Читаем без скачивания Замуж за принца - Элизабет Блэквелл

— Как восприняла эту новость Ленор?

—  Она расстроена. Она считает, что Миллисент продолжает что-то против нас замышлять.

Я в упор смотрела на Флору, взглядом умоляя подбодрить меня. А ты? — молча спрашивала я. — Что известно тебе о планах сестры?

— А что Ранолф? — спросила Флора.

— Он не собирается ничего с этим делать. Он считает, что из-за возраста она не представляет серьезной угрозы.

Флора медленно покачала головой.

—  Может, ее здоровье и оставляет желать лучшего, но умирать она пока не собирается.

Значит, леди Уинтермейл была права и все это время Флора знала, где находится ее сестра. Меня потрясло то, что она оказалась способна на такое коварство.

Увидев мое вытянувшееся лицо, Флора поспешила объяснить:

—  Она ничего мне не сообщала, клянусь. Но мне незачем получать от нее письма, чтобы знать о ее состоянии и намерениях. Мы с Миллисент всегда были гораздо более близки, чем просто сестры. Мы почти умели читать мысли друг друга. Если бы она была ранена или больна, я бы это почувствовала.

Она произнесла это с такой убежденностью, что я ей безоговорочно поверила. Леди Уинтермейл презрительно отозвалась о противоестественной близости сестер, но я знала, как легко умела Миллисент вторгаться своими мыслями в мое сознание. Если она была способна вызвать такие сильные ощущения у меня, постороннего ей человека, то насколько же более сильное воздействие она оказывала на собственную сестру!

— Так что же можно сделать?

— Я не знаю, — ответила Флора, и в ее голосе я безошибочно услышала тревогу.

— Почему? — придя в отчаяние, едва не воскликнула я. Флора была окружена снадобьями, способными одолеть болезни и страдания. Она обладала даром бороться даже со смертью. И все же она признавалась в бессилии против собственной сестры. Чего девушка моего возраста знать не могла, так это того, что спасение не всегда сопровождается широкими демонстративными жестами. Флора охраняла нас всех, зорко следя за малейшими признаками возвращения сестры. Но вместо героини я видела перед собой робкую старую женщину.

— Я должна вернуться к королеве, — отрывисто произнесла я. — Она будет скоро ложиться спать.

Флора печально посмотрела на меня, но ничего не сказала. К тому времени, когда я вернулась в королевские апартаменты, мой гнев рассеялся, сменившись жалостью. Десятилетиями Флора оплакивала свою утраченную любовь в этой пустой башне, теперь она оплакивала разлуку с сестрой, которая всю жизнь была ее самой близкой подругой. Я в который уже раз задумалась о природе связи между ними. Возможно, наряду с любовью Флора испытывала к Миллисент ненависть?

Королева Ленор что-то тихонько напевала, когда я вошла в ее спальню. Обрадовавшись тому, что настроение моей госпожи улучшилось, я разложила на кровати ее лучшую сорочку в надежде, что король Ранолф вернется после наступления темноты, чтобы ободрить жену, нашептывая ей ласковые признания под одеялом.

Я до сих пор помню, как держала в руках ту сорочку, сшитую из кружев, настолько воздушных, что это вполне могли быть крылья бабочек. Я представляла себе, как это, ощутить на своем теле эту ткань, увидеть глаза Маркуса, вспыхнувшие при виде меня в этом одеянии. Мужчина моих грез с непринужденной уверенностью обнажал мои плечи, окутывая меня страстными и цветистыми признаниями в своей любви и преданности. Подобное поведение плохо сочеталось с образом скромного и прямолинейного Маркуса, который, скорее всего, принялся бы заикаться и запинаться, попроси я его прочесть мне любовное стихотворение. Но это не мешало моей фантазии нестись вскачь, отчего все мое тело охватывал жар любовного томления.

Если бы я осталась на ферме, к семнадцати годам меня уже или просватали бы или выдали замуж. Женщины, живущие при дворе, шли к алтарю позже, чем жительницы села, но если к двадцати одному году девушка еще ни с кем не была помолвлена, ее называли старой девой. Петре, которой до этой вехи оставался один год, уже дважды предлагали замужество, но она была единственной дочерью в большой семье, и ее отец не спешил сбыть ее с рук. Поэтому она могла позволить себе такую роскошь, как привередливость и переборчивость. Девушку, которой повезло с внешностью меньше, чем Петре, уже давно выдали бы замуж за первого же посватавшегося к ней парня.

