Читаем без скачивания Год веселых речек - Александр Аборский

— Сын мой!.. — зычным басом загремел старик и смолк. Потом обеими руками тряс руку Тагана.

— Вековые запасы? — кивнул внук на хауз.

— Куда же денешься, еще твой прадед вырыл.

Шли по огороду, залитому солнцем, и ласковые туркменские приветствия сыпались из уст старика, как спелые плоды с ветвей.

— Чаю нам! — крикнул он, дойдя до порога, затем провел внука в комнату с кошмами и стопкой пестрых одеял на полу. Сняли обувь и стали мыть руки, поливая из медного узкогорлого кувшина.

— Давно не сидели на одной кошме, редко навещаешь. А ведь глаза родителей всегда на дороге, по которой должны прийти дети. Ты с работой или так, повидаться? — спросил дед.

— И повидаться, и поручения есть. На джаре будем ставить подпор.

— В добрый час! Видно, повелось уж так: одно засыпаем, другое роем. Сделаем, а там опять — или останется на века?

— На века. Да, видишь, дается-то нелегко. Ты мне еще маленькому говорил: иному всаднику не до врага, справиться бы со своим конем. Вот и у нас: бывает, воюем меж собой, роем да засыпаем. И все же, когда осел в свои копыта носом упирается, верблюд глядит на далекий перегон.

— Сами на солонцах, глаза на лугах. Ой, погоди-ка! — дед шагнул к окну и, окликнув ребятишек, велел им сбегать к председателю Чарыяру и Айнабат, сказать о приезде Тагана. — Понятно, — продолжал он, снова усаживаясь. — Перегнать Аму-Дарью не то, что лошадь из табуна в табун, однако — осилили. А для счастья чего-то опять не хватает. — Старик высказал сокровенное и застыл в неподвижности. В комнате стало тихо. Таган закурил. — Мереда не видел в городе? — словно очнувшись, спросил Сувхан.

— Звонил, Меред в отъезде.

— Завтра повезу овощи, зайду, велю приехать. Вот и полный круг твоей родни.

Полный круг… Его не трудно расширить, включив сюда добрую половину человечества, — где только нет родни, близкой или дальней! Без нее нельзя. Иногда же ты скучаешь с нею — только не с дедушкой, он «занятный парень». Сейчас появится Айнабат, сирота, тоже из дальних-дальних… В детстве она осталась без отца и матери, старшего брата взяли в армию, и росла Айнабат в семье Сувхана; а теперь живет с братом, старым холостяком, механиком Ярнепесом. В прошлом году ее имя было в правительственном указе, Таган телеграммой поздравил Айнабат с орденом. Дедушка сейчас толкует о ней. Толкует о себе. Хвалится.

— Мы смолоду тоже не на ширину канавы глядели, а на тот край, куда прыгать. И не наша вина в том, что шаг человеческий был короче муравьиного.

За окном послышались голоса, и в комнату вошел Чарыяр Баллыев, здоровяк с черными усами и медлительным взглядом. Гимнастерка, высокие сапоги, из голенища торчит рукоять камчи, с которой он не расстается, говорят, даже разъезжая в автомобиле. И следом — миловидная Айнабат с длинными косами.

Лицо у нее открытое, детски свежее. Но она вполне самостоятельный человек и вовсе не робка как раньше, когда плакала над задачками. Живо просмеяла узкие брюки Тагана и вот отчитывает за долгую отлучку. Землю, сельское раздолье он меняет на моду и диплом. Такой гордец, такой передовой — и как же это он еще не кандидат наук? А ведь мог бы и здесь работать не хуже, чем в Ашхабаде. Вот до чего она самостоятельна. Да, кстати, сколько Таган зарабатывает, получил ли квартиру, — помнится, свои, сельские, заставали его в дрянной комнатке где-то на окраине. Пусть уж не скрывает: нет ли у него желания перебраться сюда?

Отвечая девушке, Таган размышлял о другом. Может ли он представить себя таким, каков он есть, без дедушки Сувхана, матери, их дома, сада с гранатовыми деревьями, без Серебряного холма за их огородом, без воздуха и простора Каракумской пустыни? Нет, без этого он не мог представить своего существования в мире.

В родственной сельской среде словно бы преобладало умиротворение, но вникни как следует и поймешь: здесь тоже бездна треволнений, страстей, и тебе от них никуда не спрятаться, не уйти.

А за окном вечерело, и было особенно хорошо сидеть в кругу близких людей. Только надо отогнать от себя мысль об Ольге, перестать сравнивать ее с Айнабат. Всегда есть что-то нечестное в таких сравнениях, притом и не время сейчас для них — усач Чарыяр буравит тебя взглядом и ждет разговора, достойного мужчины.

