Читаем без скачивания Примус - Михаил Чулаки

Собеседник выделил голосом слово "авторитет", намекая на его особенное значение в здешнем тюремном государстве.

- У вас кто следователь? Следак то есть?

- Люлько.

- Мы с вами и вовсе товарищи по несчастью. У меня - тоже. Худший вариант. Бывают и тут - разные. Некоторые не бьют просто так. А этот - садист. Любит свою работу. Кайф ловит, когда куражится. Я уже год здесь парюсь. Уже и сознался, чего не делал, а ему все мало. А некоторые выходят! Кто платит. За свободу надо здесь платить - наличными. Вы слышали за все годы, чтобы судили хоть одного крупного наркодельца, например? Нет и не было такого! Потому что платят. Свобода - тоже рыночный товар. У нас в семье денег нет, вот и гнию здесь. Я жене объяснил все. Ей и Люлько объяснил, он любит с родственниками разговаривать: как бы дополнительные сведения от них тянет, а на самом деле намекает. Ну нет у нас, но можно же занять, пусть даже квартиру продать. Жена не хочет, о детях думает. А обо мне?!

Казалось, сосед сейчас заплачет.

Герой спросил совсем тихо, чтобы не услышал бригадир камерный:

- А как же этот Мохнач? Он же из блатных, у них деньги есть. Как же он не заплатит за свободу?

- Не у всех блатарей такие деньги. Да и сидят они иначе, не так, как мы. Для них тюрьма - мать родна. И бывают дела слишком громкие, тогда не всегда можно так откровенно выпустить: все-таки шум поднимется.

Снаружи послышалась возня, распахнулось устроенное в двери раздаточное оконце - форточка называется, обитатели стали шумно доставать алюминиевые миски и ложки, но Герою не достался тюремный завтрак:

- Братеев, на выход! - объявили. - Без вещей.

- Голодным вызвать - тоже приемчик, - прокомментировал наставник Героя.

Но Герой еще не успел изголодаться и не пожалел о несъеденном завтраке. Он готовился к борьбе и боли - так чту ему пустой желудок!

Особенно пугала его возможная фальсификация отпечатков пальцев, которую изобразил сосед по нарам. Он привык верить в отпечатки пальцев, как верил вообще в науку - по фильмам и документальным репортажам: уж они-то представлялись уликой бесспорной! Спектроскоп объективно показывает состав далеких звезд, качественный анализ - ничтожные примеси редких элементов, а отпечатки пальцев - следы единственного человека из шести миллиардов землян! Но ведь в самом деле, кто мешает принести нужный нож, которым он якобы убил девушку, - да тут же в кабинете пальцы и припечатать!

Однако следователь Люлько стал разматывать совсем иной сюжет:

- Ну, парень, утомил ты нас. Деньжишки кое-какие имеешь? Имеешь, мы же знаем. Двадцать кусков - и с чистой совестью на свободу. Зеленых кусков, понятное дело, чтобы не портились от хранения.

Двадцать тысяч баксов он еще не заработал на своей Академии. Господи, какой далекой, почти нереальной казалась вчерашняя жизнь: рассылал красивые дипломы, новый грандиозный проект планировал - сон, мираж, сказка. Реальность - этот застенок. Поэтому не было смысла упираться рогами из принципа, из ненависти к своим палачам. То есть дельцам. Интересный гибрид: палач и делец в одном лице. Правда, новое время уже дало имя этой специальности: рэкетир. Сосед по камере хорошо объяснил: свобода - тоже рыночный товар.

Герой молча покачал головой.

- Мы ему навстречу, а он - ломается! - картинно улыбнулся следователь. От убойной статьи отмазать хотим - только из сочувствия к молодой жизни. Ну ошибся - заплати за исправление! Тем более, любовные дела. Может, она, стерва, сама тебя и довела. Бывают бабы - убил бы своими руками! Готовы посочувствовать. Ты ж дела крутишь, мы знаем. А бог велел делиться и ближнего любить.

Герой упрямо покачал головой.

- Нет, не ценит он нашей доброты.

И удар по затылку.

- Что, делиться будешь? Двадцать кусков всего - для начала. А будешь упираться - принесешь сто. Да еще поползешь за мной на карачках, чтобы взял твои вонючие штуки!

Героя выхватили со стула, быстро и сноровисто заложили назад руки, сковали сзади наручниками, бросили на пол, сковали и ноги, а потом подтянули ноги к рукам. Резко дернули, так что боль в запястьях и щиколотках показалась нестерпимой - и он уже висел, покачиваясь, надетый на поперечную палку. Два стула, две точки опоры довершили конструкцию.

Рев рвался из горла, но снова спазм ненависти помог пересилить боль.

- Молчит, - удивился следователь. - Ничего, сейчас запоешь.

Его подручный - из вчерашних или нет, не разобрать, с оттяжкой ударил дубинкой по ребрам. И посоветовал, издеваясь:

- Пой, ласточка, пой.

Крошить их - мелко крошить! И чтобы мучились смертельной мукой.

