Читаем без скачивания Двойное преступление на линии Мажино - Пьер Нор

Собрание разбилось на несколько митингов, гудящих вокруг оставшихся несколько в стороне двух командиров. Малатр потихоньку одного за другим называл офицеров Эспинаку, который с удвоенным вниманием стал слушать его, когда речь зашла о шумной компании офицеров четвертой роты.

— Блондин атлетического сложения, типичная опора в схватке регбистов, — это Капель. Самый маленький, коренастый, приземистый — это Легэн. Высокий, тонкий, породистый брюнет, который беседует с Брюшо, — это Кунц.

У Эспинака неожиданно проснулся хорошо знакомый ему и называемый им шестым чувством инстинкт самосохранения. В какое-то мгновение его мысль, его воспоминания чуть было не приобрели четкие очертания, но, испарившись, покинули его. Да, одно из этих лиц он видел, и при тревожных обстоятельствах, но он решительно устал, и память его стала сдавать. Он обернулся к Малатру и сделал над собою усилие, чтобы поддержать беседу:

— Что я ценю больше всего, так это то, что здесь моя голова получит отдых.

— Да, могу себе представить, как вы нуждаетесь в отдыхе после ваших семи или восьми лет довольно трудных умственных усилий, необходимых для того, чтобы постичь эту капризную незнакомку, каковой является немецкая армия. А ваши несколько одиночных лихорадочных вылазок в самое нутро гитлеровской Германии, должно быть, истрепали вам нервы. Так что для вас этот батальон — прекрасное дело. Что нужно людям вашей закалки, чтобы отдохнуть, — так это радикально поменять вид деятельности. Здесь вы быстро обрастете новой кожей.

— Не знаю. Это чертово ремесло всюду вас преследует. Представьте, даже сегодня, даже здесь меня осаждают воспоминания. Но поговорим о чем-нибудь другом и, если желаете, давайте не будем держаться особняком и присоединимся к молодежи. Пошли повидаем вашего Брюшо, он уже совсем пьян, безобразник.

Глава II

Праздник

— Легэн, умоляю вас, сделайте одолжение, заставьте пить всех этих людей. Они как неживые. Прямо будто на поминках.

Майору д'Эспинаку уже менее чем через две недели после прибытия в форт «Голова Старого Фрица» удалось собрать у себя вечером почти всех, кого только могла предложить гражданская часть населения района в радиусе тридцати километров из игроков в бридж и партнерш по танцам для его офицеров. Но налаживание контактов между этими людьми, которые впервые видели друг друга, шло медленно. Смокинг и штатская одежда, когда их надевают нечасто, настраивают вас на торжественно-чопорный лад, не говоря уже о запахе нафталина. Вечерняя парадная форма одежды никоим образом не располагает к непринужденности и общительности. И, сознавая свою ответственность, хозяин дома беспокоился и нервничал.

— Я уже вам сказал, Легэн, женщин не хватает. Это ваша вина. Я назначил вас вторым замом не ради того, чтобы вы нацарапали мне несколько лишних бумажек, но чтобы вы стали распорядителем церемоний и организатором праздников. Ну-ка пригласите танцевать вон ту грустную крошку, которая так печально зевает в одиночестве на диване.

— Э-э… — сказал Легэн без всякого энтузиазма. — Но она совсем некрасивая, господин майор.

— Может быть, мой друг, и даже скорее всего так оно и есть. Но это племянница генерала — командующего дивизией. Если вы не хотите сделать это для меня, сделайте ради вашего продвижения по службе.

— О-о! Это меняет дело, я лечу! — воскликнул молодой человек.

Накануне в трех самых больших комнатах виллы д'Эспинака все было перевернуто вверх дном. Одна была превращена в деревенский бар: здесь священнодействовал один из самых ценных стрелков батальона — в прошлом настоящий бармен большого парижского ресторана; группа денщиков с большим рвением, вполне окупавшим разбитые тарелки, хлопотала вокруг буфета, за который не пришлось бы краснеть самой взыскательной хозяйке дома.

Другая комната, наиболее просторная, служила залом для танцев. Благодаря хорошему радиоприемнику и радиоле здесь вперемешку звучали фокстроты знаменитого лондонского джаза из «Савойи» и аргентинские танго тех времен, когда этот танец еще умели танцевать, — по словам Эспинака; времен, когда майор еще умел танцевать, — по словам Капеля.

Третья была святилищем игроков в бридж.

Неутомимый Эспинак, чрезвычайно любезный со всеми, создавал атмосферу взаимной симпатии на этой первой встрече. Ему очень хотелось, чтобы она удалась. Только что вошла живущая по соседству чета промышленника в сопровождении двух дочерей; майор устремился навстречу, и не прошло и пяти минут, как он разъединил два поколения, приковав родителей к карточному столу, а смешливых дочерей отправив в объятия своих лейтенантов.

