Читаем без скачивания Эмигрант. Испанская война - Даниил Сергеевич Калинин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот наконец-то раздевалка. Я с трудом сажусь, мне подают полкружки с водой. Больше пока пить нельзя, можно посадить сердце. Пью короткими глотками, старательно смачивая язык и губы – так легче бороться с жаждой после горячей схватки. Вода как всегда чуть подслащена сахаром и лимонным соком. Самый любимый напиток.
– Никита, ты дурак. Но ни один другой дурак не смог бы выстоять под таким градом ударов. Я, конечно, знаю тебя и верил в твою победу, но сегодня… сегодня ты ещё раз смог удивить старого Поля.
– Тренер, победа в этом поединке ничего не значит в сравнении с вашими словами!
Я говорю искренне, ведь похвала человека, столь много в меня вложившего и столь много для меня сделавшего, не могла не трогать. Поль улыбнулся и с какой-то потаённой грустью сказал:
– Умеешь сделать приятно пожилому человеку… Никита, если мои слова столь значимы для тебя, постарайся выслушать и понять всё, что я сейчас скажу. Жером хочет организовать для тебя бой. По правилам «шоссона». Через неделю в порту.
Жером – это один из главарей портовых банд, родом из Корсики. Он и его люди беспрекословно подчиняются Полю Карбону, главарю криминального мира Марселя. Карбон контролирует всю теневую жизнь города: контрабанду, проституцию, вымогательства. Его люди безжалостно уничтожают ненужных свидетелей любого социального статуса и положения, а при первой необходимости жестоко подавляют беспорядки в порту. Он очень известный человек, которого хорошо знают и уважают даже в Париже. Ведь именно его силами и разумом организованы поставки и транзит опиума в Америку. Никто не смеет идти против Карбона и его людей, если конечно не хочет расстаться с жизнью. Однако если речь идёт лишь о турнире…
– Учитель, я готов и буду драться хоть по правилам «тапочка», хоть «ботинка», хоть английского бокса. Известен противник?
– Никита, ты молод и ничего не понял. Бой нужно будет проиграть, это обязательное условие. Если же ты одержишь победу, цитирую дословно: «мы знаем, где живёт его мама…».
Кровь бросилась к моему лицу, а кулаки бессильно сжались от немого гнева. Эти твари посмели угрожать моей матери!
– Не глупи! У тебя все эмоции написаны на лице. Но их двенадцать вооружённых отморозков! Что ты с ними сможешь сделать в одиночку?! А если и сделаешь, такие вещи люди Карбона не прощают. В самом лучшем случае, ты займёшь место одного из бандитов. А там, если ты не в курсе, вяжут кровью.
Я был в курсе. И прекрасно понимал, что до этого не дойдёт – одного отморозка с револьвером мне будет достаточно. Просто было обидно. И я даже догадывался, кто будет моим оппонентом в следующей схватке.
– Рауль?
– Рауль.
…Моё детство запомнилось мне чувством одиночества. Мама уходила работать порой засветло, а возвращалась лишь ближе к вечеру. Днём она забегала минут на двадцать – покормить меня, и снова убегала на работу. Мы жили в крошечной каморке, с малюсеньким окном, столом и двумя стульями. Даже кушетка у нас была одна на двоих, а единственной драгоценностью и украшением дома были книги. Чаще всего выброшенные кем-то ранее…
…Несмотря на бедность, мать сумела подготовить меня к школе. Не имея практической специальности, она отлично знала французский (и не только), свободно говорила на нём, читала и писала. Потому ей не составила труда научить меня читать книги Дюма на языке оригинала в возрасте пяти лет. А в школу я пошёл, умея читать, писать строчные буквы и считать до ста.
