Читаем без скачивания Избранные творения - Григорий Нисский

Почему же никто из тех, кого ты видишь, не возбуждает в тебе сожаления? Видишь скитающихся людей: подобно животным, они рассеялись для отыскания пищи. Рубища, какими владеют, — их одежда; палка в руках — это оружие, это и опора, да и та не пальцами держится, но какими–то ремешками привязана к ладоням. Дырявая котомка и кусок хлеба, испорченный плесенью и гнилью; эта котомка составляет для них очаг, дом, подстилку, кровать, кладовую, стол и все, что требуется для жизни. И ты не подумаешь, кто находится в таком положении? Человек, созданный по образу Божию, которому назначено господствовать на земле, и иметь под своею властью, для служения себе, животных. Но он дошел до такого несчастья и так изменился, что внешний вид его возбуждает недоумение; он не носит на себе ясных признаков ни настоящего человека, ни другого какого либо животного. Сравнишь ли его с человеком? — но человеческий образ отрицается (подобнаго) безобразия. Обратишься ли с сравнением к животным? — но и они не допускают подобия с тем, что видим. Одни нищие с одними собою только обращаются, собираются в кучу друг с другом вследствие одинаковости страдания; составляя предмет отвращения для других, они по необходимости не гнушаются друг другом. Отовсюду изгоняемые, они стекаясь друг к другу, составляют особый народ. Видишь ли нерадостных певцов, этот печальный и плачевный хор? Как они делают зрелище из своего безобразного тела, как бы какие показыватели редкостей, показывают собирающимся около них многоразличные болезни? Поэты печальных песней, певцы оных горьких песнопений, слагатели новой и жалкой трагедии, пользующееся не чужими трагическими рассказами для изображения страданий, но своими собственными бедами наполняющее театральное представление! Какие изображения! Какие повествования! Какие рассказы от них слышим? Слышим, как они были отринуты родителями, без всякой вины; как отгоняют их от общественных собраний, праздников и торжеств, как бы каких человекоубийц или отцеубийц, осужденных на вечное изгнание; они даже гораздо несчастнее сих последних; потому что человекоубийцам по переселении в другое место позволяют жить там с людьми, а те одни только бывают гонимы всеми повсюду, как какие от явленные всеобщее враги; их не считают достойными ни одного крова, ни общей трапезы; им не дозволено употреблять те же сосуды. И это еще не довольно тяжко: даже источники, общие для всех людей, не текут для них; даже реки считаются привлекающими осквернение от их болезни. Если собака своим кровожадными языком локает воду, вода не считается отвратительною от (прикосновения этого) животного: если же приблизится к воде больной, то и вода тот час объявляется негодною от этого человека. Вот что рассказывают они, вот на что плачутся! Потому–то по необходимости бросаются эти жалкие к ногам людей, умоляя всякого встречного. Часто плакал я при этом печальном зрелище, часто жаловался на самую природу, и теперь, при воспоминании о сем, смущаюсь духом. Видел я жалостное страдание, видел зрелище полное слез! На прохожих путях лежат люди, лучше же сказать не люди, но жалкие останки людей, имеющие нужду в некоторых знаках и удостоверениях, чтобы можно было поверить, что они были когда–то людьми. В них нет тех естественных признаков, по которым мы узнаем людей; они одни из всех ненавидят себя; одни проклинают день своего рождения и справедливо ненавидят этот день, положивший для них начало такой жизни. Это люди, которые стыдятся и именовать себя этим, общим всем, названием, чтобы употреблением общего имени, не оскорбить собою общего естества. Вечно в своей жизни бедствуя, они имеют постоянный повод для плача. Как ни взглянуть на себя, всегда имеют побуждение плакать; недоумевают, какие части тела оплакивать, несуществующие уже, или оставшиеся; те ли, которые прежде истребила болезнь, или те, кои остаются для болезни; плакать ли о том, что видят на себе все это, или о том, что даже и видеть не могут, лишившись от страданий зрения; о том ли, что должны рассказывать о себе это, или же о том, что даже и рассказывать не имеют сил, потеряв от болезни голос; о том ли, что питаются такою нищею, или о том, что даже и ею не могут удобно пользоваться, потому что болезнь, повредив окружающие уста части, препятствует есть; о том ли, что чувствами имеют несчастье ощущать в себе то, что свойственно мертвецам, или о том, что лишились и самых чувств. Ибо где у них зрение? Где обоняние? Где осязание? Где прочие органы чувств, которые с постепенным распространением болезни поедает гниение? Вот почему скитаются они по всем местам подобно бессловесным, переходя туда, где более обилен корм, нося с собою, как путевые деньги для покупки пищи, несчастье, и простирая всем свою болезнь вместо просьбы. По причине болезни имеют нужду в других, которые вели бы их, а по причине скудости опираются друг на друга; ибо будучи болен, каждый сам но себе, служит опорою другого, и все пользуются взаимно членами друг друга в замен недостающих. Не по одиночке являются; но и несчастье имеет некоторую мудрость, в заботливости о жизни, — в том, что они желают, чтоб их видели вместе друг с другом. Ибо, будучи и каждый сам по себе жалок, они, чтоб более возбудить сострадание людей, слагают вместе взаимные страдания, внося каждый свою печальную долю в общий запас, привлекая милосердие каждый особым каким либо видом несчастья: один простирает искалеченные руки, другой показывает распухшее чрево, иной изуродованное лице, иной отгнившее бедро; в какой части тела случится болезнь, ту обнажая и показывает.

