Читаем без скачивания Курбан-роман - Ильдар Абузяров

– Ну все, готово, – заявил вскоре пан Тадеуш, предоставив нам малюсенькую отсрочку. – Давайте режьте, не дрейфьте.

Стасик положил руку мне на ладонь. Силы наши удвоились, а вскоре и утроились – это когда вдруг очень красивым бархатистым баритоном, подняв глаза к небу, начал читать Коран Юся. “Во имя Бога милостивого и милосердного…” – пел он в такт с ледяным ветром. У него всегда был отменный музыкальный слух и чудесный тембр.

Когда-то Юся пел в хоре мальчиков. И от его прекрасного баритона стало как-то легче давить на рукоять ножа и даже двигать им туда-сюда, представляя вместо тесака хрупкий смычок. И еще я почувствовал, что тонкие музыкальные пальцы Стасика дрожат, словно языки пламени. И мне даже на какой-то момент показалось, что я сердцем уловил источник его необыкновенного таланта. И что наш студенческий квинтет опять восстановился.

Но почти сразу баритон Юси прервал надрывистый хрип коровы. Плоть шеи оказалась неимоверно мягка, и очень теплая жидкость струей брызнула мне на руки. “Наверное, таким же теплым и мягким было ее молоко при дойке”, – представил я.

– Раббям, прими эту несчастную жертву за бедную Марысю, – произнес вслух Витош то, что все мы уже не раз сказали про себя. И то, ради чего мы здесь собрались и это сделали.

– Убить, оказывается, так легко, – непонятно к чему, вставая и отряхивая полы плаща от прилипшего снега, произнес Стасик. Я же до сих пор чувствовал жар его пальцев.

Мы долго смотрели на то, как буренка истекает кровью и дрыгает ногами. Как кровь из надрезанной шейной артерии бурным ручейком стекает в лунку снега, делая снег розовее вечернего неба. А когда Маруська перестала шевелиться и кровь полностью стекла из надреза на горле, пан Тадеуш прямо здесь же, на снегу, приступил к разделке туши. Отрубил-отковырнул острием лопаты голову. Распорол ножом нижнюю часть брюха, и внутренности почти всех цветов радуги – синие, зеленые, красные, фиолетовые, желто-коричневые – вывалились наружу. Затем пан Тадеуш аккуратно отрезал, вынул и уложил на розовый снег обещанные ему для супа части скотины: почки, печенку, селезенку, хотя ее запрещено использовать в пищу по медицинским нормам, требуху желудка и поджелудочной и сердце.

– Послушайте, – сказал Стасик, – она, правда, была не беременна! – Его, видимо, поразило, сколько всего убирается у коровы в брюхе.

– Как видите, – отвечал пан Тадеуш. Он уже переломил через локоть в коленных суставах красивые ноги телки и теперь ножом подрезал сухожилия.

– Из голени, – пояснил он, – получается превосходный холодец.

– Холодно, – сказал Витош, обнимая себя руками. – Становится холодно.

А тем временем сторож начал сантиметр за сантиметром сдирать шкуру. Он аккуратно-аккуратно, словно на невидимом вертеле под языками заходящего солнца, ворочал вокруг своей оси тушу, боясь резким движением повредить, поцарапать поверхность.

– Как-никак, – пояснил он, – двести двадцать злотых за один килограмм такого добра приемщики отсчитают.

Голова коровы, что так хороша для наваристости бульона, тоже покоилась рядом. А мозги – так вообще деликатес! Не говоря уже о мозговой косточке, не имеющей никакого, как мы выяснили, отношения к голове.

Когда шкура, словно концертный костюм, была аккуратно сложена, приступили к разделке туши. Рубили топором Витоша, на три части: две в джип Вецека, одну, для бедных, в “Шкоду”, в школу.

Рубил опять же пан Тадеуш. Рубил весьма умело. Хребтовая кость трещала только так. Глядя на нее, я все думал, как же такая хрупкая конструкция поможет нашей Марысе в случае ее кончины пройти в райские кущи? Как вообще кусок парного мяса с выступающими позвонками может умилостивить Всевышнего? Упросить Его поддержать человеческую жизнь на мостке бытия?

Все это вообще выглядело как-то несуразно, как-то абсурдно. А мы все, в том числе и появившийся венценосный Венцеслав с носовым платком у рта, все в черных плащах и пальто, белых лайковых перчатках и белых кашемировых шарфах – выстроились полукругом. Со стороны мы, наверное, смотрелись как банда, расправившаяся со своим злейшим недругом или собравшаяся на похороны близкого сердцу бандита.

Мясо и пар от мяса мы, завернув в тряпки, уложили в заранее приготовленные Венцеславом коробки из-под пластинок, а те погрузили в багажники.

– Ну что, поехали? – предложил Вецек, расплатившись с паном Тадеушем.

Расселись в том же порядке, что и ранее. Вецек с Юсей в джипе. А мы со Стасиком и Витошем в его “Шкоде”.

