Читаем без скачивания Японские призраки. Юрей и другие - Власкин Антон

Советы дилетанта: Очевидно, что никому из нас не грозит встреча с этим юрей, так сказать, лицом к лицу. Страшная сага завершилась давным-давно, и главной отличительной чертой этой мрачной истории было то, что чудовищный призрак, одержимый жаждой мести, не стремился убить свою жертву. Гораздо более предпочтительным оказалось сведение её с ума и превращение жизни в кошмар наяву.

Считается, что в основу сюжета пьесы кабуки был положен вполне реальный эпизод, когда некий самурай приревновал жену к слуге и, убив обоих, прикрепил тела к двери и спихнул в реку Канда. Сложно сказать, насколько были справедливы те подозрения, да это не так уж и важно. Цуруя Нанбоку IV по мотивам этих событий создал творение, где была сохранена потусторонняя версия этой кровавой истории. В 1825 году «Токайдо Ёцуя кайдан» покорил сердца японских зрителей, а некоторое время спустя на людей, причастных к этому творению, посыпались неприятности. Некоторые и вовсе погибли, включая самого Цуруя Нанбоку. И вот здесь мы подходим к самому интересному.

Считается, что дух Оивы-сан до сих пор не вполне покинул наш мир. Можно предположить, что всякое творческое переосмысление той давней истории вызывает раздражение древнего юрей. Конечно, никто с тех пор не видел страшное искажённое лицо и бумажный фонарь в виде лохматой головы, но неприятностей, настигающих тех, кто снова обращается к этому кайдану, хватает и без того. Каждый раз, когда осуществляется очередная экранизация или постановка этого сюжета, на съёмочной площадке или сцене происходят какие-нибудь неприятности. Это может быть и случайный пожар, и испортившаяся плёнка, и пропавший реквизит, и сломанные ноги режиссёра. Последнее — не шутка.

Рис. Оива-сан. Художник Кацусика Хокусай.

Существует проверенное средство, способное снизить потусторонние риски. Это почтительное посещение могилы Оивы-сан, расположенной в храме Мёгёдзи в районе Сугамо. Что касается скромного святилища, посвящённого ей же, то изначально оно находилось в Ёцуя, на месте предполагаемого дома семьи Оивы. Есть версия, что после сокрушительных американских бомбардировок маленький храм был воссоздан не совсем на том месте, но проверить это решительно невозможно.

Если вы каким-то образом связаны с очередной постановкой истории Оивы-сан, самым верным будет посетить и могилу, и святилище. Закажите очистительную церемонию в синтоистском храме и возложите на могилу скромный букет. Считается, что это неплохая страховка при общении с таинственным, до сих пор присутствующим в нашем мире.

Личное дело:

О-Цую-сан

Читая истории о девочках-юрей (слово «девочки» употребляется как некоторое обобщение), сложно отделаться от мысли, что главной движущей силой их посмертного существования является гнев, обида и яростная жажда мести. Примеры Окику, сидящей в колодце, Исое, снимающей скальп, и, конечно же, Оивы, сводящей с ума (не в романтическом смысле), достаточно красноречивы. Между тем самая захватывающая (на мой взгляд) история о нападении юрей рассказывает нам не о безумной ненависти, а о возвышенной любви и пылкой страсти.

Всё началось с того, что некий хатамото (самурай, подчиняющийся непосредственно сёгуну), по имени Иидзима Хейтаро, овдовел. Подобно средневековому рассказчику, я позволяю себе начать издалека. Не вынеся одиночества в спальне, он приблизил к себе бойкую служанку, запустив тем самым колесо нашей истории. Дело в том, что от покойной жены у пылкого самурая осталась прелестная дочурка по имени О-Цую. Отношения между юной дочкой и юной наложницей сразу не заладились, и хозяин дома, будучи небедным человеком, просто-напросто купил ещё одну усадьбу с садом, куда и переселил любимое дитя. К девушке была приставлена верная служанка, по имени Юне, в чьи обязанности входили выполнение работ по дому и зоркий пригляд за незапятнанной репутацией наследницы Иидзимы. Древняя история не позволяет раскрыть все детали, теряющиеся в глубинах времён, но, судя по всему, эта самая Юне стала для хозяйки служанкой, подругой и наперсницей, очень по-своему понимая честь рода Иидзимы Хейтаро.

