Читаем без скачивания Я - не серийный убийца - Дэн Уэллс

Пора было идти. Я поднял велосипед и преодолел остававшиеся до кабинета Неблина кварталы.

— Сегодня я нарушил одно из своих правил, — сказал я, глядя на улицу внизу сквозь жалюзи в кабинете доктора Неблина.

Там неровным потоком проносились яркие машины. Я чувствовал, что доктор Неблин, вперившись взглядом в мой затылок, изучает меня.

— Одно из твоих правил? — переспросил он.

Голос его звучал ровно и твердо. Неблин был одним из самых спокойных людей, что мне встречались, но ведь большую часть времени я проводил с мамой, Маргарет и Лорен. Его спокойствие было одной из причин, по которой я приходил сюда с удовольствием.

— Я придерживаюсь правил, — начал я. — Стараюсь не совершать никаких… плохих поступков.

— Каких плохих поступков?

— Каких плохих поступков? — переспросил я. — Или вы имеете в виду правила?

— Я бы хотел услышать и о тех и о других, но ты можешь начать с чего угодно.

— Тогда мы лучше начнем с поступков, которых я стараюсь избегать. Правила не будут вам понятны, если я не расскажу о поступках.

— Отлично, — согласился доктор, и я повернулся к нему лицом.

Он был невысокого роста, лысый, носил маленькие круглые очки в тонкой черной оправе. При нем всегда был блокнот, и время от времени, когда мы разговаривали, он делал в нем заметки. Я из-за этого нервничал, но он разрешил мне заглядывать в его записи, когда я только захочу. Он никогда не писал ничего похожего на «ну и урод» или «этот парень псих» — просто делал пометки, чтобы ничего не забыть. У него наверняка был где-то другой блокнот, куда он записывал «ну и урод», но мне он его не показывал.

А если такого блокнота не было, то после такого пациента, как я, он должен был его завести.

— Думаю, — сказал я, глядя ему в глаза, чтобы увидеть реакцию, — моя судьба ведет меня путем серийного убийцы.

У него лишь слегка приподнялась бровь. Я же говорил, что он человек спокойный.

— Что ж, — сказал он, — ты явно очарован серийными убийцами. Ты прочел по этой теме столько, сколько никто в городе, включая меня. Ты хочешь стать серийным убийцей?

— Нет, конечно, — ответил я. — Я как раз хочу избежать этой судьбы — не стать серийным убийцей. Не знаю, насколько велики мои шансы.

— Так чего же ты хочешь избежать? Убийства людей?

Он хитро посмотрел на меня, и я уже знал: таким образом он дает понять, что шутит. Он всегда становился немного саркастичен, когда разговор заходил о вещах, по-настоящему тяжелых. Думаю, так он справлялся с тревогой. Когда я рассказал о том, как расчленял живую крысу, он пошутил трижды, едва не засмеявшись.

— Если ты нарушил такое серьезное правило, — продолжал доктор, — то я вынужден обратиться в полицию, и никакая врачебная тайна меня не остановит.

Про закон о врачебной тайне я узнал на одном из первых сеансов, когда заговорил о поджогах. Если он сочтет, что я совершил или собираюсь совершить преступление, или если решит, что я представляю опасность для кого-либо, — закон требует, чтобы он сообщил об этом властям. Кроме того, закон разрешает ему обсуждать все, что я говорю, с моей матерью, есть у него для этого достаточные основания или нет. Этим летом они часто разговаривали обо мне, и после этого мама превратила мою жизнь в ад.

— Я хочу избежать того, что стоит гораздо ниже, чем убийство, — сказал я. — Серийные убийцы обычно — практически всегда — рабы своей мании. Они убивают, потому что не могут иначе. И не в силах остановиться. Я не хочу доходить до этой стадии, поэтому устанавливаю правила для вещей более мелких. Например, как я могу наблюдать за людьми. Скажем, я никогда не позволяю себе следить за одним и тем же человеком слишком долго. Если я все-таки это делаю, то потом заставляю себя не замечать этого человека целую неделю и даже не думать о нем.

— Значит, ты установил для себя правила, чтобы удерживаться от маловажных поступков, свойственных серийным убийцам, — подытожил Неблин. — И это позволяет тебе удержаться от совершения поступков гораздо более серьезных.

— Именно.

— Мне кажется интересным, — заметил он, — что ты использовал слово «мания». Это как бы снимает с тебя ответственность.

— Но я беру на себя ответственность, — возразил я. — Я пытаюсь сделать так, чтобы этой ответственности не было.

