Читаем без скачивания Фарисеевна - Максим Юрьевич Шелехов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Если уж Сама пресвятая Дева приходила к вам в ночи…
– И дала на то знак, – подсказывала Зоя Игоревна.
– Кхе-кхе, – опять закашлялся батюшка. – И дала знак… Кхе-кхе… Вы, верно, от меня хотите…
– Я хочу, чтобы вы сами рассудили, – подхватила Зоя Игоревна. – Во-первых, бесценный наш благочинный, при всех его неисчислимых добродетелях, пребывает в таких летах… Он ведь даже не узнал меня, батюшка, представьте, и, стало быть, я выступала перед ним совершенною незнакомкой. При всем при этом решиться на такое серьезное предприятие, согласитесь, по меньшей мере, легкомысленно…
– Но вы ведь сами, кажется, Зоя Игоревна… – попытался вставить отец Иоанн.
– Не мне вам говорить, – продолжала Зоя Игоревна, – не мне вам говорить, батюшка, что не всякая епитимия служит делу врачевания душевных ран, и, может быть, в первую очередь оттого, что назначает ее не «лечащий врач». В той же статье, откуда я имею дерзновение цитировать, батюшка, говорится, что только духовник сможет оценить меру духовной пользы епитимии, и, следовательно, полезность ее назначения.
Зоя Игоревна смотрела перед собой выжидающе. Скромный протоирей не смел нарушить молчание.
– Батюшка? – сказала Зоя Игоревна.
– Зоя Игоревна? – отвечал отец Иоанн.
– Я думаю если Сама Богородица?..
– Несомненно, Зоя Игоревна.
– Вы так считаете?
– Разумеется.
– Прекрасно! – просияла Зоя Игоревна. – Я, признаться, с вами солидарна, батюшка. Впрочем, я готова была всю жизнь свою выполнять наложенную на меня обязанность, но так как вы, мой духовник, считаете нецелесообразным… я, конечно не могу не покориться… К тому же Сама Богородица…
– Кхе-кхе, – кашлял батюшка.
– Акафист Заступнице в честь иконы ее «Достойно есть» я прочла, батюшка.
– Можно ли было сомневаться, Зоя Игоревна…
– Теперь неделю я попощусь.
– Нужно ли, Зоя Игоревна, великий пост грядет, тогда мы все…
– Что вы, батюшка, я хочу в пост войти совершенно очищенною.
– Ну да, ну да, действительно, что это я!
– В общем, в будущий воскресный день я к вам с исповедью… и причастимся?
– И причастимся, – отвечал батюшка. – Ну а теперь, с Богом сестра! – продолжал он воодушевившись, поднимаясь со стула и предлагая руку, для благословения. – Ангела хранителя!
– Спаси Господи, – приняв благословение, говорила счастливая Зоя Игоревна. – Спаси вас Господи за ваши милости, батюшка Иоанн!
Нужно ли говорить, что всю последующую неделю пост Зоей Игоревной соблюдался наистрожайший. Кроме того, не хватит нам и двух листов распространиться о всех проделанных ею в этот период благодеяниях. И в самом деле, стоит ли пересказывать, как внимательна она была на работе с пациентами? – столько даже, что доктору не единожды приходилось усмирять ее рвение. Но Зоя Игоревна, – будем справедливы и взглянем правде в глаза, – никак не может быть виноватою в том, что ее медицинский опыт вдвое превышает опыт ее молодого коллеги. Дома? Дома у себя Зоя Игоревна, как и всегда, выступала сущим ангелом. И вот, считай на финише такой образцовой недели, в пятницу, ноября 13-го, мы застаем ее на мосту, совершенно потерявшейся и развинченною от случайно вырвавшегося из ее уст восклицания. «Черт возьми!» – Что ни говори, а все же было от чего Зое Игоревне сокрушаться.
****
Но делать нечего, нужно продолжать дальше жить, – так решила про себя эта героическая женщина, отринув от перил моста, с тем вместе удаляясь роковой мысли. Электропоезд как раз промчался внизу, неся за собой с полдюжины пассажирских вагонов. Зоя Игоревна посмотрела ему вслед. «Боже упаси!» – произнесла она про себя, испустив вздох облегчения. Некоторого облегчения. На душе продолжало быть скверно у Зои Игоревны. Она сошла с моста. Домой ей было идти порядка двух километров, которых она, удрученная неприятными думами, могла и вовсе не заметить, если бы многолетняя акация не повстречалась ей на полпути. Она посмотрела мрачным взглядом снизу вверх на раскидистую крону обнаженного дерева и тихим сухим голосом произнесла:
– Отвратительная!
Больше, вплоть до самого дома, ничего не происходило с Зоей Игоревной. Затем…
Стоит нам описать повседневный быт Зои Игоревны, прежде чем сопроводить ее в собственное ее жилище.
Каждое утро Зои Игоревны начинается с одного и того же – с молитвы, в которой она призывает всех святых, Бога Отца, Бога Сына и Матерь Божью научить ее милосердию и состраданию, обязательно терпению и всем прочим благим премудростям, и просит руководствовать ею на протяжении дня. Прочитав почти всё по памяти «молитвы утренние» и чувствуя за собой поддержку, что она не сама, не без дополнительного настраивания, Зоя Игоревна покидает пределы своей комнаты. В зале, по совместимости спальне мужа, с ее уст слетает неизменное «доброе утро!», в котором обыкновенное приветствие сопровождает пожелание «всего самого наилучшего!» Муж, прежде всего, бывший шахтер, заработавший себе регресс и головную боль, проявляющуюся в приступах жесточайших, после через алкоголь заработавший язву, теперь просто больной человек, постник, подагрик, не умеющий шагу ступить самостоятельно, доброжелательности исключительной супруги своей не замечает, почему-то и чего-то конфузится, впрочем, в присутствии Зои Игоревны по обыкновению своему, невоспитанно и бессовестно от нее лицом к стене отворачивается. Зоя Игоревна, досады не наблюдая, совершает ряд предприятий, направленных на благоустройство того угла, в котором вынужден коротать свой бесконечный досуг несчастный Федор Иванович. (Мужа Зои Игоревны зовут Федор Иванович.) Тоже она наготавливает ему кушать на день. Тоже кормит сынка; собирает его в школу (в выпускной класс ходит младшенький): гладит, чистит туфли; чистит туфли себе. Собирается. Поторапливает сынка. На работу приходится чуть не бежать Зое Игоревне, в результате. И так каждый Божий, каждый будний день. Вечерами – всё то же, только в обратном порядке: молитвы «на сон грядущим» в завершении.
Хотелось бы и теперь Зое Игоревне (теперь хотелось бы, может, как никогда) поскорее покончить со всеми домашними делами и проследовать в укромный уголок свой, в свою уютную комнатку, где бы она могла, обратившись к святому углу, отстранить себя от всего земного и бренного, отдаться всею… Автомобиль дочери обнаруживает Зоя Игоревна припаркованным у своей калитки. В один миг крушатся все скромные мечты ее и маленькие желания. Хоть не входи ей домой теперь.
Очень непросто слаживаются отношения с собственной дочерью у Зои Игоревны. Оно и всегда так было. Еще бы, папина любимица. Не зря, не зря говорят, что яблочко от яблоньки… Впрочем, Зоя Игоревна далеко не сразу в сердце своем от непоправимой дочери своей отказалась. То есть, не совсем, чтобы она отказалась. Как, чтобы совсем отречься от собственного чада? Мыслимо, – с сердцем, коим наделена Зоя Игоревна! Любой другой