Что же? Ужели, чтобы ни в чем не погрешить против закона природы, достаточно только того, чтобы оплакивать эти страдания (нашей) природы, помогать болезни словами, и приходить в сострадание при воспоминании о ней? Или нужно для нас и какое либо дело, которое бы доказывало наше сочувствие и взаимную любовь? Ибо, что живописные изображения по отношению к действительным предметам, то—слова, с которыми не соединены дела. Не в словах Господь полагает спасение, но в совершении дел спасения (Лук. 6:46 — 49.). Итак должно приняться нам самим за исполнение заповеди относительно их. И да не говорит кто либо, что достаточно доставлять пищу нищим, удалив их куда–нибудь далеко от нашего жительства, на какой либо крайний предел оного; ибо такой образ мыслей не доказывает нимало милосердия и сочувствия, но есть только благовидный повод, совершенно исключить этих людей из (круга) нашей жизни. Свиньям и собакам позволяем мы жить под одною с нами кровлею; охотник часто не отказывает щенку в своей постели; земледелец и поцелуями даже умеет приласкать тельца; но и это еще не все; путешественник собственными руками моет ноги осла, прилагает руку, очищает навоз и заботится об его ложе. Ужели признаем бесчестнее самых бессловесных однородного с нами и ближнего? Нет, да не будет этого, братья. Да не падет такой приговор на людей. Должно вспомнить, кто мы, и над кем произносим суд. Над людьми, мы люди, не имеющие пред ними никакого особого преимущества относительно общей с ними природы. «Един вход всеми в жилище» (Прем. 7:6.); один для всех образ жизни, пища и питье; однообразна жизнедеятельность; одно устройство тела, и один конец жизни. Все сложное приходит в разрушение; ничто, составленное из частей, не прочно в своем составе. Тело наше, на подобие пузыря, на малое время облекает наш дух; за тем мы исчезаем, не оставив в жизни никакого следа кратковременного пребывания духа в нашем теле. Остается воспоминание на колоннах, камнях и в надписях; но и они не на век достаточны. Помыслив это о себе: «не высокомудрствуй», как говорит Павел, «но бойся» (Римл. 11:20).

Неизвестно, не на себя ли самого навлекаешь суровость закона. Бежишь больного; в чем, скажи мне, вина его? В том ли, что в нем испорчены влаги, и какой–то гнилостный сок от смешивания желчи со влагою, проник в кровь? Так бывает, если послушать врачей, исследующих свойства болезней. Но чем же преступен человек, если (наше) естество, будучи изменчивым и непостоянным, дошло до такого вида болезни? Не видишь ли ты, что и у здоровых телом людей, иной, пользуясь добрым здоровьем во всем прочем, страдает часто сыпью или нарывом, или подобною болезнью, потому что во влаге в известной части тела возник жар больший надлежащего, и от этого происходит болезненное воспаление, краснота и некоторое гнилостное разложение? Что же? Враждебно ли относимся к оной части тела? Напротив, все, что здорово в теле, обращаем на помощь заболевшей части. И так болезнь не гнусна, ибо (в противном случае) и в нас самих, когда болезнь поразила бы одну часть, то части здоровые чуждались бы служить болящей. Но какая же причина отдаляешь нас от таковых больных? Какая именно? Та, что мы не страшимся угрозы Сказавшего: «идите от Мене огнь вечный; понеже не сотвористе единому сих, ни Мне сотвористе» (Матф. 25:41. 45.). Если бы они знали, что все это так, то не так бы думали о болящих, что их можно отталкивать от себя и почитать осквернением нашей жизни попечение о страждущих. И так если мы почитаем верным Возвестившего, то должны приняться за исполнение заповедей, без которых невозможно удостоиться уповаемого. В этом (несчастном) ты видишь пред собою и странника, и нагого, и нуждающегося в пище, и больного, и заключенного, и все, о чем говорится в Евангелии. Он ходит бесприютным, и нагим, и нуждающимся в необходимом, вследствие причиненной болезнью бедности. Кто не имеет ничего своего из дому и не в состоянии сделаться наемником, тот по необходимости совершенно лишен всего потребного для жизни. Он и узник, потому что окован болезнью. И так над нищими ты имеешь возможность выполнить всю полноту заповедей, и чрез человеколюбие, оказанное им, соделать должником своим самого Господа всяческих (Притч. 19:17.). Зачем же восстаем против собственной жизни? Ибо не желать иметь своим сожителем Бога всяческих —значит не иное что, как быть некоторым злодеем для самого себя. Как чрез соблюдение заповеди человек водворяется с Богом, так чрез жестокосердие отдаляется от Него. «Возьмите, — говорит, иго Мое на себе» (Матф. 11:29.); игом же называет исполнение заповедей. Послушаем Повелевающего, станем под яремными Христу, надев на себя иго любви. Не станем сбрасывать таковое иго: оно «благо»; оно «легко»; оно не треть выи подклонившего, но гладит ее. Посеем «о благословении» как говорит апостол, чтобы и пожать «о благословении» (2 Кор. 9:6.). Многоплодный колос произрастет из такого сеяния. Обилен посев заповедей Господних; высоки произрастания благословения.