Читаем без скачивания Ребенок - Евгения Кайдалова

Из ресторана Илья Семенович проводил меня до дома, куртуазно поцеловал мне руку и ушел из моей жизни. Все время, пока его белая рубашка одиноким парусом рассекала ночь, я внушала себе, что это и есть мое роковое «прощание навсегда», когда человек уходит, но остается в тебе навечно, словно Прометей – частицей своего огня.

II

Утром после выпускного вечера я уже садилась на московский поезд. Ровно через сутки я сошла с него на Курском вокзале, немного постояла и с легкой дрожью сжала ручку чемодана – моего единственного спутника и единственное родное существо в столице. Вечером того же дня я поставила чемодан на пол в комнате университетского общежития, куда вселилась уже в качестве абитуриентки.

Если бы меня в тот момент спросили, что я чувствую после целого дня скитаний в наземном и подземном царстве транспорта, после тормозящего сердцебиение момента подачи документов и идиотски долгих мотаний с бумажками в руках по кабинетам и корпусам разбросанного по всей Москве университета (с целью заселиться в общежитие), я бы ответила только одно: упасть прямо там, где стою, что будет дальше – не важно.

Если бы меня спросили, что я чувствую после того, как мне удалось самостоятельно добраться до столицы, покорить доселе не виданный метрополитен и успешно (!) подать документы для сдачи экзаменов на факультете журналистики, я бы тоже ответила только одно: выбежать на крышу общежития и до утра танцевать там рок-н-ролл.

Не выпуская ручки чемодана, я присела на кровать. Бесконечная усталость и бесконечный восторг сливались во мне как два могучих течения, и в какой-то момент я вдруг воочию увидела перед собой черную бездну – Мальстрем. Голова стремительно закружилась, словно меня действительно затягивало в пучину, но я даже не пыталась сопротивляться: я внезапно перестала чувствовать себя человеком, а была настолько же безвольна и покорна происходящему, как летящая в воронку щепка. Спустя какое-то время я почувствовала, что водоворот отпускает меня: в глазах светлело. Неуверенно приоткрыв их, я поняла, что просто наступило утро, ноги у меня все еще стоят на полу, тело криво притулилось на незастланном матрасе, а рука продолжает сжимать ручку чемодана. На соседней кровати (чистенькой и простынно-белой) уже спала соседка.

Было очень рано, около шести, – лучшее время суток. (Я это знала наверняка, поскольку была жаворонком и привыкла рано вставать на прогулку с собакой.) Мир в это время еще невинен и чист, словно новорожденный, только-только вынырнувший в жизнь из небытия. Взгляд рассветного мира безоблачен и светел от надежд, солнце еще не успело ничего раскалить, опалить или выжечь. На рассвете очень хочется любить, и никогда не верится, что рано или поздно все чувства доходят до полудня, а потом лишь доживают остаток дня.

Я поднялась, радуясь тому, что меня не удерживают постельный уют и необходимость одеваться, плеснула в лицо водой и вышла из комнаты. Мне было немного страшно вызывать лифт в полной тишине, ехать в нем в одиночестве и проходить пустой холл со спящим вахтером, но едва я вышла на улицу, я поняла: сегодняшнее утро создано для меня. Это утро должно зарядить меня радостью и высветить всю красоту лежащей впереди меня жизни, чтобы я не боялась дерзать и надеяться.

Я сбежала вниз по лестнице, обогнула статный, вытянувшийся во много этажей общежитский корпус и прямо у его подножия увидела пруды. Конечно, в них нельзя было купаться; конечно, их дно было устлано пивными крышками и они по самую поверхность заросли водорослями, но я, не чуя себя от радости, бродила по обрамлявшему их бетону и твердо знала, что с такой же уверенностью смогу идти по воде или заставлять стихию расступаться перед собой.

На улице я, как ни странно, была не одна. По другую сторону пруда на травянистой площадке стоял молодой человек в спортивных шортах. Точнее, он не стоял: он поминутно замирал в странных позах, то жестко скрещивая перед собой руки, то отрывисто рассекая ими воздух, ноги его были широко расставлены и спружинены. Последние тоже находились в отрывистом движении: парень как-то резко перескакивал с места на место и иногда выбрасывал ногу вверх, разрубая воздух ступней. Обходя пруд по бетонному бортику, я неуклонно приближалась к месту действия этой странной пантомимы и наконец приблизилась настолько, что меня нельзя было не заметить. Я встала в классическую позу зеваки и восхищенно металась взглядом вслед за мелькавшими в воздухе руками и ногами.

