Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2017, январь-сентябрь. - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако ж муж княгини напрягается, потому как если мелкий чиновник растратил на браслет казённые деньги, и всё это, вместе с именем княгини, всплывёт в газетах, то всем будет жутко неприятно.
Это действительно мелкий чиновник по фамилии Желтков, которому возвращают браслет.
Он обещает больше не появляться в жизни этих людей — и действительно, вскоре княжна читает в газете, что Желтков покончил с собой.
Она приходит в его квартиру и слышит от хозяйки, что самоубийца велел передать ей что та была единственной радостью в его жизни, и ей нужно послушать лучшее произведение Бетховена Son. № 2, op. 2. Largo Appassionato.
Вернувшись домой, она просит знакомую пианистку сыграть указанную вещь и плачет под фортепьяно, понимая, что это та самая любовь, о которой ей говорил старый генерал.
И тут начинается самое интересное. Если кто имел опыт дружбы с супружеской парой, которая потом развелась, тот хорошо знает, как чудесно-противоречиво выглядят рассказы обоих. Эти рассказы удивительно правдоподобны, и это прям какой-то Шредингер: то один правдоподобен, то другой. А вместе им не быть.
И с одной стороны, мы имеем «официальную версию» «Гранатового браслета»: всепобеждающая любовь, чопорное и бездуховное светское общество, внутренне страдающая прекрасная женщина, но ей и любящему её человеку не суждено быть вместе.
Однако, если цинично отступить в сторону, то можно рассказать эту историю иначе. Есть маленький человек у которого возник объект страсти, и он преследует его семь лет — всё более и более увеличивая её неудобство. Присылает ей пошлые письма (Куприн их приводит, и они действительно не верх вкуса — как и сам гранатовый браслет, который только для современного обывателя символ красоты, между тем все персонажи Куприна понимают, что он дёшев и не очень красив «Он был золотой, низкопробный, очень толстый, но дутый и с наружной стороны весь сплошь покрытый небольшими старинными, плохо отшлифованными гранатами. Но зато посредине браслета возвышались, окружая какой-то странный маленький зеленый камешек, пять прекрасных гранатов-кабошонов, каждый величиной с горошину»), и, наконец, когда его просят прекратить, говорит мужу объекта своих чувств: «Это невозможно. Даже в тюрьме я найду способ сообщать ей о себе. Только смерть может помочь исполнить вашу просьбу». Он стреляет в себя, и все немного печалятся.
Не так давно была такая история — умирающий от лейкемии мальчик просил голливудскую кинозвезду сделать ему минет, и все его родственники жутко огорчились от того, что мальчику эта предсмертная милость обломилась (Если это не фейк, конечно — да, собственно, неважно, фейк это или нет). Важно именно то, что маленький человек допускает что его смерть (и жизнь) так важны, что их можно обменять на что-то в странной торговле с мирозданием.
В случае с мелким чиновником Желтковым работает та же схема.
На самом-то деле всё это гораздо более интересно, чем пресловутая «официальная версия» и все эти «клубника в сметане, Доронина Таня, как будто «Шанели» накапали в щи». Генерал (который тут как бы глас правды) говорит: «Любовь должна быть трагедией, величайшей тайной в мире! Никакие жизненные удобства, расчёты и компромиссы не должны её касаться».
То есть версия «повышенной духовности», по сути мёртвая. А вот внимательный читатель может много извлечь из того сюжета, потому что он связан с проблемой выбора.
Как и что делать человеку, что можно и что нельзя. На одной чаше весов твоя любовь, а на другой — чужие неудобства.
Несчастного Желткова официальная версия рассказа как бы ставит перед вопросом «Тварь ли я дрожащая или право имею». Более того, многие положительные персонажи советской литературы шептали в ухо персонажам нерешительным: «За любовь бороться надо. Не жди, брат, хватай, стерпится-слюбится».
И это сущая беда.
Беда в том, что решений-то никаких тут нет, а честный обыватель норовит ухватиться за какой-нибудь рассказ оттого, что в нём рассказывается, как скучную нашу жизнь озарить духовностью.
В фильме Роома 1964 года всё получилось довольно примитивно, но и в книге хватает того, что мы нынче зовём пошлостью — «Вот сейчас я вам покажу в нежных звуках жизнь, которая покорно и радостно обрекла себя на мучения, страдания и смерть. Ни жалобы, ни упрека, ни боли самолюбия я не знал. Я перед тобою — одна молитва: “Да святится имя Твое”.
Да, я предвижу страдание, кровь и смерть. И думаю, что трудно расстаться телу с душой, но, Прекрасная, хвала тебе, страстная хвала и тихая любовь. "Да святится имя Твое"… В предсмертный печальный час я молюсь только тебе. Жизнь могла бы быть прекрасной и для меня. Не ропщи, бедное сердце, не ропщи. В душе я призываю смерть, но в сердце полон хвалы тебе: "Да святится имя Твое". Ты, ты и люди, которые окружали тебя, все вы не знаете, как ты была прекрасна. Бьют часы. Время. И, умирая, я в скорбный час расставания с жизнью все-таки пою — слава Тебе. Вот она идет, все усмиряющая смерть, а я говорю — слава Тебе!..». И слёзы потекли по её щекам и проч., и проч.
Но даже из этого внимательный читатель может сделать много интересных наблюдений. Например, оппозиция бедность vs богатство не вполне работает: князь с женой небогаты, состояние расстроено и княгиня Вера «отказывает себе почти во всём» не только по природной скромности, а ещё и по необходимости. К тому же героиня у Куприна начала получать письма семь лет назад, за два года до замужества. Она не обязательно вышла замуж в шестнадцать, но тем не менее, это ещё очень молодая женщина. Современная двадцатипятилетняя сотрудница офиса с этими заламываниями рук и — вот меня коснулась настоящая любовь и больше в жизни, может быть, я не встречу её никогда.
Речи персонажей — это с одной стороны стилистический ужас, а с другой — как раз в 1914–1918 произошёл слом эстетики. Появилась экономность метафор, хемингуэй-ремарк, и всё такое, потому что Великую войну невозможно было переварить просто так. То есть, для того, чтобы эстетическому чувству выжить, невозможно придыхать на каждый цветок. Но Куприн пишет прямо перед войной, чувства ещё свежи, им пока ничто не угрожает. И для его героев эти сопли ещё позволительны. То есть можно стррррадать, потому как человечеству ещё настоящих страданий не показывали. Однако и тут есть нюанс — маленький влюблённый человек ведь не думает о Хиросиме и Освенциме
