Читаем без скачивания Дети Эдгара По - Питер Страуб

— Наверное, нам надо ещё раз сводить его к доктору Банерджи, — говорит она. Джин кивает, и ему вспоминаются слова доктора об «эмоциональной травме».

— Ты боишься пчёл? — спрашивает он Фрэнки. — И поэтому беспокоишься?

— Нет, — отвечает Фрэнки. — Вообще-то нет.

Когда Фрэнки было три года, пчела ужалила его в лоб, прямо над левой бровью. Они тогда были в походе всей семьёй и ещё не знали, что у Фрэнки «аллергия средней тяжести» на укусы пчёл. Через считаные минуты после укуса его лицо исказилось, распухло, прищуренные глаза слезились. Он стал похож на урода. Джин не помнил, чтобы ему ещё когда-нибудь было так страшно, как тогда, пока он, прижимая сына к груди, бежал по тропинке к автомобилю, а потом усаживал Фрэнки в машину, чтобы доставить к врачу, и всё время боялся, как бы он не умер. Сам Фрэнки был спокоен.

Джин откашливается. Ему знакомо ощущение, о котором говорит Фрэнки, — он и сам испытывал эту странную щекотку, точно кто-то пёрышком водит внутри головы. Вот и сейчас тоже. Он прижимает подушечки пальцев ко лбу. «Эмоциональная травма», — шепчет его мозг, но думает он о Ди Джее, а не о Фрэнки.

— Чего ты боишься? — спрашивает Джин у Фрэнки минуту спустя. — Ты боишься чего-нибудь?

— Знаешь, что самое страшное? — отвечает Фрэнки и делает большие глаза, изображая испуг. — Такая безголовая женщина, она ходит по лесу и ищет свою голову. «Дай… мне… мою… голову…»

— И где ты такого наслушался! — восклицает Карен.

— Папа мне рассказал, — говорит Фрэнки. — Когда мы в походе были.

Джин заливается краской стыда, ещё прежде чем Карен бросает на него укоризненный взгляд.

— Отлично, — говорит она. — Замечательно.

Он отводит глаза.

— Мы просто рассказывали истории про привидения, — говорит он тихо. — Я думал, ему понравится.

— Господи, Джин, — говорит она. — Это с его-то кошмарами? Да как тебе в голову такое пришло?

Это неприятное воспоминание, одно из тех, которых ему обычно удаётся избегать. Он думает о Мэнди, бывшей жене. У Карен он замечает тот же взгляд, которым обычно смотрела на него Мэнди, стоило ему облажаться. «Ты что, идиот? — говорила она обычно. — Чокнутый?» В те времена Джин, похоже, ни на что не был способен, и когда она орала на него, от стыда и невыразимой злости сводило живот. Я же старался, думал он тогда, я же хотел как лучше, чёрт побери, — но, что бы он ни делал, не получалось ничего. Гнев овладевал им всё сильнее, и наконец, однажды, когда стало совсем плохо, он не выдержал и ударил её. «Вот вечно тебе надо, чтобы я чувствовал себя последним дерьмом, — процедил он сквозь зубы. — Я тебе не козёл какой-нибудь», — добавил он, а когда она выкатила на него глаза, он отвесил ей такую оплеуху, что она свалилась со стула.

Это было, когда он водил Ди Джея на карнавал. Была суббота, он слегка выпил, а Мэнди это не нравилось, но, в конце концов, подумал он, Ди Джей и мой сын тоже; отец имеет право провести время с собственным сыном. А Мэнди ему не указчик, пусть не воображает. Просто ей нравится делать так, чтобы он себя ненавидел.

Больше всего её взбесило то, что он повёл Ди Джея на велоциратор. Он потом и сам понял, что не надо было. Но Ди Джей так просил! Ему только исполнилось четыре, а Джину — двадцать три, и он чувствовал себя глубоким стариком. Хотелось немного развлечься.

