Читаем без скачивания Орлы и звёзды - Александр Антонов

Когда территорию бронедивизиона покинул последний броневик, я отправился в штаб, чтобы успеть пару часиков вздремнуть.

Может мне поселиться на этом чердаке? Нет, правда. Четвёртый день торчу здесь безвылазно. Домой бегаю, чтобы помыться и поспать. Остальное время наблюдаю доступную взору часть революции, в основном через оптический прицел. Всё одно и то же: придут, помитингуют и идут себе дальше. А ты сиди. Полиции почти не видно. Казаки помаячат в отдалении и поворачивают лошадей. Солдаты после первого дня не появляются совсем, может, всё ещё гвоздики нюхают?

А нынче, похоже, завяли цветочки. Выходят «серые шейки» под барабан на площадь и строятся в шеренги. Смотрю в прицел. Лица у офицеров решительные. Оно и понятно, приказ получен. Тут, либо сиди в казарме и не выполняй, либо, раз вышел, стой и исполняй. Вот только последнее я бы не советовала. Нехорошо это, в народ стрелять. Попробуете, начну снимать офицеров, глядишь, и угомонитесь. К тому же я тут не одна такая. На том конце площади ещё снайперская точка, а во дворах броневики. Так-то, солдатики…

Стою скромно в сторонке по самые брови в плащ закутанный. Под ним полковничий мундир. А чего мелочиться? Но это позднее, а пока ждём. Я имею в виду и себя и солдат на площади. Как штаб и предполагал, исполнить приказ Хабалова поспешили далеко не все части Петроградского гарнизона. Крупные воинские соединения сосредоточились только на Дворцовой, Знаменской площадях, да на площади Казанского собора. Ну на Дворцовой пусть стоят хоть до посинения. По общему согласию там демонстраций не будет. А вот на Знаменской и у Казанского собора парадом командовать будем мы с Макарычем. «Моя» демонстрация приближается со стороны Фонтанки. Офицер на площади командует довольно уверено. Солдаты изготовились к стрельбе.

— Прекратить движение и разойтись! — кричит офицер в сторону колонны. — Имею приказ стрелять!

Приятно иметь дело с дисциплинированными людьми. Им приказали прекратить движение – они и встали. А вот теперь мой выход. Подаю условный сигнал Ершу, который стоит на противоположной стороне проспекта. Он маячит, что понял и скрывается во дворе. Я делаю то же самое. Механик при виде меня заводит двигатель. Лезу вовнутрь броневика и захлопываю дверцу.

— Поехали!

Выезжаем двумя броневиками с разных сторон на проспект и разом поворачиваем в сторону площади. Теперь мы находимся между демонстрацией и солдатами. Подъезжаем чуть ближе к шеренгам, и я командую:

— Стоп!

Выбираюсь из броневика, красивый и важный, маню к себе офицера. Подбегает, пытается рапортовать:

— Господин полковник!..

Приятно для слуха и, пожалуй, достаточно. Небрежным жестом останавливаю рапорт.

— Вы чем тут занимаетесь, капитан?

— Во исполнение приказа командующего Петроградским военным округом!..

Опять останавливаю речистого капитана.

— Какого командующего вы имеете в виду, капитан?

Смущён, растерян, чуть ли не заикается.

— Недопонял, ваше высокоблагородие…

— Экий ты, капитан, непонятливый. Если ты имеешь в виду генерал-лейтенанта Хабалова, так он высочайшим указом от командования округом отстранён, и его приказы исполнению больше не подлежат. Что до нового командующего, так он ещё в должность не вступил и приказов, значит, никаких не отдавал. Что из сего следует?

Молчит и хлопает глазами.

— Ладно, капитан. Утомил ты меня. Строй свои войска и марш в казармы до особого распоряжения!

Стоит. Ногами перебирает. На лицо смотреть жалко.

— Что-то неясно?

— Мне бы письменное распоряжение, господин полковник.

Изображаю некоторое раскаяние.

— Извини, голубчик, запамятовал. Вот тебе бумага.

Достаю из-за обшлага шинели бумагу и протягиваю капитану. Фальшивка сделана добротно, да и ему сейчас не до чтения. Буквы, небось, перед глазами прыгают. Вот и всё. Козыряет и бежит к шеренгам. На Знаменской сегодня стрельбы не будет.

А вот у Казанского собора выстрел таки случился. Хорошо один и хорошо мой. Офицеру, командующему здесь войсками, что-то в облике полковника Жехорского не глянулось. Уж не знаю, чем ему Мишка не угодил. По мне так полковник как полковник, не Васич, конечно, но тоже ничего. А этот привереда потянулся к кобуре. Пришлось ручонку шаловливую прострелить. А Мишка молодец, не растерялся. Как рявкнет:

— Арестовать!

Тут двое ряженых прапорщиков подскочили и сволокли упрямца за броневики. А Мишка дальше рычит:

— Поручик, уводите солдат в казармы!

Тот и увёл. И правильно сделал. Исполняй приказ – целее будешь!

