Читаем без скачивания Белые мыши - Николас Блинкоу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рядом со мной возникает Фрэд. Заметив его тень, я оборачиваюсь. Он улыбается, произносит:
— Здорово.
Если ему и известны планы Осано на будущее, он это скрывает.
— Фрэд, ты не мог бы отдать Биби свой билет на поезд?
— А мне что прикажешь делать?
— Полетишь самолетом.
Фрэд кивает и улыбается снова:
— Нет проблем. Ты это заслужил.
Одна за другой выходят еще четыре девушки, потом снова Биби, за нею, отпустив ее до середины подиума, Луиза. Я возвращаюсь к вешалкам, проверяю последние платья. Осано со мной, на сей раз он в чистом костюме. Каждой проходящей мимо модели он желает удачи и говорит, что она прекрасна. Никогда не видел его в такой форме, таким внимательным ко всему вокруг.
Наступает черед последнего дефиле, все пятнадцать моделей гуськом выходят на подиум. Публика хлопает — на мой, во всяком случае, слух, восторженно. Девичья колонна, дойдя до конца дорожки, разворачивается и идеальной поступью направляется назад. Осано готов выйти на поклоны. Из-за кулис он выкатывается, странно взмахивая руками. Возможно, это его фирменный жест, я его на поклонах еще не видел. Тут он ладонью манит кого-то на подиум. Я не понимаю, в чем дело, но Луиза берет меня под руку, и до меня доходит — мне предстоит выйти на всеобщее обозрение.
Пока я иду в направлении аплодисментов и вспышек света, какая-то часть меня думает, что я заслужил это не больше, чем Кэти или Ронда — да любая из наших женщин, — но я все равно иду. Мы уже на середине подиума, я поворачиваюсь к Луизе, чтобы разделить с ней этот миг, и тут она подмигивает и подставляет мне губы для поцелуя. Вспышки камер походят на замедляющие время посверки стробоскопа, мягкие губы Луизы не отникают от моих несколько долгих секунд. Я соображаю, что неведомо как обратился в часть шоу, и именно в ту, что называется шоу-бизнесом, и, отрываясь от Луизиных губ, гадаю, что запечатлели камеры — капитуляцию или панику?
14
Казалось бы, завершение миланского показа должно позволить нам перевести дух. Куда там, оно лишь порождает новые страхи — мы с ужасом осознаем, как мало времени осталось до Парижа. Повеселиться после показа нам не удается: Осано устраивает в «Фиера» прием для закупщиков и прессы, однако все приглашенные вскоре уходят на вечернее шоу Армани, привлеченные приемом пороскошнее. Я возвращаюсь в ателье, понимая, что мне предстоит работать до самого завтрашнего вечера, до отхода парижского поезда. В «Фиера» мы выступили в понедельник, так что на подготовку к показу в Доме Инвалидов у нас остается всего неделя — сроки навязаны нам директором музея, однако Осано предпочитает валить вину на Фрэда. В любое другое время его поведение могло бы дурно отразиться на всех нас, сделать работу еще более изнурительной. Однако Осано срывается только на Фрэда, — ясно, что ему просто хочется разорвать их партнерские отношения. На самом-то деле Осано с самого завершения шоу пребывает в приподнятом настроении, а когда утром на работе появляются газеты с откликами, оно лишь укрепляется. Наш показ, быть может, и не произвел на журналистов сильного впечатления, но, по крайней мере, все они дали отзывы на него, а некоторые даже похвалили присущую коллекции ностальгию по романтике — это, собственно говоря, означает, что обилие свободно ниспадающих платьев временами делало показ подобием костюмной драмы, этаким гибридом «Гладиатора» с «Разумом и чувствами». Одна из газет с одобрением отозвалась даже о высоком качестве пошива, что уж совсем ни в какие ворота не лезет. Нам было не до портновских изысков, на них у нас попросту не хватало времени. Определенная часть этой работы была проделана мной, так что я вправе считать, что принес кое-какую пользу. И совсем уж приятно то обстоятельство, что некоторые издания клюнули на приманку, которую мы подсунули им через наших пиарщиков, — на уверения, будто эту коллекцию следует рассматривать в контексте нашего парижского шоу, на котором линия готового платья и смешанная соединятся в одну. Им даже в голову не пришло задаться вопросом — если мы собираемся показать обе эти линии позже, что же, черт подери, мы показывали в Милане?
В особенности доволен Осано фотографиями. У меня же снимки, на которых мы с Луизой целуемся — голая рука ее перекинута через мое плечо, тела наши перекрещены, — вызывают чувство скорее неуютное. Луиза не забыла вновь облачиться к финалу в самое красивое наше платье. Выглядела она сногсшибательно — сочетание старомодной романтичности с чертами женщины-вамп высокого полета приковало к себе все взгляды. А тут еще наше с ней немалое сходство. Меня использовали — и это сработало. Вот только не спрашивайте, что сам я об этом думаю.
