Читаем без скачивания Почему она осталась. Можем ли мы выбирать, кого любить? - Анастасия Дрёмова

Атмосфера дополнялась чутким ощущением красоты польских ноктюрнов Фредерика Шопена, мысли улетали далеко, тело наполнялось теплом, лицо озарялось светом искренней улыбки.

Взяв горячий латте и ватрушку, она собиралась идти дальше, как вдруг ее внимание привлек молодой человек, увлеченно читающий какие-то записи, слегка небрежно лежащих на темно-синего цвета папке. Серый джемпер подчеркивал его большие плечи, темные локоны, аккуратно убранные за ухо, несколько веснушек, родинка – мужчина сидел в очках рядом с окном, не обращая ни малейшего внимания на бегущую рядом жизнь, внимательно листая страницу за страницей стопку любовных писем писателя Эриха Марии Ремарка к актрисе Марлен Дитрих.

4

Его история началась 32 года назад в забытой всеми богами маленькой деревушке, занесенной снегами. Отца он никогда не знал, а мать, будучи из тех, кто любит жизнь слепыми глазами, несмотря на все невзгоды, несчастья и разочарования, всегда старалась заполнить его внутренние пустоты чрезмерной опекой и безмерной материнской любовью. Но даже несмотря на ее беспрерывные вмешательства в его частную жизнь, мальчик рос спокойным и уравновешенным ребенком, увлекался чтением и мировой историей. В возрасте 14 лет вместе с матерью он покинул свою деревушку, навсегда оставив пошатнувшийся старенький домик, грустно склонившийся к горизонту потухших огней.

В новом городе они обосновались достаточно быстро. Женщина открыла небольшой магазинчик женских и мужских шляпок, мальчик отправился в местную школу, где, пережив первые треволнения, стал ярким примером популярного подростка. Школьные достижения отразились на дальнейших успехах университетской стези, которые плавно перетекли в его научную деятельность. Сейчас он читал лекции по мировой литературе на филологическом факультете местного университета.

Среди научной общественности его знали как преподавателя с прогрессивным взглядом на литературу, отличающего преданностью авторам «потерянного поколения», о которых он написал несколько научных трудов, убежденностью в своих принципах и обостренным чувством справедливости. Его мнение было уважаемым и ценным даже для элиты преподавательского совета, несмотря на его молодой возраст. Его лекции пользовались большой популярностью – иной раз, собирая зрителей из близлежащих городов и сел. Ему пророчили большое и светлое будущее в университетах мирового уровня, однако он предпочитал корпеть над знаниями своих студентов в своем маленьком городке.

Студенты чтили его за соучастие и открытость, резкость, с которой он порой высказывал свое мнение, и настойчивость, с которой он шел в наступление в борьбе за достижение своих целей.

За свои тридцать с небольшим семьей он так и не обзавелся, посвятив практически все свое время работе и образованию. Его романы были быстротечны, словно ледяные ручьи на склоне гор проносились вниз, разрывая бушующую гладь реки. К любви он относился как к вещи, придуманной писателями для создания особой атмосферы между героями их произведений. То, что сердце может стучать быстро, речь теряться, а тело нервничать, он считал не более, чем преувеличением, нисколько не схожим с действительностью. Девушки уходили от него с послевкусием его черствости, холода и непроницаемого безразличия. Все их попытки выиграть войну заканчивались в самом начале. Чувствуя свое уязвленное женское самолюбие, которое гнало их прочь от него, они соглашались с проигрышем, абсолютно осознавая, что они так и не сумели даже пошатнуть его твердый уклад жизни и привычек.

В юности, поддавшись трагическому романтизму Ремарка, он позволил себе ощутить, как ему казалось в годы подросткового максимализма, самые искренние и чистые чувства, на которые был способен в свои 16 лет. Но, как и бывает в столь незрелом возрасте, его история оказалась коротка, а шрамы слишком глубоки. Испытав разочарования слишком рано, его тонкая чувствительная натура обзавелась довольно толстым панцирем, который если и способствовал успехам педагогической карьеры, то никак не влиял на его семейное благополучие.

Но, как это бывает очень часто, среди девушек его сухость воспринималась как разборчивость, черствость как благородство, а безразличие как галантность. Представительницы прекрасной половины человечества, особенно юные леди, велись на его отрешенность словно пчелы на сладкий весенний мед, пока, как и многих до них, действительность не окатывала с головы до ног холодным потоком истинного положения вещей. И, гордо задрав носики, они уходили в тень тихо зализывать раны, оставленные острым лезвием нелюбви.

Он жил в небольшой квартирке на 7 этаже, сдержанной, слегка пустоватой, но подчеркнутой педантизмом своего хозяина. Иногда он рисовал пейзажи или иллюстрации к прочитанным книгам, иногда готовил, и все чаще засыпал за полночь. Каждое утро он начинал с чашки горячего черного кофе с молоком и пустого бутерброда с ломтиком колбасы и сыра. Уплетая привычную еду, не вызывавшую у него и капли наслаждения, иногда он поглядывал в окно, наблюдая затем, как проносится жизнь.

