Читаем без скачивания Девочка для шпиона - Фридрих Незнанский

— Эй ты, ну-ка стой! — крикнул Олег.

Дружки похитителя старались бежать рядом с Олегом и на бегу, прерывисто дыша отвратительным перегаром дешевых чернил вперемешку с одеколоном, уговаривали:

— Мужик… ты не обижайся… ну?! Щас вернем пыжика… щас! Сами ему вломим…

Олег легко догнал парня с шапкой, схватил за плечо.

— Стой, говорю!

Парень резко нагнулся, будто испугался, но при этом руку, в которой не было шапки, резко выбросил к лицу Олега. За долю секунды он успел заметить, что в пальцах у парня зажат круглый цилиндрик. Подумал: газовый баллончик…

В это время прямо в лицо Олегу ударила удушливой волной струя газа. Перехватило дыхание, начали обильно слезиться глаза и захлюпало в носу. Сильная резь ощущалась и под закрытыми веками.

Обезумев от жжения и удушья, Олег закашлялся, бросив портфель, стал тереть пальцами глаза. И тут кто-то из троих чем-то нетвердым, но тяжелым ударил его по затылку. Плавно проваливаясь в беспамятство, Олег услышал неожиданно четкую, резкую команду, отданную совершенно трезвым голосом:

— Тащите его в кочегарку! И портфель не забудьте!..

А. Б. ТУРЕЦКИЙ

С утра до обеда на работе ничего примечательного не случилось. Копошился, приводя в порядок старые дела. Потом был обеденный перерыв. Кафе и рестораны нынче дороги, дешевые столовки отмерли вместе с социализмом, поэтому обедаю тем, что прихватил из дому. Благо никто не мешает: кабинет отдельный, в здании посетители не толпятся — ведь из «важняков» «важняки» работают. Я нынче сам себе удивляюсь: одомашнился, в шкафу посудную полку завел, где у меня два кипятильника, два стакана, один для растворимого бульона, другой для чая, сахарница с сахаром и кухонно-шанцевый инструмент — вилки, ножи, чайные ложечки.

Едва закончил свой, скажем так, ленч, зазвонил внутренний телефон. Поднял трубку с досадой, решил, что Шелковников беспокоит, о судьбе Селиверстова печется. Оказалось — Меркулов. Сказал коротко:

— Привет! Зайди.

Когда я вошел, Костя стоял у окна. В этом не было мании величия, вот, мол, я созерцаю народ свой. Привычка держаться поближе к форточке осталась у него с тех времен, когда курил. Глядя сейчас, как он мучается оттого, что дал слово родным бросить и не хочет его нарушать, я иногда думаю: зачем запрещать? Чтобы сохранить еще пару лет жизни, ему надо не столько курить бросить, сколько эту проклятую работу.

Не оборачиваясь, он узнал меня по шагам, Костя сказал:

— Боюсь, что скоро начнутся времена, когда мне придется наступить на глотку своей совести или увольняться, к чертовой матери!

— Все так плохо?

— А когда было хорошо? — вопросом на вопрос ответил Меркулов.

Но ответа ждать не стал:

— Не затем тебя звал, чтоб плакаться в жилетку. Кое-что интересное узнал. Я тебе, кстати, говорил, что будет полезно в контакте с контрразведкой поработать?

— Говорил.

— Ты, конечно, всячески оттягиваешь этот трогательный момент альянса прокуратуры и СМЕРШа?

— Ну не всячески…

— Так вот напрасно, батенька! Тот самый Макаревич, с которым я хочу тебя свести, передал сегодня для тебя интересную информацию. По своим каналам им удалось выяснить, что в государственном департаменте Соединенных Штатов нет сотрудника по имени Джон Кервуд, и не было никогда. Кроме того, они никогда не привлекали для выполнения разовых поручений человека по имени Джон Кервуд. Как тебе задачка?

— Это не мне задачка, а контрразведке.

— Саша, я настойчиво предлагаю тебе создать небольшую оперативно-следственную группу, куда ты включишь себя, Славку Грязнова и кого-нибудь на свое усмотрение. И вы будете под моим непосредственным контролем, пока смогу, потихоньку заниматься этим американцем… Ты понимаешь, почему я настаиваю? Потому что иначе вас заставят заниматься той кровавой грязью, которая начнется со дня на день. Вы будете заниматься не дезертирами и террористами, а иностранным гражданином, который под чужим именем пытался делать на Северном Кавказе политику. Понимаешь?

Молча киваю.

— Если в споре державы с субъектом федерации держава силой оружия поддерживает тех, кто не согласен со спорщиками, добром это не кончится, — говорит Костя. — Сначала дали генералу опериться, ездили к нему делегациями, когда научили, как надо с парламентом обращаться, теперь хотят окриком напугать! Как бы не так!..

