Читаем без скачивания Цветы для Элджернона - Дэниел Киз

Ее хриплый голос безошибочным эхом отозвался в пещерах моей памяти.

Я открыл рот, но слова застряли в горле. Губы мои и язык двигались, я знаю это, я отчаянно боролся, чтобы произнести хоть слово — ведь она почти узнала меня! Как же мне не хотелось, чтобы мама увидела меня вот таким… неспособным заставить понять себя. Но во рту пересохло, язык вдруг стал огромным и неуклюжим, слова застряли…

…Кроме одного. Я планировал произнести при встрече что-нибудь успокаивающее, ободряющее, отбросив таким образом прошлое в сторону, и с помощью всего нескольких слов овладеть положением… Однако из моего пересохшего горла вырвалось только:

— Маааааа…

Я, в совершенстве знающий столько языков, смог выдавить из себя только это… Как добравшийся до вымени голодный ягненок.

Роза вытерла лоб тыльной стороной ладони и прищурилась, желая рассмотреть меня получше. Я открыл калитку и сделал несколько шагов по дорожке. Она отступила к двери.

Я не был уверен, узнала меня Роза или нет, но тут она выдохнула:

— Чарли!

Она не прокричала и не прошептала мое имя. Она выдохнула его, как пробуждающийся от кошмара человек.

— Ма… — я встал на первую ступеньку. — Это я…

Мое движение напугало ее, она отступила еще на шаг, опрокинула ведро с водой, и грязная мыльная пена водопадом хлынула по ступенькам.

— Что ты здесь делаешь?

— Мне так хотелось увидеть тебя… поговорить…

Язык все еще мешал мне, и голос звучал не как обычно. В нем чувствовался какой-то плаксивый оттенок. Должно быть, именно так я и говорил много-много лет назад.

— Не уходи! — молил я. — Не убегай от меня!

Но Роза уже шмыгнула в прихожую и закрыла дверь. Секунду спустя она отодвинула снежно-белую занавеску на двери и уставилась на меня через стекло расширенными от ужаса глазами. Губы ее бесшумно двигались.

— Уходи! Прочь от меня!

Почему? Почему мама отказывается от меня? По какому праву?

— Открой дверь! Нам надо поговорить! Впусти меня!

Я забарабанил по стеклу. Оно треснуло, и одна из трещин защемила кожу на пальце так, что какое-то время я не мог вырвать ее. Наверно, Розе показалось, что я окончательно сошел с ума и явился рассчитаться с ней за прошлое. Она отпрянула и ринулась к ведущей в глубь дома двери.

Я нажал посильнее, дверной крючок не выдержал и, потеряв равновесие, я буквально ввалился в прихожую. Из пореза шла кровь и, не зная что делать, я сунул руку в карман, чтобы, избави Боже, не запачкать свежевымытый линолеум.

Я проскочил по коридору мимо лестницы на второй этаж. Сколько раз демоны хватали меня на этой лестнице за ноги и тащили вниз, в подвал! Я пробовал кричать, но язык душил меня и обрекал на молчание… Как тихих ребятишек в Уоррене.

На втором этаже жили хозяева дома — Мейерсы. Они всегда были добры ко мне — подкармливали сладостями, разрешали сидеть у них на кухне и играть с собакой. Никто мне ничего не говорил, но я почему-то догадался, что их уже нет в живых и наверху обитают незнакомцы. И эта тропинка закрыта для меня навеки…

Дверь, за которой исчезла Роза, оказалась запертой, и секунду я стоял в нерешительности.

— Открой дверь!

Ответом был визгливый лай маленькой собачонки. Странно.

— Не бойся, я не замышляю ничего плохого. Я долго шел к тебе и не собираюсь уходить просто так! Если ты не откроешь дверь, мне придется сломать ее!

Я услышал ее голос:

— Ш-ш-ш, Наппи… Иди в спальню, иди…

Еще через секунду замок щелкнул, дверь открылась и мама вдруг очутилась совсем рядом со мной.

— Мама, — прошептал я. — Не бойся меня и выслушай! Пойми, я уже не тот, что был раньше… я изменился… я нормальный человек… Понимаешь? Я больше не слабоумный… я не кретин. Я — как все, как ты, как Матт, как Норма…

Я говорил и говорил, моля в душе, чтобы она не захлопнула дверь. Мне хотелось рассказать ей все, сразу.

— Мне сделали операцию, и я стал другим, каким ты меня всегда хотела видеть. Читала про это в газетах? Это новый научный эксперимент, который повышает умственные способности человека, и я стал первым! Пойми же меня! Почему ты так на меня смотришь? Я стал умным, умнее, чем Норма, дядя Герман или Матт! Я знаю вещи, которых не знают даже профессора в университете! Скажи мне что-нибудь! Ты можешь гордиться мной и рассказать про меня всем соседям! Тебе больше не нужно прятать меня в подвале, когда приходят гости! Поговори же со мной! Расскажи, как я был маленьким! И не бойся меня! Я ни в чем не виню тебя, просто мне надо узнать побольше о самом себе, пока еще не поздно! Я не смогу стать полноценным человеком, пока не пойму самого себя, и ты — единственная в мире, кто может мне помочь! Впусти меня. Посидим вместе.

