Читаем без скачивания Материнское воскресенье - Грэм Свифт

Она, впрочем, совершенно не возражала. И Милли она любила.

Кухарка Милли была всего на три года старше ее, но держалась так, словно была ее матерью; возможно, гибель на войне «ее парня» послужила причиной того, что она очень быстро стала полнеть, особенно в области талии и груди, и теперь выглядела как немолодая, умудренная жизнью женщина, которая и впрямь годилась на роль чьей-то матери. Возможно, именно эту роль ей больше всего и хотелось сыграть. Во всяком случае, она и о «своем парне» всегда говорила так, словно была матерью этого бедолаги.

А сегодня кухарка Милли, если, конечно, велосипед сумеет выдержать ее вес и довезти ее до станции, собиралась навестить свою мать.

– Разумеется, можно, Джейн, – сказал мистер Нивен, вставляя салфетку в серебряное кольцо. Ей показалось, что он хочет спросить, куда она собирается поехать. – Второй велосипед в полном вашем распоряжении, а также, хм… Два шиллинга шесть пенсов и все графство. Если, конечно, вы вернетесь обратно! – Затем, словно слегка завидуя той свободе, которую только что широким жестом ей предоставил, мистер Нивен заметил: – Это же ваш день, Джейн. Вы вольны – хм… – делать все, что вам заблагорассудится. – Теперь он уже знал, что слова типа «заблагорассудится» ей известны, и то, что он их употреблял в разговоре с ней, могло отчасти служить даже некой похвалой ее любви к чтению. А вот кухарка Милли, услышав такое слово, вполне могла бы решить, что вольна по своему усмотрению распоряжаться всей кухонной утварью.

Впрочем, решила Джейн, в словах мистера Нивена, конечно же, никакого намека не было.

Итак, Материнское воскресенье выпало на 30 марта 1924 года. И у кухарки Милли была мать, к которой она могла поехать. А у горничной Нивенов Джейн была только ее собственная простенькая свобода и полкроны на все про все. Но тут раздался телефонный звонок, и все ее предыдущие планы моментально переменились. Нет, никакого пикника она себе устраивать не будет!

А ведь она даже надеяться не могла на нечто подобное, понимая, что, если мистер Пол и мисс Хобдей и не собираются присутствовать на «совете вождей» в Хенли, вопрос о том, как именно они могут провести этот день, все равно остается открытым. А что, если они в любом случае намерены провести его вместе?

Она знала, что у обоих есть машины. Теперь молодые люди, занимающие соответствующее положение в обществе, часто заводили себе собственный автомобиль. Иногда в разговоре с Джейн Пол, упоминая о машине, принадлежащей мисс Хобдей, называл ее «Эммамобиль». И они оба, безусловно, могли делать все, что им заблагорассудится. А если бы они вели друг с другом честную игру, то вполне могли бы – приди им вдруг такое в голову – воспользоваться тем, что в их полном распоряжении имеются целых два дома, весьма удачно оказавшиеся совершенно пустыми. Вообще, если задуматься, то в любом уголке страны в это воскресенье могли найтись временно опустевшие дома, столь удобные для тайных свиданий. И насколько она знает Пола Шерингема…

Вот именно. Она его и знала, и не знала. В определенном смысле она знала его лучше, чем кто бы то ни было – в этом она всегда будет абсолютно уверена, – но прекрасно понимала, что никто другой не должен об этом даже догадываться. С другой стороны, именно потому, что она знала Пола достаточно хорошо, ей было ясно: до конца его ни познать, ни понять невозможно. Вот, например, сейчас она знать не знала, о чем он думает, хоть и лежит, совершенно голый, с ней рядом. Ей вообще часто казалось, что он совсем ни о чем не думает.

А еще она понятия не имела, как он ведет себя с Эммой Хобдей. И насколько хорошо Эмма Хобдей – мисс Хобдей – его знает. Сама-то она Эмму Хобдей совершенно не знала. Да и откуда она могла что-то о ней узнать? Она и видела ее мимоходом всего раза два, но по крайней мере успела понять, что Эмма хорошенькая. Этакий цветочек. Эмма принадлежала к тому типу девушек, которых часто называют «цветочками». Они даже одеваются соответствующим образом – в платья в цветочек или еще какую-то одежду нежных тонов. Но какова Эмма сама по себе, под цветочками? Этого она не знала, и узнать ей это было неоткуда. Пол крайне редко упоминал Эмму в разговорах, несмотря на то что через две недели собирался на ней жениться. И для Джейн – хотя столь странное, даже загадочное, поведение Пола и доказывало, что она все же недостаточно хорошо его знает, – эта загадка служила неким утешением.