Законный интерес: как живет народ в колхозе? Чарыяр молча вытаскивает из-за пазухи книжечку в кожаной обложке и кидает на кошму: смотри! Столбики цифр. Поголовье скота, неделимый фонд, трудодни. Рост очевиден; однако положение не столь блестяще, как может показаться, если глядеть лишь на цифры да на ордена, кивнул председатель в сторону Айнабат. Таган свой человек, ему уж все по правде. Урожайность в Кумыш-Тепе за последние тридцать лет не повысилась; земли частично засолены; севообороты нарушены. Земли колхозу прирезали, новой, по каналу, но прочно не закрепляют: нынче дают на Кичмане, завтра — на Хауз-Хане, а на тот год бери в Дурнали.

— Степь велика, вот и кочуем по берегу канала. А когда ты не уверен, что земля у тебя «навечно», к ней и душа не лежит.

Медлительный человек, он постепенно зажигался, удивляя инженера, не сводившего с него глаз. Чарыяр не чаял получить от Тагана помощь и закончил советом перейти на оседлость — будто Таган там, в столице, вел цыганский образ жизни. Ратуя за село, председатель прозрачно намекнул, что при нынешних условиях верховодить тут должен не просто грамотный мужик, а инженер или агроном. Сувхан торжествовал. Едва ли еще кому в селе приходилось слышать такие слова от Чарыяра.

— Заманчиво, очень заманчиво, — тихо отвечал Таган. По его улыбке Айнабат догадалась, что он лукавит, лишь из учтивости поддакивает башлыку[3], а тот понял по-своему.

— Ну вот и славно! Вникай в хозяйство, а потом уж… — Чарыяр не без умысла говорил недомолвками, хотел получше присмотреться к Тагану: ученый-то ученый, а осторожность не мешает.

Опять заговорила Айнабат, сидевшая позади Чарыяра.

— Ты не останешься, я вижу. Но поможешь нам, Таган? Из водхоза обещали помощь, а все нет и нет, Поливаем как сто лет назад…

Тараторила, а сама перебирала пальцами кончики кос.

Джемал вздумала было с порога остановить Айнабат: ее ли это девичье дело встревать в мужской разговор? Однако прикусила язык, заметив, с каким вниманием слушает девушку сын.

— Сами не плошайте, вон сосед ваш Мергенов новейшими способами почти половину всей площади поливает. А помочь — пожалуйста, я к вашим услугам. — Таган пристально взглянул на девушку, она даже зарделась: не сказала ли чего лишнего?

— Если сами… так и мешкать незачем! — спустя минуту снова осмелела Айнабат и метнула взгляд на Чарыяра, но тот встал и протянул руку инженеру.

— Ну, ты отдыхай, парень. До завтра.

— Так, завтра надо бы сходить на джар, — вспомнил Таган. — Осмотреть, обдумать.

— Сходим, сходим.

Прощаясь, Чарыяр пригласил Тагана к себе и ушел вместе с Айнабат.

Проводив их, дед и внук задержались в саду. Сувхан снял халат, расстелил под кустом, сел, скрестив ноги, и усадил Тагана с собою рядом. Молодой месяц освещал Серебряный холм и равнину вдали. Где-то глухо постукивал трактор.

— Да, не ищи благословенные края, они там, где родина твоя. А не поладить ли тебе с Чарыяром, не осесть ли в своих местах? — сказал дед. («Странное дело, — подумал Таган, точно все сговорились».) — И мне веселей будет век доживать. Захочешь жениться — ни в одном доме не откажут. Девчонок полно, толковых, скромных, выбирай любую. Я ведь не очень держусь обычая: может, оно и правильнее, когда парни сами выбирают невест; без любви-то жизнь что год без весны…

— А вдруг приведу — не понравится? — Таган усмехнулся.

— Лишь бы тебе по душе, — негромко откликнулся старик. — Только свадьбу сладим так, чтоб верст на сто вокруг потом говорили… Вот чего хочу. Правда, остался бы, а? Председатель часто у нас промахивается, шумит иной раз себе во вред. Но дорого в нем одно: общее добро пуще своего бережет. И еще ему до смерти хочется обскакать Мергенова, да как обскачешь! А насчет женитьбы — скажи, намекни только… Слава богу, и на ковер угощение поставим, и коней выведем, и на скачках есть чем одарить молодежь. Как бы мы зажили!..

И дед задумчиво уставился вдаль, потом прикрыл глаза, словно погрузился в дремоту.

— Ты устал? — спросил Таган. — Ты ведь раньше солнца встаешь. Спать не пора?

— А верно, мой верблюжонок, ко сну клонит.

Они встали, и старик, накинув халат, побрел к дому.

Сквозь чащу осыпанных цветом гранатов Таган прошел за огород, пересек поле и остановился у Серебряного холма. Откуда-то доносились плач ребенка и лай собаки. В детстве он бегал сюда играть в войну. Раньше по горизонту небо над городом чуть светилось желтоватей полоской, а вокруг все обволакивала тьма; теперь огни далеко убегали вправо по ленте Каракумского канала. Деревья и домики тянулись на север от холма двумя рядами, как два каравана, в глубь степи. К востоку пролегал во тьме джар.