Браво, Оленька! Как всегда в центр мишени. Приказ для военного человека святее Папы римского. Получи, уточни если недопонял, и исполняй. А если вслед за одним приказом почти сразу получаешь другой, который отменяет первый? И тут всё просто: забудь про старый и исполняй новый. А как ещё один приказ и ещё, и ещё и все противоречат один другому? А у тебя солдаты на грани бунта? Хреново быть в такой день офицером, ох, хреново! Именно такой хреновый день организовал наш объединённый штаб старшим офицерам Петроградского гарнизона. Пока мы с Макарычем морочили коллег на Невском, Александрович во главе сводного отряда – я даже ради такого случая туда своих ребят отрядил – без лишнего шума занял телефонную станцию и занялся телефонным терроризмом. Подслушает звонок из штаба Петроградского военного округа, и через малую толику времени в тот же адрес, как бы из того же источника, отдаёт распоряжение полностью отменяющее предыдущее. Штаб округа взбешён: «Почему не выполняете приказ!» И почти тут же Александрович: «Какой приказ, мать вашу?! Вы там что, белены объелись?» Штаб округа отправляет фельдъегеря с пакетом, а у нас и на этот случай засада имеется. Цап курьера в тихом месте. «И в суму его пустую суём грамоту другую». И хотел бы сказать, что нам удалось перехватить всех курьеров, да врать не приучен. И со звонками не целый день баловались. Часа через четыре на телефонную станцию проверяющие нагрянули. Наши их повязали. Через час прибыл ещё один наряд – повязали и его. И лишь потом в адрес было отправлено серьёзное подразделение. Ну что ж. Мы к тому времени уже часов семь офицерские головы морочили, пора и честь знать! Оставили станцию без боя, предварительно испортив несколько линий. А это ещё пара часов без телефонной связи. Потому были у нас все основания полагать, что удалось нам внушить господам офицерам стойкое желание забить на такую службу. А чего можно ждать от очумевших от агитации солдат, когда их офицеры манкируют своими обязанностями? Правильно! Так что были у нас основания ожидать назавтра бунта, восстания, мятежа – выбирайте что нравится – войск Петроградского гарнизона. Это и Истории не противоречило, и из логики событий вытекало.

Вот на такой мажорной ноте закончился для нас четвёртый день революции… А, нет, не закончился. Звенит в прихожей колокольчик. Дружно идём смотреть на припозднившегося гостя и видим в дверях полковника Львова собственной персоной.

Глава четвёртая

Ну слава богу, объявился, а то я уже волноваться начал. Вид у полковника был неважнецкий: смотрелся он уставшим и подавленным. Поздоровавшись со всеми и сбросив шинель, Львов предстал во всём блеске парадного мундира и при орденах.

— По какому поводу сие великолепие? — спросил я. — И вообще, где вы эти дни пропадали?

Львов замешкался с ответом. Было видно, что ему трудно вот так запросто подобрать слова. Ольга поспешила ему на помощь.

— Ну куда ж ты с порога да с вопросами? — укорила она меня. — Позволь я гостя наперво чаем напою. А может, вы голодны? — обратилась она к Львову. — Так у нас и к ужину что найдётся.

Львов посмотрел на неё с признательностью.

— Благодарствую, Ольга Владимировна. Я не голоден, а вот от чая не откажусь.

Чаёвничали в столовой, все вместе, чтобы гостю не было одиноко. Ароматный напиток вприкуску с нехитрой снедью употребляли молча. Теперь уже и до меня дошло, что полковнику нужно время, чтобы собраться с мыслями. Наконец Львов сделал последний глоток, опустил чашку на блюдце и, устремив взгляд на её дно, словно считывал оттуда текст, заговорил:

— Я теперь из Царского Села. Туда прибыл прямо из Могилёва…

— Так вы сопровождали царя в Ставку? — перебил я полковника.

— Именно так. И покорнейше прошу вас, Михаил Макарович, равно как и всех остальных, не перебивайте меня. Я внутренне опустошён и очень устал. Боюсь, если вы будете сбивать меня с мысли, она ко мне может нынче и не вернуться.

— Говорите, Пётр Евгеньевич, — ответила за всех Ольга. — Мы будем слушать вас молча.

— Благодарю, — слегка растянул губы в улыбке Львов. — Да, я сопровождал Государя в Ставку. Скажу больше, я настоятельно советовал ему туда отбыть. Не говорите, что вы меня предупреждали о грядущих событиях. И не упрекайте в том, что я вам не поверил. Если бы это было так, то я бы не отправил свою семью за границу. — Львов снова слабо улыбнулся. — Мы никогда об этом не говорили, но у меня есть жена и двое детей. Теперь они в Стокгольме и исключительно благодаря вам. Так что я и услышал вас и поверил… — почти поверил, но поймите, я должен был попытаться! Но, увы! Очень скоро я убедился в силе ваших пророчеств. Генералы в Ставке внутренне уже готовы к измене, а Николай растрачивает последнюю уверенность в своих силах. Мне было больно смотреть на слабость близкого мне человека и низость его военачальников. По-видимому, это отразилось на моём поведении, и я стал неугоден в Могилёве. Николай отправил меня с поручением к царице, приказав в Ставку не возвращаться. Я исполнил поручение Государя – боюсь, оно было для меня последним – и поспешил к вам чтобы сказать: я в вашем полном распоряжении, господа! Правда, у меня есть одно условие: Николай и его родственники должны остаться живы! Вы не говорили мне об этом прямо, но из ваших рассказов я уяснил, что в вашем мире царскую семью постигла ужасная участь. Здесь этого случиться не должно!