В один прекрасный день в ворота усадебки постучался некий Ямомото Сидзё — бродячий аптекарь, болтун и шарлатан по совместительству. Надо отметить, что количество действующих лиц, ответвления от основного сюжета и прочее в этом роде, украшающие эту историю, сильно напоминают сагу об Оиве. В этот раз аптекарь-балагур пришёл не один, а привёл с собой знакомого. Знакомым оказался молодой ронин Ходзивара Синдзабуро. Обычно мы представляем ронина (самурая, оставшегося без господина) как мрачную оборванную личность, находящуюся в шаге от промысла на большой дороге. Наш герой был не таков. Обладая несколькими домами, которые он сдавал в аренду, Синдзабуро не нуждался в господине, являясь сам себе господином. Скромный, начитанный молодой человек, прекрасный собой и одинокий по жизни. Весёлый аптекарь-шарлатан потащил его прогуляться и полюбоваться цветущими сливами, а заодно и заглянуть в гости к очаровательным обитательницам усадьбы Иидзимы Хейтаро. Можно предположить, что говорливый аптекарь бывал там раньше, веселя хозяек. В рассказе особо отмечается, что в сумке вместо пилюль и порошков он таскал бумажные шутовские маски! Возможно, Сидзё придерживался того мнения, что смех — лучшее лекарство, а от таблеток и микстур одни беды.

Юне радостно впустила гостей, не утомляя себя раздумьями о том, что незнакомый молодой человек, заглянувший без приглашения, — это не самая лучшая характеристика репутации рода Иидзимы.

Дальше всё пошло как по маслу. Шарлатан шутил и болтал, служанка смеялась и подтаскивала угощения, а О-Цую, увидев молодого и застенчивого юношу, влюбилась без памяти. Обязательны ли многочисленные встречи, чтобы в груди юной красавицы разгорелось пламя любви? Не обязательны. Пламя разгорелось мгновенно и, как и полагается буйному пламени, мгновенно перекинулось на того, кто его вызвал. Прошло всего несколько часов с того момента, когда аптекарь постучался в ворота усадьбы, но этого вполне хватило. О-Цую протянула гостю полотенце, и тот нежно сжал её ладони. Сама же красавица заявила тихо, но твёрдо: «Если вы не вернётесь ко мне, я умру».

Звучит странно и безумно, но наш герой так и не вернулся в уютный садик, где его ждала влюблённая девушка. Как отмечает рассказчик, «между ними ничего не было, но любили более крепко, чем если бы спали в одной постели». Робость и благовоспитанность сыграли с Синдзабуро дурную шутку. Опасаясь повредить репутации О-Цую, он не решился заглянуть в усадьбу в одиночку, надеясь, что весёлый аптекарь, как и в прошлый раз, отведёт его в гости. Но Сидзё, будучи человеком наблюдательным, отлично понял, что дело у молодых идёт к пылкой страсти и любовной связи. Отец О-Цую Иидзима Хейтаро слыл вспыльчивым рубакой, и проверять справедливость этого на своей шее бродячий аптекарь не хотел. Было очевидно, что первой покатится голова предполагаемого сводника, любителя шутовских масок. Аптекарь уклонился от нового визита в гости, Синдзабуро не решался нарушить правила приличия, а О-Цую, которая не знала и знать не желала о странных мужских заморочках, решила, что над ней посмеялись и её бросили. В самом деле, если человек любит, то он перепрыгнет через забор, будет рубиться со стражей, пробьёт головой стену, но дойдёт до своей любимой! Синдзабуро же пропал с горизонта и не подавал о себе вестей.

Застенчивый ронин не выдержал душевного напряжения и слёг в нервной горячке! Болел он тяжело и долго. Одним из первых, кто навестил его после выздоровления, был старый знакомый Сидзё. Старый балагур был печален. Поздравив юного друга с выздоровлением, он рассказал, что красвица О-Цую, та самая, что любовалась вместе с ними цветущей сливой, захворала в то же самое время, что и Синдзабуро. В отличие от молодого человека, хрупкая девушка не выкарабкалась к жизни и покинула этот мир. Вскоре за ней последовала и верная Юне, не выдержав разлуки с любимой госпожой. Как говорится, дни наши сочтены не нами, цвёл юноша вечор, а нынче помер. Выказав соболезнование, аптекарь ушёл, а Синдзабуро остался один в полном смятении чувств и мыслей. Совершенно раздавленный горем, он поместил табличку с именем своей любимой на домашний алтарь и неустанно молился. Идти теперь было совершенно некуда, и появилась масса времени, чтобы поразмыслить: был ли какой-то смысл в старомодной благопристойности и не положено ли молодым безумствовать, разрушая эту самую благопристойность?