Из его большого окна примерно в полтора метра длиной и почти столько же шириной, открывался прекрасный вид на внутренний двор его дома. Он видел, как вечные мамочки, отстаивающие свою независимость и, при этом, не упускающие шанса напомнить всем вокруг о своем героизме и жертвенности, постепенно сменяли ворчливых старушек, обиженных на жизнь за то, что та все-таки отняла у них молодость, а вместе с ней, по-видимому, и всю доброту, дарованную при рождении. Хор громкоголосых мальчишек, медленно ступающих в нелюбимую школу, разбивали визжащую толпу молодых девиц, аккуратно удерживающих разноцветные пачки юбок. Каждый день, из года в год, картина оставалась неизменной, лишь задний фон – то снег, то дождь, то туман, то палящее солнце, подчеркивал спираль повторяющихся событий, вихрем закручивающихся на повороте.

В этот день утро казалось серым из-за тумана, за которым тихо притаились залежи снега, готовые в любую минуту укрыть в своем белом бархате маленький городок с его маленькими жителями. Посреди этой серости, расползавшейся по каждому кирпичику каждого дома на его улице, резонансным пятном ярко желтого цвета привлек внимание воздушный змей, гордо парящий над голыми деревьями. Одинокой птицей он взмахивал ввысь, рвясь на волю, но неизбежно возвращался преданным псом, прикованным цепью к своему единственному хозяину. Маленький мальчик лет шести крепко сжимал в руках рукоятку, удерживающую жаждущего свободы воздушного змея. Рано утром, когда его родители еще не успели открыть глаза, ребенок, укутавшись в шерстяной шарф, согревающий теплом любимой бабушки, сбежал вниз по лестнице во двор, в совсем небольшой кусочек пока еще совсем ему незнакомого мира, где на каждом углу его уже поджидали хитрые неприятности. Но он об этом еще не знал. Сейчас его глаза светились искренним счастьем – чувством, на которое способен лишь ребенок, не успевший ощутить горечи разочарований. Он еле дождался восхода солнца, чтобы выпустить на волю своего нового друга – воздушного змея с нескромным именем Царь. С детским восторгом и совсем взрослой сдержанностью он разматывал нить, медленно двигаясь вспять, тем самым раскрывая пространство для первого полета. Ветер, словно угадав его мысли, ловко подхватил воздушного змея, унося его дальше к высоким облакам. Трепет рвущейся души в унисон беспечному ветру звонко отдавался тревогой в утренней тишине пустого двора. Дрожь от волнения и борьбы пробегалась мурашками по холодным деревьям, безмолвным скамьям и домам. Ветер усиливался, туман разлетался в клочья, нить, сдерживающая две жизни, струнно напряглась в ожидании рывка, способного завершить гонения. Мгновение, нить сильно напрягается, змей резким взлетом вверх отчаянно падает вниз, в деревья, путаясь в безжизненных сухих ветках, каждым движением оставляя все меньше шансов на повторный полет.

Мальчик, робко смотря на своего воздушного змея, подаренного отцом накануне вечером, тихо опустил руки и медленно перевел взгляд на деревья. В своей безмолвной покорности он не знал, что делать, кого звать и как поступить. Глаза предательски заполнялись слезами, обида начинала медленно разрывать неокрепшую душу, разочарованием сквозило настоящее. На мгновение весь мир рухнул в тишине, которая прервалась криками только проснувшейся женщины. Она в панике сбежала под звуки глухо упавшей рукояти из рук ее ребенка, затерявшейся во вчерашнем снеге. Затем слезы, крики – двор погрузился в непроглядную серость, подчеркнутую страданиями маленького человечка. «Малыш!», – послышалось вблизи. Ребенок обернулся, вытер слезы левым локтем и помчался к своей матери, к человеку, роднее которого он не знал. Мама крепко прижала мальчика к себе, нежно утирая слезы с его разгоряченных щек, стараясь найти подходящие слова утешения. В подмогу к ней уже спешил отец мальчика, сначала грозно настроенный в отношении ушедшего без спросу ребенка. Однако, увидев своего малыша, он мгновенно растаял и готов был сделать все, чтобы избавить ребенка от страданий. Но его несколько попыток спасти воздушного змея не увенчались успехом – в какой-то миг нить, еще сдерживающая бумажного друга, лопнула, и в его взрослых мужских руках осталась только рукоятка. Он прижал сына к себе и пообещал купить нового змея. Чуть позже, нежно обнявшись, все трое медленно пошли обратно в дом, а желтый воздушный змей, истязаемый ветром и сухостью веток, остался один, смиренно наблюдая за закатом своей так и не начавшейся жизни.