Я, конечно, и раньше наблюдала чудеса человеческой ловкости и владения своим телом, но тут я впервые увидела, как из человека буквально бьют энергетические молнии и, на мгновение задержавшись, возвращаются снова к нему, как вся человеческая мощь и воля на миг концентрируются в кончиках жестко выпрямленных пальцев. Молодой человек двигался в основном рывками, но отнюдь не напоминал автомат, скорее он напоминал стихию, которая каждую секунду выплескивалась в новое жестко заданное русло. Это настолько завораживало, что я невольно попыталась повторить его движения: встала в ту же самую позу, расставив и спружинив ноги, и попыталась так же стремительно рассечь воздух перед собой ребром ладони.

– Вот-вот, чем смотреть, лучше присоединяйтесь! – бросил парень через плечо, не прерывая упражнений. – В Китае заниматься ушу выходит по утрам на улицу весь город.

Я осмелела и обрадовалась.

– А вы не могли бы показать мне движения помедленнее?

Парень сначала нахмурился, но, чуть пораздумав, кивнул, милостиво соглашаясь на роль учителя. Он велел мне встать рядом с ним, развернувшись в той же самой плоскости, и стал медленно водить перед собой руками. Повторять его движения было нетрудно, но мои собственные казались мне донельзя вялыми по сравнению с его отточенным, стальным маневрированием.

– У меня что-то не так получается, – призналась я, чувствуя себя как девочка, влезшая в мамины туфли на каблуках и ковыляющая в них, держась за стенку.

– Ты не вкладываешь в движение всю себя, – все так же не оборачиваясь, прокомментировал парень, – представь себе, что ты – это твоя рука. А теперь – лети в пространство! Вот, уже лучше! Но ты все равно не концентрируешь в руке энергию, не чувствуешь связи с астралом.

– С чем?

– Ну, со своим астральным телом. Ты слишком на земле. Найди на своем теле точку инь – на два пальца ниже пупка – и почувствуй, как в этой точке собираются все идущие по твоему телу энергетические потоки. Теперь пошли эти потоки в свою руку. А теперь выплесни эту энергию!

И его рука, словно спущенная стрела, ударила в невидимую воздушную цель. Я захлопала в ладоши, словно он попал прямо в яблочко на мишени. Парень опять недовольно нахмурился:

– Я показываю не затем, чтобы ты хлопала, а затем, чтобы правильно повторяла. Ладно, давай что-нибудь попроще: научимся сначала переносить вес тела с одной ноги на другую. Так… И все время упруго надо стоять, понимаешь? Твои ноги должны амортизировать, как рессоры, а не быть деревянными подставками.

Я старалась прилежно выполнять его наставления, но мне мешала сосредоточиться кружащая меня, как смерч, радость: ведь я, только двое суток назад еще жившая в провинциальном городе, по сути дела, попала на другую планету и сумела не только разбить на ней лагерь, но и завязать первый контакт с ее обитателями.

– Давай еще раз! – велел мой учитель. – Встали, ноги упругие, руки – прямо перед собой…

– Антон! – сказали откуда-то со стороны общежития. Не позвали, а именно сказали, и не то чтобы громко, но очень уверенно. Голос, разумеется, был женским. Обернувшись, я даже увидела в раскрытом окне одного из нижних этажей неразличимо далекое лицо.

Обитатель планеты тоже обернулся и помахал рукой в знак того, что он слышал и идет. Затем он плавно развернулся на сто восемьдесят градусов – ко мне.

– Ну, пока!

– Счастливо!

– У тебя хорошо получается, тренируйся побольше.

– Я постараюсь.

Он улыбнулся, и вдруг мне стало больно: сейчас он уйдет, а у меня ведь больше нет никого в Москве, кроме него и чемодана. К тому же теперь я не могла простить себе, что во время нашей тренировки смотрела на его руки, ноги, корпус, но только не на него самого: на редкость обаятельный парень!

Я провожала его глазами до самого общежития, а когда он окончательно исчез из виду, поняла, что и мне на улице делать больше нечего.

До экзаменов оставалось всего несколько дней, сквозь которые я постаралась промчаться как можно скорее. В эти дни я, правда, ходила на консультации, в сотый раз узнавала, что спрашивать будут только в пределах школьной программы (интересно, кто и когда эту программу видел?), что в сочинениях нужно избегать двусмысленностей (типа: «Наташе Ростовой пора было замуж, поэтому ей подарили петуха…») и что одеваться на экзамен нужно так, чтобы в одежде чувствовалось уважение к преподавателю (это был самый загадочный совет, который мне довелось услышать).