Отклики прессы поднимают у всех настроение, и если меня обуревают в связи с ними чувства отчасти подавленные, они улетучиваются, стоит мне увидеть новую коллекцию. Несколько лет назад Осано нанял кого-то для создания каталога всех его моделей семидесятых годов, и теперь это безмерно нам помогло. Воспроизведение их почти не потребовало усилий. Но мы попытались сделать нечто большее, и Осано был прав, понукая нас. Кэти работала над ближайшим подобием джеллаба, какое мы отыскали в его архиве, опираясь также на одежду, показанную Мигелем Адровером в Нью-Йорке. Сьюзи Менкес назвала коллекцию Адровера слишком буквалистской. О нашем варианте этого не скажешь, в нем присутствуют элементы европейского плаща с капюшоном, а вокруг только и разговоров о том, что в нынешнем сезоне плащи возвратятся. Конечный результат напоминает картинку с обложки видеокассеты «Женщина французского лейтенанта» — картинку, вызывающую в памяти образ моей матери, стоящей на ветру с растрепанными волосами. Надо отдать Кэти должное, она здорово потрудилась, создавая эскиз, а сейчас она и Осано уже начали подбирать ткань для окончательного наряда.
Я вызвался поработать над длинными рубахами, вдохновленный одеждами арабов, живущих по берегам Персидского залива. Рубахи я сделать сумею, как сумею выполнить и большую часть портновской работы, а чего не умею, тому быстро научусь. Мы уже знаем, что они будут из шифона, тонкого шелка и, возможно, хлопковой ткани, которую Осано в огромных количествах закупил в Египте. Это те же три материала, которые использовались в его — или Джины — одежде стиля «ампир». Идея в том, что манекенщицы будут выходить попарно: одна в более смахивающей на мужскую, исламского вида одежде, другая в женственной, напоминающей о Греции или Французской революции. Замысел состоит в создании такого варианта высокого классицизма, в котором Восток пересекался бы с Западом: вполне пуританского, но с легким оттенком греховности. Если, конечно, лесбийские полутона еще способны показаться кому-то хотя бы отдаленно греховными.
Осано предлагает и мне выйти на подиум, в паре с сестрой. Меня это не удивляет. Я хоть и просидел, точно отшельник, всю последнюю неделю в его студии, но знаю, какой интерес вызываем мы с Луизой. Как единое целое. Интерес этот постоянно витал вокруг меня, женщины, возвращаясь в ателье с показов и приемов, приносили его с собой. Я от него отмахивался, но теперь, после нашего сфотографированного поцелуя, не знаю, как мне быть. От беспомощности я начинаю прислушиваться к тому, что о нас говорят. И понимаю, что интерес этот даже не похотлив — просто жужжат вокруг люди, и все. Так что причин лезть из-за него на стену у меня, собственно, нет. Нервы он никому не щекочет — ну, такой стилистический мотив, и что? Поэтому, услышав предложение Осано, я не возражаю. Просто стараюсь обратить все в шутку, спрашивая, кому из нас предстоит выйти на подиум в женском платье.
Непонятно, почему Осано задал мне этот вопрос так поздно: в машине, по пути на Центральный вокзал. Услышав мой ответ, он смеется и предлагает мне выбрать самому; если я хочу выйти в платье, — пожалуйста. Сидящая сзади нас Кэти говорит, что может его немного ушить, а примерку мы устроим в поезде.
Когда мы входим в огромный главный зал вокзала, времени уже за девять. Весь день мы с Биби обменивались записками, поговорить нам так и не удалось. Я надеюсь встретиться с нею там, где мы договорились: у выхода на платформу. Однако единственный, кого я там вижу, это Фрэд, ожидающий нас с билетами, — от своего он, как известно, отказался. Фрэд машет нам рукой. Сообщает, что коллекцию уже грузят в поезд.
Осано грубо осведомляется:
— А ты почему не там? Хочешь, чтобы и эту коллекцию сперли?
Полная чушь. Оба мы знаем, что чем дальше Фрэд от коллекции, тем в большей она безопасности. Осано явно нарывается на ссору, а повод для нее ему безразличен.
— Иди, проследи за всем.
— Ладно, — отзывается Фрэд. — Я там поставил своих людей, но если ты так нервничаешь, будь по-твоему. Мне только нужно переговорить с тобой — всего два слова.
Ничто в поведении Фрэда не предвещает опасности. И Осано ее явно не видит, он неторопливо отходит с Фрэдом к стене зала. Возможно, я сверхчувствителен, но я чую — Осано дождался неприятностей. В голосе Фрэда присутствует некая деланная нотка, этакое синтетическое волокно. Я и последовал бы за ними, но у меня остается совсем мало времени на то, чтобы забрать из камеры хранения паспорт. Да и что я, собственно, смогу сделать, если Фрэд перейдет к угрозам.