Читаем без скачивания Завоеватель - Конн Иггульден

Грузный халиф опустился на скамью. Хулагу, сжимая и разжимая кулаки, занял свое место и холодно посмотрел в слезящиеся глаза Аль-Мустасима. Солнце напекало затылок, и царевич уже собрался приказать поставить навес, когда увидел, что яркие лучи падают прямо Аль-Мустасиму в лицо. Персидской крови вопреки, жару толстяк переносил с трудом. Хулагу кивнул гостю.

– Что ты намерен предложить мне, халиф? Свой город или свою жизнь?

Хубилай ехал на восток через густой лес, казавшийся бесконечным. Он знал, что нападения ждать неоткуда. Дозорных царевич отослал на тридцать миль во всех направлениях. Из-за сгущающегося мрака его конь пугался теней и вставал на дыбы. Говорили, что впереди есть поляна, но солнце уже садилось, а Хубилай так и не видел ни озера, ни большого валуна, о которых упоминали дозорные.

Баяр – искусный наездник, ему самый густой лес нипочем – ехал чуть впереди. Хубилай такой сноровкой не обладал, но сильно не отставал, его личная охрана – тоже. По крайней мере, в лесу было пусто. Воины Баяра наткнулись на брошенную деревеньку в чаще, за много миль от ближайшей дороги. Жители тех замшелых домишек, кем бы они ни были, давным-давно исчезли.

Уже полдня они ехали в гору. Когда солнце коснулось горизонта, Хубилай поднялся на вершину холма, круто спускавшегося к долине и аккуратному черному пруду. Конь почуял воду и радостно заржал: от жажды и царапин он страдал не меньше, чем его хозяин. Баяр первым повел коня вниз, Хубилай с удовольствием двинулся следом. Так они спустились вниз, где горели факелы, яркие, как стайка светлячков.

На вид Баяр устал куда меньше Хубилая. Моложе он не намного, зато крепче царевича, долгие годы просидевшего в Каракоруме за книгами. Сколько ни упражняйся, выносливости воина ему не видать. Половина туменов спустилась раньше, воины наверняка уже спали в тесных юртах, а то и под открытым небом, если юрт не ставили.

Сон… Хубилай тяжело вздохнул. Он уже забыл, когда в последний раз спал ночь напролет. А так – засыпал, но вскоре просыпался: разум работал в безумном темпе, словно обладал собственной волей. Чаби успокаивала мужа, клала ему на лоб прохладную ладонь, но сама быстро отходила ко сну, оставляя Хубилая наедине с мыслями. Теперь он постоянно держал поблизости при себе книжечку с чистыми страницами в кожаном переплете, чтобы записывать мысли, пока снова не забудется сном. Со временем он перепишет дневник на бумагу получше – и превратит его в мемуары о сунском походе. Если все закончится не хуже, чем начиналось, они займут достойное место в каракорумской библиотеке.

После взятия Дали Хубилай за месяц покорил еще три города. Он посылал дозорных далеко вперед, и те рассказывали о его милосердии. Дозорных он выбирал из цзиньцев, присоединившихся к его туменам в последние несколько лет. Они хорошо понимали, что от них требуется, и, разумеется, одобряли его действия. Хубилай не сомневался, что они хорошо отзываются о нем, монгольском военачальнике, а по сути, и полноправном цзиньском владыке.

В те первые месяцы царевич мечтал вихрем пронестись по сунским землям, покорять армии и города без единого удара, до тех пор, пока не столкнется с императором. Мечты разбились при разговоре с Урянхатаем. Хубилай нахмурился, вспомнив тот разговор: он не сомневался, что бывалому полководцу понравилась роль горевестника.

«Воинам не платят, – вещал Урянхатай. – Ты запретил собирать трофеи, и они злятся. Такого недовольства я еще не встречал. Господин, может, ты не понимаешь, но им не по нутру доброта и милосердие, которые ты проявляешь к врагам».

Хубилай вспомнил, как в глазах орлока вспыхнул подавленный гнев.

– Если продолжать в том же духе, командовать станет тяжело. Твоя тактика воинам неясна. Они знают одно – ты забрал их награды и трофеи.

…Хубилай вел коня вниз по склону через густой подлесок и старался дышать размеренно. Удачные решения в спешке не принимают – эту истину Яо Шу разъяснил ему много лет назад. Урянхатай злорадствовал, сообщая очевидное; проблема и впрямь существовала. Воины без колебаний отдавали жизнь и силу ради хана или командовавшего ими от имени хана. Взамен они получали трофеи, а при случае и рабов. Хубилай представил, как рассчитывали воины на благополучные сунские города, которые не ведали о войне, а за века торговли разбогатели. Он запретил сжигать те города и казнил от силы дюжину высших чиновников, не пожелавших сдаться. Жители последнего города выволокли префекта за ворота и швырнули в пыль перед войском Хубилая. Они уже поняли условия ханского брата и решили, что жить и процветать лучше, чем сопротивляться и погибнуть.

