Читаем без скачивания Мастер-снайпер - Стивен Хантер

Литс и Аутвейт где-то там, что-то высматривают. Примерно через день Роджер должен будет вернуться к ним.

Но он принял решение: он туда не поедет. «Я не поеду. И плевать на то, что будет». Он вздрогнул, подумав об этой гнили в Дахау. Представил себе стоящий там запах. И его снова передернуло.

— Холодно?

— Что? Ах!

Роджер смотрел в лицо самому известному теннисному игроку всех времен.

— Вы Ивенс? — спросил Билл Филдинг. Роджер судорожно сглотнул и вскочил на ноги.

— Да, сэр, да, сэр. Я Роджер Ивенс, Гарвард, сорок седьмой год выпуска, хотя теперь, возможно, сорок девятый, с этим небольшим перерывом, хе, хе. Первый номер среди одиночек во время моего первого года.

Великий человек был на голову выше Роджера, по-прежнему худой как сосулька, одетый во все безупречно белое, что делало его загар темнее полированного дуба; ему было далеко за сорок, но выглядел он едва ли на тридцать пять.

Роджер осознал, что вся деятельность на оживленной террасе остановилась. Все присутствующие: генералы, газетчики, прекрасные женщины, аристократы и гангстеры — смотрели на Билла Филдинга. Филдинг был звездой даже в таком экзотическом окружении, как «Риц». И Роджер знал, что все смотрят и на него.

— Ну что ж, позвольте рассказать вам, как все будет происходить. Вы играли на турнире «Ролан Гаррос»?

— Нет, сэр.

— Ну, мы, конечно, будем на «Кур сентраль»… «Конечно», — подумал Роджер.

— …глинистая поверхность, в амфитеатре примерно восемь тысяч раненых парней, как мне сказали, плюс обычное начальство — вы ведь играли перед большим скоплением народа, у вас не было проблем с нервами?

У Роджера? С нервами??

— Нет, сэр, — ответил он. — Я играл в финале в Ивисе и вышел во второй тур в Форест-Хиллз в сорок четвертом году.

На Филдинга это не произвело особого впечатления.

— Ладно, надеюсь, что проблем не будет. В любом случае я обычно провожу с этими парнями небольшую беседу, демонстрирую им фундаментальные основы игры, используя Фрэнка как модель. Идея состоит в том, что надо не только немного развлечь этих бедных раненых ребят, но еще и популяризовать теннис. Вы понимаете, что это шанс представить игру совершенно новой категории любителей.

«Да какая там категория, большинство из них просто рады, что им не оторвали яйца в этой драчке», — подумал Роджер, но все же согласно кивнул.

— Потом вы сыграете с Фрэнком два сета, а может быть, три, это зависит от вас.

Роджеру совсем не понравилось, что ему отводится здесь роль жертвенного ягненка.

— После чего вы и я, Фрэнк и майор Майлз, наш постоянный связной с армией, играем двое на двое, просто чтобы познакомить их с этим. Согласны?

— Как скажете, мистер Филдинг. Ух, я видел вас в Форест-Хиллз в тридцать первом году. Я тогда был еще совсем мальчишкой…

Опа! Этого не следовало говорить. Филдинг нахмурился.

— Для меня это был не лучший турнир.

— Четверть финала. Вы играли с Морисом Мак-Лохлином.

Лицо Филдинга просветлело от воспоминаний о давнишнем матче: его золотые годы, он тогда как раз выходил на первое место, и у него еще оставались большие резервы для славных дел, для высокооктанового тенниса.

— О да, Мори. Огромные воля и сила. Но чего-то не хватало… Всухую, три-ноль, правильно?

Он помнит?

— Именно так, сэр.

— Что ж, надеюсь, вы вынесете отсюда больше, чем бедняга Мори с того турнира, — с пренебрежением сказал Филдинг.

— Угу, я непременно постараюсь, — сказал Роджер. Филдинг определенно отличался прямотой.

— Ну и славно. Как я полагаю, у вас есть транспорт, чтобы добраться до отеля.

— Да, сэр. У людей из специальной службы есть машина и…

Но Филдинга детали не интересовали.

— Прекрасно, сержант. Увидимся в час.

Он развернулся и начал прокладывать себе путь к выходу. Публика с благоговением расступалась перед ним.

— Э-э, мистер Филдинг, — окликнул его Роджер и поспешил за ним вслед.

Сердце у него бешено колотилось, но он понимал, что ему выпал шанс, который вряд ли когда-нибудь повторится.

— Да? — слегка раздраженно поинтересовался Филдинг.

У него был длинный нос, который он нацеливал на собеседника, как дуло винтовки, и голубые глаза, бледные и жесткие.

— Фрэнк Бенсон. Я слышал, что он хороший игрок.