Назад ехали молча, уже ничего, даже футбол и политику, не обсуждая. У нас еще было время заехать в детский дом в Бохониках и отдать им треть туши, что мы и сделали.

– Спасибо, – поблагодарил нас директор интерната. – Детишки уже давно не видели мяса. Все макароны, крупы да хлеб.

– На здоровьичко, – за всех ответил Венцеслав. – Пусть вам Бог будет в помощь в ваших добрых делах.

Выехали в заснеженные поля из польско-татарского села затемно.

– Вы верите в прапамять? – прервал общее молчание Витош. – Мне иногда кажется, что это не снег под звездами, а освещенная солнцем полынь, и мы еще до того, как наши ханы привели наших предков в услужение польским и литовским королям, гарцуем на лошадях в степи.

– Есть мнение, что наших прадедов привел хан Идегей, – заметил Юся.

Я же трясся и думал, что уже завтра, испытывая все трудности и радости путешествия, мне так же трястись на дачу, что спряталась среди высоких елей. И что ни хан, ни король с герцогом, ни шляхта не смогут меня там отыскать.

Но мои сладкие грезы прервала неожиданная поломка. Как раз на полпути до Белостока “Шкода” Витека вдруг, громко чихнув, заглохла, и нам ничего не оставалось делать, как встать на шоссе. Машину Витош купил за полцены на заработанные в столице деньги.

Вецек достал из-под сиденья трос после того, как Витош безуспешно попытался ключом поправить дело. А Юсик зачем-то попинал колеса подержанной “Шкоды”. Стасик же молча уселся в комфортабельный джип “Чероки”. Но Вецека это все, видимо, не порадовало.

– Придется взять на буксир, – сказал он, привязывая к рогам у бампера концы троса.

Витек с жалостью оглядел свою потрепанную лошадку-“Шкоду”.

– Ладно, – ударил я его по плечу, когда мы уселись по машинам, – скоро мы доедем, и все с твоим конем будет в порядке.

– Я боюсь, что мы ее загнали, – сказал Витек, – и теперь ей уже не помочь.

Он сидел за рулем совершенно потерянный. И все мы были потерянные в полумертвой машине, которую по широкой дороге тащил за собой на привязи джип “Чероки”.

– Почему ты так думаешь? – спросил пересевший к нам из солидарности Юся.

– Зато мы катимся, как паны, в санях, – заметил Витош, тоже в последний момент пересевший в “Шкоду” в знак солидарности. В широком “Чероки” остался только венценосно-широкий Венцеслав.

– Какое-то плохое предчувствие… – ответил Витош. – Подташнивает что-то меня, словно с большого похмелья. Словно после свадьбы или похорон.

– Это ты на смерть насмотрелся, – заметил Юся. – Слишком долго наблюдал, как бытие просачивается в небытие вместе с кровяными реками. Зачастую подобное бывает полезно. Но перебарщивать тоже не следует.

– Знаете что, мне сегодня ночью, когда я, наконец, смог вздремнуть в вагоне, приснился странный сон, – вдруг сказал Стасик. – Ну очень странный сон. Представляете, мне снилось, будто твою, Витош, “Шкоду” выпотрошили автомобильные воришки. Вынули мотор, коробку скоростей, даже старенький аккумулятор – и тот не оставили! Не оставили даже колес. А потом мне приснилось, что я на этой самой “Шкоде” куда-то продолжаю ехать. И я не один, а вместе со своим покойным отцом. Будто я заехал за ним в новое место, где он сейчас живет, чтобы прокатить или свозить по делам. То ли в больницу, то ли на кладбище к его отцу. А потом вдруг оказывается, что мы ехали за моей невестой. Потому что в какой-то момент с нами в машине оказалась женщина в подвенечном платье.

– Да, – улыбнулся Витош, – и кто же это был, Стасик?

– Я не разглядел. Лицо было спрятано под фатой. Помню только, отец говорил: мол, давно вам, дети, следовало пожениться. Он уже вроде в роли шафера выступал. А тебя, Витош, там почему-то не было, даже в роли шофера… Вот! Очень странный сон, – закончил Стасик, – не правда ли?

– Вот-вот, – вздохнул Витош, – и я про то же.

– Да, – вздохнул Юся, – вообще-то сны о смерти к добру.

– А ты на кладбище у родителей давно был? – спросил Витек.

Я же продолжал молча смотреть в окно. Мы как раз проезжали пригородное кладбище Белостока.

Вот и все. Мы так и тряслись до самого Белостока в “Шкоде”, словно нашкодившие мальчишки, взятые за шкирку чьей-то могущественной рукой. Мы катились на привязи, как та обреченная корова. Не в силах ничего предпринять для собственного спасения в случае заноса. Ехали, доверившись Господу Богу. Случись что на заледенелой трассе, мы погибли бы все вчетвером сразу. Обреченные на гибель.