы в усмешке:

— Думаю, Владимир Иванович, охрана не станет вмешиваться в ваши амурные делишки.

Вот гад, уже и про это знает?

— Господа, — вмешался Слащев. — Прошу покорно меня извинить, но у меня еще много дел. Свои профессиональные проблемы вы можете обсудить и наедине.

Глава 20. Малая гражданская война — 2

Мы шли по коридору главного штаба время от времени отвечая на приветствия проходивших мимо офицеров. Кое-кто бросал на «французского журналист» сочувственные взгляды, а на Келлера — презрительные. Не любят нашего брата, не любят. Что чекистов из особого отдела, что контрразведчиков.

Шли молча, да и о чем говорить красному чекисту и белому контрразведчику? Каперанг не сдаст мне свою агентуру работающую по большевистскому подполью — она ему самому нужна, а о заброшенных к нам шпионах он не знает. И я даже если бы и хотел рассказать о наших разведчиках, не сумел бы. Основная ставка у нас делается на подпольную работу, но ВЧК ею занимается постольку-поскольку, а координирует и направляет подпольщиков Закордотдел ЦК ВКП (б) Украины и РВС Юго-Западного фронта. Создание единой партизанской армии — это вообще инициатива Сталина. Анархист Мокроусов — это вообще его креатура. Касательно же армейцев, так вообще не уверен, что у них здесь есть своя агентура, а если бы и была, то мне бы о ней никто не сказал.

Мы вышли на улицу, отошли в сторонку, чтобы не стоять на пути у мельтешащих туда-сюда штабных офицеров и чиновников в последнее время отчего-то активизировавшихся, встали под странным деревом без коры. В Севастополе таких много. Павел Федорович опять закурил и между двумя затяжками изрек:

— Кто бы мне сказал месяц назад, что военно-морской контрразведке поручат охранять серого кардинала ВЧК — пристрелил бы. Или бы сам застрелился.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Недавно мне тоже самое говорил и Слащев. А про кардинала, лестно, конечно, но вдаваться в подробности я не стал, а спросил, кивая на папироску:

— А как вы на субмарине терпели?

Келлер слегка растерялся. Верно, принялся искать в вопросе тайный смысл, намек — мол, терпение, а мне и на самом деле любопытно — как может сочетаться подводная лодка и страсть к табакокурению? Неважно, что здешние субмарины находятся под водой недолго, но знаю по своему прежнему опыту заядлого курильщика, что даже пара часов без доброй затяжки приводит к бешенству. Как же терпеть по восемь часов? Или в те времена разрешали?