— Он мой протеже. Надеюсь, будущий чемпион мира. Ну, если…

— Я лучше, — вырвалось у Роджера. Ну вот. Он это сказал.

Лицо Филдинга вытянулось от презрения. Казалось, что он даже побагровел под загаром. Всем было известно, что он приходил в ярость от некомпетентности, от рассеянности, от недостатка настойчивости, от чрезмерной наглости, от медлительности, от нечеткости, от задержек и от неумения. Роджер храбро улыбнулся и продолжил наступление. Он знал, что здесь, так же как на корте, споткнуться значит умереть. Атака, атака; еще ближе к сетке, и удар с лета на поражение.

— Я могу его разгромить. Именно это я и сделаю сегодня днем. И я просто хочу, чтобы вы задумались об этом. Продолжать этот тур с кем-нибудь второсортным будет, я бы сказал, просто смешно.

В воздухе повисла зловещая тишина.

Роджер продолжал наступать.

— И если я его похороню, если я загоню его в угол, если я разгромлю его в пух и прах…

Он готовился продолжить описание своего будущего триумфа еще какой-нибудь красочной метафорой, но Филдинг оборвал его.

— Чего же вы хотите?

— Все очень просто. Я хочу участвовать. И сразу же.

— В туре?

— Да, сэр.

Лицо Филдинга приняло озадаченное выражение.

— Отбор закончился. Но почему сейчас и так внезапно?

Роджер не мог признаться, пожалуй даже самому себе, насчет этих тел в Дахау, насчет перспективы возиться с червивыми трупами.

— Просто мне все уже надоело, сэр. Так же как и вы, я пришел на эту землю ударять по теннисному мячику. Все остальное для меня пустая трата времени. Я выполнил свой долг. На самом деле моя часть только что принимала участие, возможно, в последней воздушной операции в Европе, ночное десантирование и всякая фигня, прошу прощения. — А это значило, что теперь снова придется сидеть в 82-й десантной группе на скудном пайке из кофе и пончиков. Роджер принял скромный вид. — И наконец, э-э… — Небольшая уловка: он слышал, что Филдинг не может устоять против подхалимов. — И наконец, здесь есть вы, есть шанс поучиться под руководством Филдинга, под руководством самого лучшего игрока. Я знаю, что должен отдать всего себя этому делу, полностью выложиться, дойти до крайней черты, иначе потом всю жизнь буду жалеть об упущенном.

Он выглядел очень скромно — или полагал, что выглядит скромно, — в своих десантных сапогах.

— А вы не из робких, верно? — после паузы произнес Филдинг.

— Да, сэр, — согласился Роджер. — Я верю в себя. Здесь и на корте.

Он вдруг сообразил, что Филдинг еще не сказал «нет».

— Слова перед матчем ничего не стоят. Поэтому я всегда помалкиваю перед игрой. Фрэнк мой протеже. С того самого момента, как я нашел его на воздушной базе в Англии, я верил, что в нем есть нечто такое, что может сделать его лучшим в мире, каким был я. Вы хотите участвовать в туре? Ладно, сегодня вечером мы посмотрим, так ли велика ваша игра, как самомнение. Или язык.

Он повернулся и вышел с террасы. «Полдела сделано», — подумал Роджер.

Однако прежде чем перевести поездку в Дахау в разряд того, что могло бы произойти, но не произошло, надо было сыграть с Бенсоном, а если точнее, разгромить Бенсона, и Роджер знал, что это будет не так-то просто. Он навел кое-какие справки об этом парне: № 1 в Стэнфорде в 39 и 40 годах, в 41-м вышел на третий тур в Форест-Хиллз, калифорниец с западной манерой игры, родившейся на жестких бетонных кортах, — резкие подачи и удары с лета, теннис Паттоновского стиля, всегда атакующий. Но Бенсон не играл в теннис четыре года, служил в авиации, сделал двадцать три вылета над Германией на бомбардировщике В-17 (кавалер ордена «За лётные боевые заслуги»: еще один герой вроде Литса), дважды чуть не был сбит над Швайнфуртом и вернулся к игре только для того, чтобы успокоиться и расслабиться, потому что к тому времени реакция у него стала не та, нервы были на пределе, а голова забита чертями, сиренами, осветительными ракетами и прочими ужасами. Когда Филдинг осенью 1944 года попал на воздушную базу, где была первая остановка в его туре, Бенсона уговорили с ним сыграть. Это была любовь с первого взгляда, шесть-ноль[22] в пользу Бенсона. Филдинг, игра которого клонилась к закату, но еще не настолько, чтобы так проигрывать, увидел в этом худом быстром калифорнийце что-то чистое, светлое и жесткое и сразу же узнал в нем себя самого, каким он был двадцать лет назад, в самом начале своего величия.

Филдинг сразу же захотел заполучить Бенсона — и заполучил, даже не дав ему долетать два вылета до двадцати пяти.