Читаем без скачивания Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том III - Алексей Дживилегов

Александр около месяца уже был в Вильне. Вечером 12 июня он находился на балу у ген. Беннигсена. Тут ему шепотом доложили, что Наполеон в России. Пробыв еще некоторое время, он уехал. На утро появилась за его подписью прокламация к войскам, извещающая о начале войны, и рескрипт фельдмаршалу графу Н. И. Салтыкову, кончавшийся словами: «Оборона отечества, сохранение независимости и чести народной принудили нас препоясаться на брань. Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем». 13-го царь отправил к Наполеону ген.-адъютанта А. Д. Балашова с собственноручным письмом, а 14-го выехал сам в Свенцяны и дальше.

Великая армия быстро подвигалась вперед. Наша армия упорно защищалась, но, несмотря на целый ряд арьергардных стычек (см. указ. статью Поликарпова), не могла задержать наступления. Уже 15-го авангард Мюрата ночевал в Рыконтах, верстах в 20 от Вильны.

На следующий день, 16-го, произошло три небольших дела, завершившие Неман-Виленскую операцию: одно — самое крупное под Велилькомиром, на нашем правом фланге, где Удино опрокинул арьергард Витгенштейна[48], другое на левом, где Жером выбил из Гродно Платова, третье в центре, у самой Вильны, когда главные французские силы с боем вошли в город, тесня арьергард Барклая под начальством кн. Шаховского.

Барклай сначала думал было защищать Вильну. Поэтому он весь день 15-го пробыл еще в городе, подтягивая к себе войска, и только 16-го, под стремительным натиском французов, начал отступление, беспрерывно задерживая неприятеля арьергардными стычками.

Население Вильны встретило Наполеона восторженно. Но Наполеон, не останавливаясь, проехал через город на Свенцянскую дорогу, отдал необходимые приказания о преследовании русской армии, велел снабдить артиллерией командующие высоты и навести мосты на Вилии, и только потом вернулся в Вильну. Здесь 18-го он принял Балашова[49].

Миссия Балашова довольно подробно, но очень тенденциозно, изображена в «Войне и мире». В нашей историографии на нее обыкновенно смотрят, как на последнюю ставку на мир со стороны Александра. Это неверно. Миссия Балашова не была ставкой на мир. Она была лишь неискренней демонстрацией миролюбия. Как истый «византиец», Александр задумал ловкий ход, чтобы перед лицом Европы и России окончательно переложить ответственность за войну на французского императора. Балашов получил такие инструкции, которые делали невозможным открытие мирных переговоров. Он должен был требовать обратного перехода французов через границу. Вынудить Наполеона уйти за Неман, когда он перебросил в Россию полмиллиона вооруженных людей и занял целую русскую область, конечно, было нельзя, и Александр это, вероятно, понимал очень хорошо. Но начать переговоры теперь же, пока французы были еще в Вильне, Наполеон не отказывался. Этого не хотел Александр.

При таких условиях миссия Балашова была заранее обречена на неудачу, и положение его становилось смешным, когда он вынужден был выслушивать справедливые порой упреки Наполеона. Но связанный инструкцией, Балашов молчал и уехал мрачным вестником, как только его отпустили. Ужасы войны стали неотвратимы.

А. Дживелегов

IV. Наполеон и Польша

Пулавы (рис. Вогеля)

1. Занятие Польши

Проф. А. Л. Погодина

 Польше с нетерпением ждали начала военных действий между русскими и французскими войсками. Причины этого нетерпения были понятны: с первых лет вступления на престол императора Александра I с Россией связывались самые пылкие и восторженные надежды; ведь Александр так открыто выражал порицание разделам Речи Посполитой, так близок был с семьей князей Чарторийских и произносил такие многозначительные, хотя и не слишком ясные, речи в их главной резиденции, Пулавах (теперь посад Новая Александрия, в Люблинской губернии), что на русского императора, как на будущего воскресителя независимой Польши, польское общество привыкло смотреть с доверием и ожиданием. Основание герцогства Варшавского по Тильзитскому миру на время совсем вытеснило Александра из польских сердец, а около имени Наполеона создало легенду, не отжившую доныне, хотя не раз разоблаченную польскими же историками. И, действительно, французский император давал много поводов думать, что судьба Польши его горячо интересует: он подумывал о создании из Галиции отдельного маленького государства, он определил основы конституции герцогства, и не только в Польше, но и за границей в основании герцогства Варшавского видели «воскрешение Польши». Естественно поэтому, что с 1807 года каждый шаг Наполеона комментировался в духе этой легенды, и что популярность его в Польше была громадна. В это время появилась в печати «молитва для произнесения в костелах всех вероисповеданий в воскресные и праздничные дни». Здесь говорилось, между прочим, следующее: «Великий Боже, Ты, который сотворил Наполеона из духа мужества, мудрости и доброты и предназначил ему одной рукой громить врагов Польского Народа, а другой — воздвигнуть его для счастливого существования, борьбы и обладания, прими от народа Твоего глубокую благодарность за чудо воскрешения и за все дары, которые посылает нам благость Твоя. Прими горячие молитвы за Помазанника Твоего великого, Наполеона, Императора и Короля». Подобных молитв и славословий в стихах и прозе ходило множество, и польское общество пользовалось всяким случаем, чтобы выразить Наполеону свою благодарность и подчеркнуть надежды на него.

