Читаем без скачивания Экскалибур - Бернард Корнуэлл

В небесах погас последний отблеск дня; над факелами порхали летучие мыши; люди устроились поудобнее на плитах и выжидательно глядели на главный дворцовый вход, расположенный напротив внешних врат. То и дело с губ какой-нибудь из женщин слетал протяжный стон. Плакали дети; их унимали. Четверо копейщиков присели на корточки по углам галереи.

Мы ждали. Казалось, прошли часы; мысли мои блуждали, я думал о Кайнвин и о моей погибшей дочери Диан, как вдруг во дворце раздался оглушительный грохот, точно копьем ударили по котлу. Толпа охнула; иные из женщин поднялись с земли. Раскачиваясь из стороны в сторону, они махали руками, взывали к богам, но никаких привидений не появилось, а массивные дворцовые двери оставались закрыты. Я дотронулся до железной рукояти Хьюэлбейна — и приободрился. Толпа балансировала на грани истерии, это слегка пугало, но еще больше тревожила ситуация как таковая: на моей памяти Мерлин, творя магию, не нуждался в зрителях, напротив, всей душой презирал друидов, собиравших целые толпы. «Недоумков-то любой ловкач удивит», — приговаривал он. Сегодня ночью, похоже, удивлять недоумков собрался не кто иной, как он. И ведь добился своего: толпа изнывала от нетерпения, люди стонали, раскачивались, а когда металлический лязг грянул снова, все повскакивали на ноги и принялись громко выкликать имя Мерлина.

И тут дворцовые двери распахнулись, и гомон постепенно затих.

Мгновение-другое дверной проем зиял чернотой, а затем из тьмы выступил юный воин в полном битвенном доспехе — выступил и встал на верхней ступени галереи.

Ничего волшебного в нем не было, если не считать красоты. Другого слова просто не подберешь. В мире параличных рук, увечных ног, зобастых шей, испещренных шрамами лиц и усталых душ этот воин был несказанно прекрасен. Высокий, стройный, златовласый; в безмятежном лице его читалась доброта, иначе и не скажешь… нет, кротость. Глаза его сияли поразительной синевой. Шлема на нем не было, и волосы, длинные, как у девушки, падали ниже плеч. На нем был сверкающий белый нагрудник, белые наголенники; ножны тоже лучились белизной. Доспех не из дешевых; я поневоле задумался, кто этот незнакомец. Мне казалось, я знаю большинство воинов Британии — по крайней мере тех, кто может себе позволить подобное снаряжение, — но этого я не знал. Юноша улыбнулся толпе, а затем воздел руки, жестом призывая толпу преклонить колена.

Мы с Иссой остались стоять. Может, воинская гордость взыграла, а может, просто хотели лучше видеть поверх голов.

Длинноволосый юноша не произнес ни слова, но как только все опустились на колени, он благодарно улыбнулся и прошел вдоль галереи, гася факелы — вытаскивал их из скоб и опускал в бочки с водой, поставленные тут же, наготове. Я понял: это представление, причем тщательно отрепетированное. Двор постепенно погружался во тьму, и вот наконец единственными источниками света остались два факела над массивной дворцовой дверью. Луны почти не было видно, ночь выдалась зябкая и темная.

Белый воин встал под скрещенными факелами.

— Дети Британии, — промолвил он, и голос его оказался под стать красоте — нежный, хватающий за душу, — молитесь богам своим! В этих стенах хранятся Сокровища Британии; скоро, очень скоро сила их вырвется на волю. Ныне же, дабы вы сами убедились в их могуществе, пусть боги говорят с нами.

С этими словами юноша затушил последние два факела — и воцарилась кромешная тьма.

Ничего не произошло. Над толпой поднялся гул, люди взывали к Белу, и Гофаннону, и Гранносу, и Дон, умоляя их явить свою мощь. По спине у меня побежали мурашки, и я судорожно стиснул рукоять Хьюэлбейна. Или это боги нас окружают? Я поднял глаза — туда, где между облаками искрился звездный лоскут, — и вообразил себе, что там, в вышнем небе, парят великие боги. И тут Исса охнул, и я отвел взгляд от звезд.

И в свою очередь задохнулся от изумления.

Из темноты появилась девушка — нет, не девушка, девочка на пороге взросления. Такая нежная, прелестная своей юностью, грациозная в своей прелести, нагая, как новорожденный младенец. Тоненькая и хрупкая, с маленькими упругими грудками и длинными стройными бедрами. В одной руке она несла букет лилий, в другой — узкий клинок.

Я стоял и смотрел во все глаза. Ибо в темноте — в зябкой темноте, воцарившейся, едва загасили факелы, — девушка светилась. В самом деле светилась! Мерцала переливчатым белым светом. Этот неяркий отблеск не слепил глаза, он просто был там, точно звездной пылью припорошив бледную кожу. Распыленное, точно невесомая пудра, сияние коснулось ее тела, и ног, и рук, и волос — но не лица. Мягко светились лилии, блестело и лучилось длинное тонкое лезвие меча.

Мерцающая девушка шла по галерее. Столпившиеся во дворе бедолаги протягивали к ней парализованные руки и ноги и недужных детей; она словно не замечала. Не обращала внимания, словно их и нет, — шла себе и шла легкими изящными шажками вдоль галереи, обратив затемненное лицо к камням. Невесомая как перышко. Она будто погрузилась в себя, затерялась в собственных грезах: люди стонали, взывали к ней… она не поднимала глаз. Просто шла; странный свет мерцал на ее теле, на руках и ногах и на длинных черных волосах, что густым ореолом обрамляли лицо — черную маску на фоне нездешнего сияния; не знаю отчего, интуитивно, наверное, я чувствовал: лицо это прекрасно. Она приблизилась к тому месту, где стояли мы с Иссой, и вдруг подняла голову и обратила непроглядно-черное лицо к нам, поглядела в нашу сторону. Я почуял смутно знакомый запах моря, а затем так же внезапно, как появилась, она скрылась за дверью — и над толпой пронесся вздох.

— Что это было? — шепнул мне Исса.

— Не знаю, — отозвался я. Мне было страшно. Это не безумие, это настоящее, я же сам это видел, но что? Богиня? Откуда тогда запах моря?

— Может, она из сонма духов Манавидана, — шепнул я Иссе. Манавидан — бог моря; уж, верно, его нимфы пахнут солью.

Следующего видения пришлось ждать долго, а когда оно наконец явилось, то оказалось куда менее впечатляющим, нежели сияющая морская нимфа. На крыше дворца возникла тень — черная фигура, медленно обретшая очертания вооруженного, закутанного в плащ воина в чудовищном шлеме, увенчанном рогами могучего оленя. В темноте его с трудом можно было разглядеть, но вот из-за облака проглянула луна, и мы увидели, кто он, и толпа застонала. Он возвышался над нами, простирая руки, а лицо его закрывали широкие нащечные пластины шлема. В руках он держал копье и меч. Постоял так мгновение и тоже исчез, хотя я готов был поклясться, что слышал, как по дальнему своду крыши соскользнула черепица.