Он дал себе минутную передышку, чтобы окинуть взором свой маленький бал, и с радостью признал, что машина закрутилась. В разноцветном полумраке, устроенном вдохновенным выдумщиком Капелем с помощью шелковых платков, которые он стянул в гардеробе, семь или восемь пар танцевали старинное танго, звучавшее в исполнении Карлоса Гарделя в сопровождении жгучего, великолепного ритма гитар. Громкие выражения восторга, которыми была встречена эта новация, видимо, вызвали беспокойство добродетельной супруги владельца замка из соседнего городка за свою чистую драгоценную дочь. Воспользовавшись перерывом в бридже, она просунула в приоткрытую дверь свое круглое с испуганными, как у курицы-наседки, глазами лицо; лоб ее перерезала складка: минуту она колебалась, взвешивая все «за» и «против». Должно быть, «за» одержали верх, поскольку, улыбнувшись, она исчезла.

«Итак, все идет как по маслу, — весело сказал себе Эспинак, ставший свидетелем этой маленькой сценки. А все же я хорошо сделал, что заставил их в первый раз прийти в парадной вечерней форме. Это несколько стесняет их прыткость в движениях. Попробуй-ка проявить излишнюю нежность с этаким жестким железным ошейником на шее. И если это не слишком радует детей, зато успокаивает родителей».

— Кунц, — загремел он вдруг, — если я еще увижу, что вы бездельничаете на террасе, мечтая в одиночестве, я вам задам! Всему свое время. Сегодня вечером ваша главная задача — быть галантным, как опереточный венгерский гусар, несмотря на ваш нелепый наряд ветерана Крымской войны.

Хозяин дома проследовал в бар.

В баре царил Брюшо: чувствовалось, что тут он единственный и неповторимый.

Развалившись в кожаном кресле, он собрал вокруг себя кружок, состоящий из судебного следователя ближайшей супрефектуры, инженера, нотариуса и казначея батальона. Сидя со стаканом в руке, раскрасневшись лицом и неприлично выставив пузо, он угощал их последними анекдотами из жизни Мариуса. Это чем-то напоминало купе для курящих. Его доверительный до этого голос торжествующе возвысился при произнесении заключительной фразы, которую он считал на редкость удачной. Финал заставил поморщиться Эспинака, который, хотя и не был ханжой, все же не был лишен вкуса. Он сделал шаг к опасному сборищу, решив вежливо разогнать его во что бы то ни стало.

Шелест шелка сзади и стремительный наплыв запаха духов, который был хорошо ему знаком, заставили его обернуться к мадам Брюшо, только что вошедшей в комнату. Ее улыбка, присущая только ей, была немного деланной. Она поколебалась секунду, как бы смутившись от всех этих устремленных на нее мужских взглядов, покраснела, но, набравшись смелости и незаметно подмигнув Эспинаку, решительно вмешалась в разговор.

— Вы знаете, господа, что в зале для бриджа — простой. Там просят подкрепления. Луи, вы так любили играть в карты.

— Ни за что на свете, мне и здесь хорошо, — заворчал Брюшо. — Не так ли, друзья мои? Лучше послушайте еще один анекдот, совершенно потрясающий. Мариус только что женился…

Анна Брюшо легонько пожала плечами. Она обернулась к Эспинаку, улыбнувшись ему немного грустной, очень доверительной улыбкой.

— Некрасиво с вашей стороны, дорогая мадам, скрываться, особенно сегодня вечером, когда вы производите… некоторым образом… весьма неотразимое впечатление.

Вы находите? Я тронута, майор. Но если допустить, что вы… некоторым образом… весьма любезны, то невольно хочется спросить — чего ради мною предпринято столько усилий?

— Я вовсе не говорил, что вы нуждаетесь для этого в каких-то усилиях. Но если это хоть чуть-чуть для меня, то отнюдь не напрасно. Пойдемте выпьем немного шампанского. Я вас больше не оставлю. Хочу позаботиться хоть немного и о собственном удовольствии.

Он выдвинул два кресла в проем широких застекленных дверей, выходящих в сад на розовые кусты, купавшиеся в лунном свете. Сел напротив Анны. Его карие глаза на мгновение встретились со светлым взглядом глаз цвета барвинка[6] молодой женщины, скользнули по ее прическе — она была яркой натуральной блондинкой и носила длинные волосы, собранные на затылке в тугой узел, старомодный и очаровательный, — окинули все ее тело, в который раз вызвав у него мысль о прекрасном растении, немного пышном, но необыкновенно здоровом. Воцарилось молчание, живое и трепетное от необъяснимой радости.