Замок был во всех отношениях раем для стремящихся замуж молодых женщин. Будь я из их числа, я могла бы попытаться женить на себе любого из самых высокопоставленных слуг: одного из личных слуг короля или главного плотника замка, дружелюбного парня, подмигивавшего мне всякий раз, когда мы встречались во дворе. Но только Маркус занимал мои мысли днем и заставлял томиться от мучительного желания ночью, потому что в нем я узнала родственную душу. Еще во время нашей первой встречи в мастерской его отца, когда мы были почти еще детьми, я поняла, что мы оба предпочитаем наблюдать за миром со стороны, тщательно контролируя свои эмоции. И все же он позволил мне краешком глаза взглянуть на уголки своей души, недоступные для всех остальных. И этот дар был тем более драгоценен, что представлял собой необычайную редкость. Постоянно находясь в окружении придворных, которые стремились привлечь к себе всеобщее внимание и вызвать восхищение окружающих, я не могла не ощутить влечение к этому безыскусному человеку.

Это качество проявилось уже во время нашего первого свидания. Любой другой мужчина на месте Маркуса попытался бы произвести на меня впечатление, но он просто поприветствовал меня широкой улыбкой и заявил, что до конца дня я вольна командовать им по своему разумению. Я предложила ему погулять в северной части города, где еще ни разу не бывала. Вежливые вопросы сменились непринужденной беседой. Маркус вел меня по извилистым улочкам, показывая самые известные магазины и красивые дома самых уважаемых горожан. Мы купили пирогов с мясом у женщины, назвавшей Маркуса красивым мальчиком, что заставило его съежиться от смущения, и направились поедать их к изогнутому каменному мосту, украшенному статуями предков нашего короля.

Маркус был гораздо лучше образован, чем большинство башмачников. Как и я, он с легкостью писал и читал и был наделен неуемной любознательностью к окружающему миру. Я поделилась с ним тем, что со слов королевы узнала о ее стране. Он выслушал мой рассказ с большим интересом и продолжал засыпать меня вопросами, пока я не рассмеялась и не сказала, что мне больше нечего ему рассказать. Если бы он родился в другой семье, он мог бы сбежать в море, потому что когда он наблюдал за кораблями в гавани, его лицо становилось грустным. Я представляла его на палубе большого парусного судна. В моих фантазиях его уверенность и спокойствие ободряли его товарищей в минуты наибольшей опасности.

Гуляя по городу, мы так и не смогли вернуться к интимности нашей встречи в саду. И все же, улыбаясь друг другу и кивая головами в знак согласия, мы продолжали укреплять возникшую между нами связь. И это означало, что однажды мы позволим себе нечто большее, чем простые разговоры. Когда мы прощались у ворот крепости, он с неожиданной нежностью поцеловал мне руку и прошептал тихим голосом, предназначавшимся только для моих ушей:

— В знак будущих поцелуев.

Как я сожалею, что мне не удается вспомнить все до единой подробности того дня, потому что воспоминания о встречах с Маркусом утешают меня в те вечера, когда меня одолевает особенно мучительное одиночество. Но воспоминания способны устоять перед любыми попытками укротить их, ускользая в тот миг, когда мы думаем, что сумели взять их под свой контроль. Временами мне кажется, что я ощущаю, как его губы прижимаются к моей коже. Но потом я понимаю, что лишь смотрю на наши изображения со стороны, и мое зрение омрачено тем, что ожидало нас впереди.

Вскоре после нашего свидания я укладывала волосы королевы Ленор, помогая ей подготовиться к ужину. Когда я закончила, она взяла с туалетного столика зеркальце и, подняв его к лицу, нахмурилась.

— Разве мы остановились не на красной? — спросила она.

Я посмотрела на вплетенную в ее волосы зеленую ленту и опустила взгляд на оставшуюся лежать на столике красную.

—  Прошу прощения, миледи, — произнесла я, проводя пальцами сквозь ее пряди, чтобы расплести тщательно уложенные локоны. — Я сейчас же все исправлю.

—  Элиза, ты сегодня сама не своя. Может, поделишься со мной тем, что занимает все твои мысли? Или будет правильнее сказать, кем?

Мои руки замерли, и я увидела в зеркале отражение улыбки королевы Ленор.

—  Элиза, ты думаешь, я слепая? Ты отправляешься на какое-то загадочное свидание, а возвращаешься невнимательной и неуклюжей. Это может объясняться только одним.

Она говорила непринужденно и как будто поддразнивала меня, и я попыталась улыбнуться, как улыбнулась бы в ответ на шутку. Видимо, улыбка вышла такой натянутой, что она отложила зеркало и обернулась ко мне.