По случайности удары приходились со стороны вырезанной почки - даже и в таком положении возможен, оказывается, один грамм везения.

- Ну как? Не вспомнил, где твоя свобода спрятана?

Вместо очередного удара палач нажал сзади Герою на прогнутую спину, добавил тяжести на вывернутые руки-ноги.

И Герой к ужасу и позору своему не смог сдержаться, жуткий крик-рев вырвался из-за сжатых зубов.

- Дошло немножко. Ну как? Делиться будем? Не хочешь? Качни-ка его еще!

Новое нажатие сверху - и новый рев.

- Вот видишь. Ну как, споешь про двадцать штук простых зеленых денег?

Люлько не только вымогал - он еще и веселился.

- Н-нет.

- Все равно же отдашь. Своих нет, займешь. Если не хочешь пятнадцать женских трупов на себя взять. Теперь одним не обойдешься! Теперь ты отсюда только "Охтинским маньяком" выйдешь! Ну?!

- Н-не дам... не убивал...

- Качни ты его как следует, что мы тут цацкаемся.

От новой боли память Героя потухла.

Очнулся он сидящим на стуле. Пошевелился - нет, он был привязан к стулу.

- Ну видишь как, уперся рогами - самому же хуже. Но мы же терпим, работаем с тобой. Помогаем осознать. Дышать тебе поможем, после того как ласточкой полетал.

Явился откуда-то противогаз и мгновенно надет был на голову Герою.

- Я буду снова спрашивать, а ты кивни головой, когда "да".

Воздух иссяк. Герой видел руку, которая пережала хобот противогаза.

Оказывается, любая боль - это еще ничто. Когда воздуха нет - страшнее всего. Когда разрывается грудь. Герой яростно втягивал в себя остатки воздуха, но это не помогало, сознание мутилось, замелькали огоньки в глазах - и он перестал понимать что-нибудь.

Потом проявился свет, комната, пытливое лицо исследователя совсем близко перед запотевшими мутными стеклами маски.

- Жив. Жив ты еще, парень. А жизни ценить не желаешь. Оценить свою жизнь в какие-то тридцать штук. Надеешься, жизни лишние у тебя в швейцарском банке положены? Ну что, делиться будем?

Ломал бы их сейчас Герой, если бы мог, мелко ломал - или лучше бензопилой пластовал ломтями - один за одним, один за одним. Чтобы каждый ломоть прочувствовали отдельно!

Только ненависть и давала силы.

- Молчит. Так если ты говорить не можешь, считай, ты уже мертвяк и есть. Труп молчит прочней всех. Замолчал - выбрал себе мертвое дело. Сейчас и приведем в соответствие!

И снова пережалась трубка.

Сознание уплыло.

Когда он приплыл обратно, даже пожалел, что не умер: грудь словно обожжена была изнутри.

- Ну как? Вспомнил, где твои куски положены?

Герой молчал. И уже непонятно было, то ли спазм ненависти сдавливал горло, то ли просто пережгли ему там все так глубоко, что не проходят наружу слова.

- Погоди, доведешь ты нас! Савраске отдадим. Была когда-то Сонька-Золотой каблучок. А у нас Савраска. А каблучок у нее и поострее. Откупоривает любого мужика, кто в отказ ушел. У Савраски все безотказные.

Героя, застывшего в столбняке ненависти, не пугала никакая Савраска.

- Ладно. Подумай пока.

С него содрали противогаз.

- Животных не любишь, нехорошо: со слоником не подружился.

Герой ясно вообразил пережатый хобот противогаза - юмор у них, гадов!

В камере ему объяснили:

- Савраска - это кранты. Слоника многие терпят, но Савраска - кранты. У нее на любого мужика отмычка. Книжки читаешь?

- Читаю, - вяло удивился Герой неожиданному переходу.

- Вот и читал бы про Большой Дом. Отличная книжка. Какой-то Лукин написал. Который в "Яблоке" депутат, что ли. Или другой некоторый. Воспоминания о ежовщине. Была у них Сонька-Золотой каблучок. Вроде как Сонька-Золотая ручка знаменитая. Только у этой - каблучок. Она мужикам всю их трихомудию раздавливала. Этого никакой Олег Кошевой бы не выдержал, просто лопухи оказались гестаповцы, не догадались. А Сонька наша еще до войны это умела. А теперь у ментов Савраска эта завелась. По книжке научилась - или сама? Тоже, значит, яйца давит. Тут к нам вернули одного - от Савраски. Признался, что родную дочку с подругой ее зарезал. Но до того она так ему все раздавила, что он только и ждал, чтобы его скорей шлепнули по приговору. Ни жить не мог, ни просто пЕсать.

О чем Герой думал совсем недавно? Чего опасался и чему радовался? То о славе мечтал, то первые деньги праздновал. И казалось - великие мечты и великие события. Нет бы тихо умереть под наркозом - и остался бы до конца жизни счастливым человеком! А так завтра раздавят ему яйца - и никаких мелких переживаний не останется. А то - взять все на себя, подписать, что подложат.