Доминик Радзивил

Все это отлично ценил Наполеон. Придя к убеждению, что война с Россией становится неизбежной, французский император уже в 1811 году отправил в Варшаву резидентом Биньона, который был известен своим сочувствием полякам. На него была возложена миссия подготовить общественное мнение Польши к войне с Россией, и в инструкции, которую дал ему Наполеон, повторялись мысли, особенно дорогие полякам. На нового резидента возлагалась обязанность «дать правительству Герцогства направление, которое подготовило бы его к великим переменам, имеющим быть осуществленными императором на пользу польского народа. Намерение, которое ставил себе император, заключается в организации Польши в пределах целой или части ее передней территории, по возможности избегая войны. С этой целью Его Имп. Величество дал очень обширные полномочия своему послу в Петербурге и выслал в Вену специальное лицо, которое уполномочено вступить в переговоры с главными державами и предложить им большие уступки из территориальных владений Французской империи в виде возмещения тех уступок, которые необходимы для восстановления Польского королевства. Европа разделяется на три больших отдела: Французская империя на западе, Немецкие страны посредине и Российская империя на востоке. Англия может иметь лишь такое влияние на континенте, какое захотят признать за ней иные государства. С помощью сильной организации центра Европы, необходимо предотвратить возможность для России или Франции стараний расширить свои границы и получить перевес над всей остальной Европой. Французская империя переживает теперь расцвет своего могущества. Если она теперь же не создаст политического уклада Европы, завтра она может лишиться выгод своего теперешнего положения и потерять возможность осуществить свои предприятия. Император полагает, что наступит время, и притом в близком будущем, когда будет необходимо возвратить европейским государствам их полную независимость. Центр Европы должен состоять из государств, неравных в смысле своего могущества, имеющих каждое отдельную, лишь ему принадлежащую политику, — таких государств, из которых каждое в силу своего положения и политических отношений будет искать поддержки в защите более сильных держав. Эти государства будут всегда стоять на стороне мира, так как иначе им всегда бы приходилось делаться жертвами войны. В этих видах, создав новые государства и увеличив прежние, император предвидит для укрепления союзной системы еще один предмет, гораздо более важный для него и для Европы, т. е. восстановление Польши. Ибо без восстановления этого королевства Европа не будет иметь границ с этой стороны; Австрия и Германия будут противопоставлены непосредственно сильнейшему государству на свете. Император предвидит, что Польша и Пруссия будут со временем союзниками России; но, если Польша будет обязана ему своим возрождением, соединение этих двух народов наступит так поздно, что за это время новый порядок вещей уже успеет окрепнуть».

Доминик Прадт

Так пела сирена. Истинные намерения Наполеона, по-видимому, были очень далеки от этих блестящих грёз, и в ноте, отправленной в Петербург в то же самое время, было указано, что Россия стремится присоединить к своим владениям Варшавское герцогство, что она продолжает увеличивать свои земли на счет прежней Речи Посполитой, и что со своей стороны император Наполеон охотно гарантировал бы России отказ от всякого предприятия, которое могло бы повести к восстановлению Польши. Но все эти тайные переговоры оставались тайными, и политика французского императора проложила ему широкие пути в Польшу. Как же к этому относился Александр I? Мог ли он спокойно выжидать событий, не предпринимая со своей стороны никаких средств для привлечения на свою сторону Польши. Уже в начале 1811 года Александр вступил на свой обычный путь обещаний и уверений в письме к своему старому другу Черторийскому, с которым сотрудничество императора в сущности было уже прервано, возобновил свои прежние заявления о необходимости восстановить Польское королевство, для чего он ставил, однако, необходимым условием соединение его с Россией, соединение добровольное, подтвержденное подписями самых значительных лиц. Однако кое-какие попытки, сделанные Чарторийским в этом направлении, не привели ни к чему, и уже в апреле 1812 года Александр, по-видимому, ясно отдавал себе отчет в неосуществимости этой задачи при тогдашнем повышенном настроении и надеждах польского общества. И, с другой стороны, однако, он встречал поддержку своим замыслам. Один из влиятельнейших людей Литвы, богач и магнат Михаил Огинский, обратился к императору Александру с проектом особой организации Литвы. Это было в начале 1811 года и в продолжение всего этого года между Огинским, бывшим участником Костюшковского восстания, потом помилованным императором Александром и пожалованным в звание сенатора, и Александром шли переговоры о такой организации Литовского княжества, которая могла бы наиболее сблизить его с Россией. 1 декабря 1811 г. князь Огинский подал Александру мемориал, в котором он говорил уже как бы от имени населения Варшавского герцогства. «Не думаете ли вы, государь, — читаем мы в этом любопытном документе, — что жители Варшавского герцогства или же ваши польские подданные, мечтающие о восстановлении Польши, любят лично Наполеона? Конечно, нет. У них нет никакого основания питать к нему чувств любви и благодарности, но он ласкает их надежды, и они видят в нем воскресителя их Родины. Обратите, государь, это оружие против него, и вы увидите, что он лишится всей симпатии и энтузиазма: тогда их внушат уже ваши личные качества. Считая неоспоримыми истинами, что, во-первых, император Наполеон, в своей ненасытной жажде войн и завоеваний, недолго позволит России наслаждаться благами мира, что, во-вторых, он использует все имеющиеся средства для восстановления всех внешних врагов России и возбуждения умов внутри, что, в-третьих, самое действительное средство, которое он может обратить против России, есть восстановление Польши, — не может быть сомнения, что следует предупредить его намерения, и что сила мер сопротивления должна соответствовать нападению». Огинский предлагал восстановление Польши, под скипетром русского императора, и воссоединение ее с Литовским княжеством. По словам Огинского, мемориал его вызвал самое горячее сочувствие в Александре, который начал с литовским магнатом ту же самую игру, какую он так долго вел с польским. Однако было уже слишком поздно. Война была неизбежна, и исход ее и начало всех последующих реформ могли быть установлены теперь лишь силою оружия.