— Да, — согласился он, — и это превосходно. Но ты начал этот разговор со слов о том, что судьба ведет тебя путем серийного убийцы. Если ты говоришь, что тебе предопределено стать серийным убийцей, то разве тем самым ты не пытаешься уйти от ответственности, перенося собственную вину на судьбу?

— Я сказал про судьбу, — пояснил я, — потому что это выходит за рамки простых поведенческих заскоков. В моей жизни есть стороны, которые я не могу контролировать, и объяснить их можно только судьбой.

— Например?

— Меня назвали в честь серийного убийцы. Джон Уэйн Гейси убил тридцать три человека в Чикаго и закопал большинство из них под своим домом.

— Твои родители не называли тебя в честь Джона Уэйна Гейси, — не согласился Неблин. — Можешь верить или не верить, но я спросил об этом твою мать.

— Правда?

— Я умнее, чем может показаться. И ты должен помнить, что одна случайная ниточка, связывающая тебя с серийным убийцей, — это еще не судьба.

— Моего отца зовут Сэм, — сказал я. — А значит, я — Сын Сэма, нью-йоркского серийного убийцы, который утверждал, что убивать ему приказывала его собака.

— Значит, две случайные ниточки связывают тебя с серийными убийцами. Готов признать, что это странновато, но я все равно не вижу в этом космического заговора против тебя.

— Моя фамилия Кливер,[8] — продолжал я. — Сколько вы знаете людей, которых назвали именами двух серийных убийц и орудием убийства?

Доктор Неблин заерзал на стуле, постукивая ручкой по блокноту. Я уже успел догадаться: это означает, что он задумался.

— Джон, — сказал он несколько секунд спустя, — я бы хотел узнать, что конкретно тебя пугает, поэтому давай вернемся назад и подумаем над тем, что ты сказал раньше. Расскажи мне о некоторых из твоих правил.

— Я вам уже сказал о наблюдении за людьми. Это важно. Я люблю наблюдать за ними, но знаю, что, если наблюдаю за кем-то слишком долго, меня начинает разбирать любопытство. Мне хочется следовать за ним, узнавать, куда он ходит, с кем разговаривает, чем интересуется. Несколько лет назад я вдруг понял, что просто выслеживаю одну девчонку из школы — буквально хожу за ней по пятам. Если пустить все на самотек, это может зайти далеко, поэтому я завел себе правило: если наблюдаю за кем-то слишком долго, то потом на целую неделю вообще перестаю его замечать.

Неблин кивнул, но прерывать меня не стал. Я порадовался, что он не спросил меня, как зовут ту девочку, потому что даже разговор о ней казался мне еще одним нарушением моих правил.

— Потом у меня есть правило, которое касается животных, — рассказывал я дальше. — Помните, что я сделал с крысой?

Неблин нервно улыбнулся:

— Крыса этого явно не помнит.

Его нервные шутки становились все более банальными.

— И этот случай был не единственный, — признался я. — Отец ставил в саду капканы на крыс, кротов и других зверьков. А я должен был каждое утро проверять ловушки и добивать лопатой тех, кто еще не сдох. В семь лет я начал их разрезать, чтобы узнать, какие они внутри, но, увлекшись серийными убийцами, перестал это делать. Вы знаете про триаду Макдональда?

— Три особенности, свойственные девяноста пяти процентам серийных убийц, — откликнулся доктор Неблин. — Жестокость к животным, пиромания и энурез. У тебя, вероятно, имеются все три?

— Я обнаружил это, когда мне было восемь. Меня особенно испугало не то, что жестокость по отношению к животным может служить признаком склонности к насилию, а то, что, до того как я прочитал об этом, мне и в голову не приходило, что это нехорошо. Я убивал животных и расчленял их, и у меня были все те эмоциональные реакции, какие переживает мальчишка, играющий в «Лего». Животные были для меня как бы неживыми — игрушками. Вещами.

— Если ты не считал, что это нехорошо, то почему прекратил этим заниматься? — спросил доктор Неблин.

— Потому что я тогда понял, что не похож на других людей. Я чем-то все время занимался и ни о чем плохом не думал, а тут выяснилось, что весь остальной мир считает это абсолютно неприемлемым. Тогда-то я и осознал, что должен измениться, а потому стал изобретать правила. Первое из них было таким: оставь в покое животных.

— Не убивай их?

— Вообще ничего с ними не делай, — сказал я. — Не обзаводись домашним зверьком, не приводи собаку с улицы и даже не ходи в те дома, где есть животные. Я избегаю всех ситуаций, в которых снова могу начать делать то, что, как я знаю, делать не полагается.

Неблин внимательно смотрел на меня несколько мгновений.