Хубилай остановился, кивнул Баяру, и тот увел лошадей. Ночь выдалась тихая. Где-то рядом кричала сова, явно встревоженная тем, что через места ее охоты движется столько людей. Царевич зачерпнул холодной воды и, протерев себе лицо и шею, застонал от удовольствия. Он знал, как решить проблему. Он платил большинству туменных обозников. Золотых и серебряных монет у него тысячи. Почему бы не платить и воинам – по крайней мере, временно? Морщась, Хубилай зачерпнул еще воды, смочил волосы и убрал их назад. Средства на военную кампанию, которые выделил Мункэ, он потратит за считаные месяцы. Не останется ни денег на подкуп, ни источников нового дохода. Яо Шу уверял, что крестьяне с северных земель получат урожай, но полагаться на это Хубилай не мог. Воинов нужно кормить и снабжать всем необходимым. В общем, не хватало серебра. Оставалось разыскать его в достаточном количестве.

Хубилай стоял у озера, смотрел на воду, потом воздел глаза к небу и расхохотался. В этих краях солдатам платят, как любым торговцам. Нужно разыскать серебряный рудник. Голодный и уставший, Хубилай впервые за целый день ощутил необыкновенный подъем. Еще год назад проблема показалась бы ему неразрешимой, но с тех пор он многажды видел, как сунские города открывают ворота и сдаются цзиньскому владыке. Когда кончатся средства Мункэ, потекут налоги с новых земель, даже если он не доберется до казны императора. Пусть города сами оплачивают свое покорение!

Шагов Яо Шу Хубилай не слышал. Старик, а двигается бесшумно. Когда он заговорил, царевич вздрогнул, но потом улыбнулся.

– Рад, что у вас хорошее настроение, – начал Яо Шу. – Мое было бы лучше, если бы Баяр выбрал стоянку с меньшим количеством комаров.

Хубилай объяснил, какие мысли не дают ему покоя. На мандаринском он говорил бегло, не подозревая, как этим гордится его старый наставник. Яо Шу выслушал его и кивнул.

– По-моему, план хорош. На серебряных рудниках много рабочих. Мы легко найдем кого-нибудь, кто слышал об одном из них; может быть, даже бывшего работника. Еще лучше, если сорвем оплату сунским воинам. Во-первых, захватим уже отчеканенные монеты; во-вторых, если мы обогатимся, они обеднеют и поутратят веру в тех, кто им платит.

– Завтра утром отправлю дозорных на задание, – пообещал Хубилай, зевнув. – Прямо сейчас я могу заплатить воинам полновесной цзиньской монетой. Подсчитаешь, сколько нужно?

– Разумеется. Пусть основой станет цена дешевой шлюхи из маленького городка. Наверное, на такую роскошь порядочный воин должен откладывать пару дней. Заодно и дисциплинируются. – Яо Шу улыбнулся. – План хорош, Хубилай.

Оба улыбнулись, ведь цзиньский советник позволял себе фамильярность, лишь когда никто не слышит.

– Ступай к своей жене. Поешь, отдохни, сделай ей ребенка. Ты должен быть здоровым. – Суровый голос напомнил Хубилаю давние уроки. – Где-то далеко отсюда император Сун слушает новости и кипит от гнева. Он уже потерял войско и четыре города. Тебя он точно не ждет. Вероятно, надеялся, что поход по его землям утомит тебя, – а ему сообщат, что ты здоров, полон сил, ешь с аппетитом и наесться не можешь.

Хубилай ухмыльнулся, представив себе императора.

– Сегодня я слишком устал, чтобы об этом думать, – объявил он и зевнул так, что челюсть заскрипела. – Наверное, в кои-то веки смогу заснуть.

Яо Шу скептически взглянул на Хубилая. Он редко спал более четырех часов подряд, а все, что сверх этого, считал вопиющей ленью.

– Держи свою книжечку поблизости. Мне нравится читать твои записи.

Хубилай аж рот разинул: так велико было его возмущение.

– Мой личный дневник! Это Чаби позволила тебе на него взглянуть? Меня так мало уважают?

– Господин мой, я служу тебе лучше, чем ты представляешь. Интереснее всего мне твои заметки об орлоке Урянхатае.

Хубилай фыркнул: лицо старого монаха было совершенно безмятежным.

– Яо Шу, тебе слишком много мнится. Ступай и сам хорошенько отдохни. Ты задумывался о том, как звучит слово «берег» на мандаринском? Одно из значений – переливы серебра. Мы выясним, откуда его берут.

Хулагу упивался своей властью над халифом Багдада. Утро еще не вступило в свои права, а напыщенность Аль-Мустасима разлетелась в пух и прах. Хулагу терпеливо ждал, пока халиф поговорит с советниками и сверится с бесчисленными свертками пергамента, пока внесет предложения и контрпредложения, большинство которых орлок решил игнорировать, пока дорогой гость не вернется с небес на землю. Ближе к полудню пушкари и камнеметчики начали упражняться неподалеку от места встречи, пугая писцов. Халиф с омерзением смотрел на ряды марширующих воинов, на юрты, тянущиеся во всех направлениях. Огромное войско сжало Багдад в кулаке, а прорвать плотное кольцо осады халиф не мог. Надежды не было. Спасать город никто не спешил – эта безотрадная мысль читалась и в лице Аль-Мустасима, и в жирных ссутуленных плечах.