Мои тон, а не слова, заворожили ее. Она просто стояла и смотрела на меня. Не подумав, я вынул из кармана окровавленную руку и протянул вперед, словно моля о помощи. Лицо ее сразу смягчилось.

— Тебе больн… — Вряд ли она по-настоящему жалела меня. То же самое чувство она испытала бы и к поранившей лапу собаке, и к исцарапанному в боевой схватке коту. Не потому, что я — ее Чарли. Наоборот.

— Заходи и вымой руки. Я принесу йод и бинты.

Я подошел к треснувшей раковине, над которой мама так часто умывала меня, когда я возвращался со двора, когда мне нужно было идти есть или спать. Пока я закатывал рукава, она смотрела на меня.

— Не надо было бить стекло. Хозяйка рассердится, а у меня нет денег, чтобы заплатить ей…

Потом, словно недовольная тем, что я делаю все так медленно, она отобрала у меня мыло и сама занялась моими руками. Занятие это полностью захватило ее, и я боялся шевельнуться, чтобы не спугнуть счастье. Иногда она цокала языком или вздыхала:

— Ох, Чарли, Чарли, и где ты только ухитряешься перепачкаться… Когда же ты научиться следить за собой?

Она вернулась на двадцать пять лет назад, когда я был ее маленьким Чарли, а она готова была до последнего сражаться за мое место под солнцем.

Но вот наконец кровь смыта, руки вытерты бумажным полотенцем. Вдруг она посмотрела мне в лицо и снова глаза ее округлились от ужаса:

— Боже мой! — всхлипнула она и отстранилась от меня.

Я заговорил снова, тихо, успокаивая ее, стараясь внушить, что намерения у меня самые благородные. Роза меня не слушала. Она рассеянно осмотрелась, прикрыла рот ладонью и простонала:

— В доме такой беспорядок… Я никого не ждала. Взгляни только на эти окна… а плинтусы…

— Все в порядке, ма, не волнуйся.

— Нужно получше натереть полы… Они должны блестеть!

Тут она заметила пятна крови на двери и тряпочкой быстро стерла их. Потом снова посмотрела на меня и нахмурилась.

— Вы пришли по поводу счета за электричество?

Прежде чем я успел ответить «нет», она укоризненно погрозила мне пальцем:

— Я всегда посылаю чек первого числа, но мужа сейчас нет дома, он уехал по делам… Дочь обязательно получит деньги на этой неделе, и мы заплатим сразу за все. Так что вы явились напрасно, мистер.

— У вас только один ребенок? Других нет?

Роза вздрогнула, взгляд ее устремился куда-то вдаль.

— У меня был мальчик. Он был таким умным, что все матери завидовали мне. Но его сглазили… Да, сглазили! Если бы не это, он стал бы великим человеком. Он был таким умным… исключительно одаренным ребенком. Все так говорили. Он мог стать гением!

Она взяла щетку.

— Извините… Дочь пригласила на обед молодого человека, и мне нужно прибраться.

Она опустилась на колени и принялась скрести и без того сверкающий пол. На меня она не смотрела.

Она начала что-то бормотать. Я уселся на табуретку с твердым намерением дождаться, пока она выйдет из забытья и признает меня. Не уйду, пока она не поймет, что я — Чарли, ее Чарли! Ведь должен же хоть кто-нибудь поверить мне!

Роза стала напевать какую-то печальную мелодию, но вдруг замерла, держа щетку на весу, как будто до нее только что дошло, что в кухне есть еще кто-то.

Она повернулась, посмотрела на меня блестящими глазами и, склонив голову набок, спросила:

— Как могло такое случиться? Ничего не понимаю… Мне говорили, что ты неизлечим.

— Мне сделали операцию, и я стал другим. Я теперь знаменитость, весь мир знает про меня. Я стал очень умным, мама. Я умею читать и писать, я могу…

— Слава богу, — прошептала она. — Мои молитвы… Все эти годы мне казалось, что он не слышит меня… Оказывается, он всего лишь ждал, чтобы исполнить свою волю в нужное время…

Она вытерла фартуком лицо. Я обнял ее, она положила голову мне на плечо и заплакала. Слезы ее смыли всю мою боль. Я уже не жалел, что пришел.

— Надо всем рассказать, — улыбнулась Роза. — Всем этим учителям. Увидишь, как у них рожи вытянутся. И всем соседям. А дядя Герман — ему тоже нужно сказать. Он так обрадуется! Подожди, вот придут папа и сестра… Как они будут счастливы! Ты просто не представляешь!