Кроме того, никто ведь не сказал ему, что нельзя брать мальчишку на такой аттракцион. Когда они с Ди Джеем проходили в ворота, билетёрша даже улыбнулась, как будто говоря: «Вот парень пришёл развлечь своего малыша». Джин подмигнул Ди Джею и ухмыльнулся, прикладываясь к фляжке с мятным шнапсом. Он чувствовал себя хорошим отцом. Жаль, что его собственный папаша не водил его на карнавальные карусели!

Дверь велоциратора открылась, как люк большой серебристой летающей тарелки. Оттуда заорала диско-музыка, которая стала ещё громче, когда они вошли. Внутри оказалась круглая, обитая чем-то мягким комната, где служитель поставил их рядышком, спиной к стене, и пристегнул ремнями. После шнапса Джин чувствовал себя большим и тёплым. Он взял Ди Джея за руку, и ему показалось, что он прямо-таки светится от любви.

— Приготовься, малыш, — шепнул Джин. — Это будет круто.

С тихим вздохом герметической двери люк велоциратора стал на место. И тут же стены закружились, сначала совсем медленно. Чем быстрее они вращались, набирая обороты, тем крепче сжимал Джин руку мальчика. Миг, и мягкая обивка, к которой их пристегнули, сплющилась, и центробежная сила притянула их к вращающейся стене, словно куски магнита к железу. Джину казалось, что его щёки и губы поехали назад, и от чувства беспомощности ему стало весело.

И тут Ди Джей начал визжать.

— Нет! Нет! Останови его! Пусть он остановится! — Вопли были жуткие, и Джин крепко сжал ладонь мальчика.

— Всё в порядке! — весело проорал он, стараясь перекричать музыку. — Всё нормально! Я с тобой! — Но завывания ребёнка стали только громче. Его крики кругами носились мимо Джина, словно пойманный дух, они метались в кольце аттракциона, волоча за собой шлейф отголосков. Когда машина, наконец, остановилась, Ди Джей сотрясался от рыданий, и человек за контрольной панелью глядел злобно. Остальные пассажиры тоже мерили Джина мрачными, осуждающими взглядами.

Джину хотелось провалиться сквозь землю. Всё было так хорошо, они переживали незабываемый миг единения, а теперь он чувствовал, как его сердце обрывается в темноту. Ди Джей продолжал плакать, хотя они уже покинули карусель и шли по проходу, и Джин пытался отвлечь его обещаниями сахарной ваты и мягких игрушек.

— Я хочу домой, — рыдал Ди Джей и добавил: — Я хочу к маме! К маме хочу!

Джина это серьезно задело. Он скрипнул зубами.

— Отлично! — прошипел он. — Пошли домой, к мамочке, маленький плакса. Богом клянусь, ты никуда больше со мной не пойдёшь. — И он слегка встряхнул Ди Джея. — Господи Иисусе, да что с тобой такое? Глянь-ка, над тобой люди смеются. Видишь? Большой мальчик, а ревёт, как девчонка.

Воспоминание настигает его внезапно. Он давно и думать о том случае забыл, а теперь переживает его снова и снова. Те вопли были похожи на звуки, которые Фрэнки издаёт по ночам, и они раз за разом, без предупреждения, проникают сквозь мембрану его мыслей. На следующий день он обнаруживает, что снова проигрывает в памяти тот эпизод; воспоминание о крике производит на него такое впечатление, что он вынужден остановить свой грузовик у обочины и закрыть лицо руками. Ужас! Ужас! Каким чудовищем, наверное, казался он ребёнку.

Сидя в кабине своего фургона, он жалеет, что никак не может найти их — Мэнди и Ди Джея. Что не может сказать, как он виноват перед ними, и послать им денег. Он прижимает пальцы ко лбу, а мимо него едут машины, и в доме, у которого он остановился, какой-то старик выглядывает из окна — а вдруг Джин привёз ему посылку.