Однако на месте оказалось, что мои, казалось бы, достоинства, на деле окажутся недостатками… Подумать только! Как же я радовался вначале, когда только попал в школу! Вокруг были мальчики и девочки, с которыми можно было дружить, общаться, разговаривать! Играть на переменах, иметь какие-то свои тайны! И учёба мне давалась совсем легко, меня ведь так хорошо подготовила мама… Это сейчас я понимаю, что она хотела как лучше, пытаясь дать мне первичное домашнее образование сверх школьной программы. Ведь я был наследником старинного русского княжеского рода, а там необразованных людей не было. Всякие были – смелые и трусливые, подлые и великодушные, те, кто приумножал богатства и те, кто легко их терял. Но все без исключения имели хорошее образование.
Но мама не учла, что учился я не в дворянском пансионате и даже не в старой доброй русской гимназии. Я учился среди детей самых бедных слоёв Марселя, большинство из которых просто не было способно к учёбе. Зато все они желали лучшей жизни. А лучшая жизнь в городе была у бандитов и их приживалок. Так, по крайней мере, нам тогда казалось. И детское поведение уже изначально было запрограммировано на суровое существование в борьбе за жизнь, в которой выживают не одиночки, а стаи.
Я же во всём слушался учителей, старался учиться и получал хорошие отметки. При этом я очень хотел общаться и дружить, но одинокое детство уже наложило на меня свой отпечаток. Мне тяжело было идти первым на контакт.
Кончилось всё это плохо. Какой-то чужой и непонятный для остальных ребёнок, я быстро стал не только изгоем, но и объектом чужих издевок и насмешек. Масло в огонь подлило то, что однажды я проговорился, что являюсь русским. Травить меня начали с удвоенной силой. Я этого не понимал. Особенно странным было то, что отношение ко мне изменили и некоторые учителя, прознав про мою национальность. Не все конечно, но…
Но именно тогда я понял, что быть русским сложнее, чем кем-либо ещё. В моём классе учились французы, итальянцы, корсиканцы (держались отдельной кучкой), даже марокканец, но травили за происхождение только меня. Ещё правда, была одна девочка без национальности, с иным оттенком кожи. Однако, это отдельная история.
Были периоды, когда я вёлся у сверстников на поводу и начинал вести себя так, чтобы не выделяться из толпы. Я прекращал учить, я специально получал плохие оценки, я молчал, даже когда прекрасно знал предмет. Активно участвовал в травле ещё более беззащитных жертв, обычно дочек портовых проституток. В большинстве своём их ждала участь их родительниц, а первыми их мужчинами становились сразу несколько ребят из какой-нибудь стайки посильнее. И происходили подобные вещи в совершенно юном возрасте… Стараясь как-то выслужиться перед теми, кто лидировал в классе, я унижался до последнего и совершал самые глупые и подлые выходки, на которые меня толкали «товарищи». Например, однажды, я измазал навозом кресло молодой учительницы, что относилась ко мне как раз по-человечески, и старалась поддержать. Мне было невероятно стыдно и плохо, когда я совершал этот поступок. Но я не остановился. И когда совсем молодая ещё девушка садилась в кресло, как же я хотел тогда её остановить, предупредить! Но нет… Когда она вскочила и потребовала назваться того, кто это сделал, я молча встал, не смея поднять лица и посмотреть ей в глаза. Остолбенев от моего предательства, она смогла лишь произнести единственное:
– За что?
У меня не хватило сил даже попросить прощения… Она ушла из школы, а я продолжал учиться, хотя должно было быть совсем наоборот.
Мать же страдала, видя перемены во мне и то, как я отдаляюсь от неё, становлюсь чужим, получаю плохие оценки. Она понимала всё, что происходит, но не могла ничего изменить. Разговоры со мной не помогали, а пороть сына она не решалась. Но однажды ночью я услышал её сдавленные рыдания и как-то сразу понял, что это из-за меня. Из-за того, что я превращаюсь в деградирующее животное без чести, совести и будущего, несмотря на все её усилия.
Эти слёзы мамы разбудили во мне что-то мужское, они стали последней каплей. По сути, они спасли меня от падения в пропасть скотского существования и духовной деградации. На следующий день я пришёл в класс и прокричал в лицо тех, кто заставил меня пойти на предательство:
– Вы все скоты!