— Ты не думаешь, что этот бывший Кервуд ездил на Кавказ, чтоб напакостить в политическом смысле слова?

— Это не исключено, как не исключена и любая другая побудительная причина. Вполне может быть, что он промышленный шпион какой-нибудь крупной нефтяной компании…

— А разведчик Андриевский при чем?

— Учти — он не чистый разведчик, во-первых. Он родственник вице-директора СВР, во-вторых. Такому прямой папа-начальник может поручить и какую-нибудь деликатную миссию, посредничество например, за хороший гонорар, да?

— Да. Теперь, пожалуй, тебе, Костя, надо присвоить титул главного инспектора по версиям…

— Что? — переспросил Меркулов.

Я понял, насколько озабочен предстоящими событиями мой друг, и предпочел не вдаваться в объяснения, но он вопросительно смотрел на меня.

— Да так, Костя, вспомнил, как ты меня прозвал еще в горпрокуратуре инспектором по версиям.

Он улыбнулся:

— Тогда я подкину тебе информацию к размышлению. Значит, личностью американца ты по мере возможности будешь заниматься параллельно с контрразведкой. Что касается чеченского следа, тут тоже масса интересного. Люди, о которых узнал Слава Грязнов, это братья Руслан и Геннадий Аслангиреевы, когда-то авторитеты «лозанской» группировки. Исмат Хожаев был у них доверенным боевиком. Возможно, им и остался, только уже не в Москве. Несколько лет назад промышлявшие мелким и средним рэкетом братья предприняли большую акцию: «наехали» на директора коммерческого Топ-банка Алексеева. Они не заставляли его делиться доходами или оплачивать отдых на Багамах. Они хотели, чтобы Алексеев взял к себе в замы Руслана и потом, как у Пушкина, был у него на посылках. Алексеев, понимая, что для него и для банка это самоубийство, обратился в соответствующие органы. Братьев взяли, дали по восемь лет…

— Значит, они освободились уже или?..

— Нет, не сбежали. Дальше интересные события развиваются. Вскоре после того как приговоры были вынесены, братьев Аслангиреевых затребовала к себе Прокуратура Чечено-Ингушетии, как было сказано в документах, для проведения следствия по какому-то ранее совершенному ими преступлению именно на территории Чечни. Отправили их туда. Про то следствие так ничего и не известно, а московское — «наезд» на банк — было прекращено за отсутствием состава преступления.

— Как — прекращено? Кем?

— Как прекращено? — с веселой злостью спросил Костя. — При участии Верховного суда Российской Федерации.

Я присвистнул.

— Не свисти — денег не будет! — засмеялся Костя.

Я отмахнулся:

— Их и так не будет! Чем мотивируют в Верховном?

— Сие нам не дано узнать.

— Почему? Есть же дело!

— Дело в неустановленное время ушло из Москворецкого суда в Верховный, но до места назначения не дошло, потерялось по дороге.

С некоторым отупением я смотрю на Костю Меркулова и не могу понять, почему его это забавляет.

— Ты до сих пор не понял, Саша, что работаешь немножко на другом уровне? Здесь, хотим мы или не хотим, к нашей работе примешивается политика. А нынешние политики без уголовников не обходятся. А уголовники такими делами ворочают, что без поддержки политиков тяжеловато в большой мир выходить.

— Какой тогда смысл в нашей работе?

— Пока есть мы, они вынуждены признавать, что совершают преступления, и гордость от наворованных богатств подпорчена пониманием, что до сих пор еще не каждый побежит к их ручке прикладываться. Да и вообще, это же дискомфорт — знать, что при случайной или умышленной смене покровителей можно в момент из охраняемого дворца в «Матросскую тишину» угодить.

— Этот дискомфорт смягчается суммой прибыли.

— Может быть. Но пока сидишь, пусть даже и недолго, поезд наживы уходит. Дело не ждет, и свято место пусто не бывает, а тем более доходное. В «Лозании» уже другие кунаки сидят. Ну это их проблемы. Наше дело их сажать…

— Чтоб потом кто-нибудь выпустил! — с горечью добавляю я.

Вернувшись к себе, я застаю в кабинете примостившегося на стуле для посетителей озабоченного или виноватого Олега Величко.

— Здравствуйте, Александр Борисович.

Он встает, и я опять-таки не понимаю, что в этом импульсивном жесте-движении: обычная вежливость или подсознательное стремление повинно стать «на ковер».

— Александр Борисович, я сказал секретарю, что у меня очень важное дело, и она впустила меня…