И вот ведь что странно: чем ближе был день свадьбы Пола Шерингема и мисс Хобдей, тем меньше времени они проводили в обществе друг друга. Джейн и раньше слышала, что вроде бы жених и невеста перед свадьбой не должны видеться в течение целого дня (или, может, всего лишь одной ночи?), но в данном случае получалась какая-то чересчур расширенная версия этого обычая, и подобные отношения меж ними сложились уже довольно давно. Полу явно следовало более отчетливо проявлять свое намерение вступить в законный брак.

И Джейн тут же пришло в голову выражение, тоже, конечно, вычитанное в какой-то книжке и вдруг обретшее вполне конкретное значение: «брак по договоренности», причем устроенный родителями.

Это было лучшее, на что она могла надеяться. Хотя не так уж сильно это ей помогало. Но если по какой бы то ни было причине сочетание цветочков и денег было именно тем, к чему Пол постепенно соскальзывал, тогда нынешний день – во всяком случае, именно так думала Джейн, подавая завтрак и слушая, как мистер Нивен рассуждает о корзинах для пикника, – да, нынешний день, начавшийся таким многообещающим солнечным сиянием, станет для нее, возможно, последним шансом. Она, впрочем, не знала, только ли ее последним шансом – может, и его тоже? А может, даже их общим?

В любом случае, она уже начала готовить себя к тому, что вскоре его потеряет. Но был ли он готов ее потерять? Вряд ли у нее было право предполагать, что и он смотрит на грядущие события именно с такой точки зрения. Возможно, она не имела права даже думать о том, что теряет его. Ведь он, в сущности, никогда ей не принадлежал. Хотя нет, конечно же, он принадлежал ей!

Она не знала, каково это будет – его потерять. Она даже думать об этом не хотела, хотя понимала, что непременно его потеряет. Пожалуй, утром того Материнского воскресенья в Бичвуде, подавая к завтраку горячий кофе, она думала только о том, что если Пол намерен правильно распорядиться этим днем, то пусть главную ставку делает на нее, Джейн. Мысль об этом давала хоть какую-то надежду. А потом однажды раздался тот телефонный звонок. «Ошиблись номером», – сказала она мистеру Нивену. И душа ее воспарила.

– Показушники скоро уезжают, – услышала она в трубке, – так что я остаюсь в норе совершенно один. В одиннадцать. У парадного входа.

Он говорил решительно, но все же шепотом, явно догадываясь, как неловко она себя чувствует, отвечая ему возле открытой двери в столовую, где завтракают ее хозяева. В общем, она получила приказ, краткий, решительный и изменивший все на свете. И, слушая его голос, Джейн старательно делала вид, что с вежливым терпением выслушивает объяснения некой словоохотливой «мадам», которая никак не поймет, что ошиблась номером. А потом она спокойно сказала: «Мне очень жаль, мадам, но вы не туда попали» – и повесила трубку.

Скольким же вещам она научилась за эти семь лет! Например, весьма уместно вставлять это их «мне очень жаль». И многому другому тоже. Но сейчас она была ошеломлена и растеряна. Она никак не могла осознать, что они с Полом останутся в огромном пустом доме только вдвоем. Раньше такого никогда не случалось. Да еще и этот его приказ подъехать прямо к парадному крыльцу… Ее еще ни в один дом ни разу не впустили с парадного входа. Хотя раньше, в самом начале их отношений, нечто подобное могло порой означать просто выбранное им место встречи.

– Ничего страшного, мадам…

Мистер Нивен по-прежнему жевал свой тост с мармеладом, и Джейн даже пожалела, что он толком не обратил внимания на то, как безупречно она сыграла свою роль в этом маленьком спектакле.

– Ошиблись номером, – объяснила она. А потом он подарил ей полкроны.

И, предположим, ему давно было известно, что она когда-то делала для Пола Шерингема – точнее, чем они с Полом Шерингемом занимались – причем, да, всего за шесть пенсов, а то и меньше. А потом, в общем-то очень скоро, она стала делать это и вовсе даром, поскольку взаимный интерес как бы исключил всякую необходимость в оплате.

Хотя, даже когда она дожила уже до восьмидесяти или до девяноста лет, если во время интервью ее просили вспомнить юные годы, она чувствовала, что будет вполне честна, заявив (впрочем, она так никогда этого и не сделала), что в юности сперва ощущала себя проституткой. Сиротой, служанкой, проституткой.

Он стряхнул пепел в пепельницу, украшавшую ее живот.

А потом еще тайной любовницей. И еще тайным другом. Пол ей так однажды и сказал: «Ты мой друг, Джей». И не просто сказал, а прямо-таки провозгласил. У нее от этих слов даже голова закружилась. Ее так никто и никогда раньше не называл, никто и никогда не говорил с ней о таких вещах столь решительно – он словно пытался объяснить ей, что никаких других друзей у него нет, что он на самом деле только сейчас понял, каким может быть настоящий друг. И ей, разумеется, никому нельзя было рассказывать о его новых невероятных откровениях.