Читаем без скачивания Жюльетта - Донасьен Альфонс Франсуа де Сад

Изысканные яства, которыми мы, утомленные и по-прежнему обнажённые, насладились за богато накрытым столом, быстро взбодрили нас, и скоро мы были готовы повторить все с самого начала. Мы снова начали ласкать друг друга и предаваться самым изощренным излишествам похоти. Мы испробовали тысячу разнообразных поз, непрерывно меняясь местами и ролями: становились поочередно то нежными самцами и покорными самками, то – уже через минуту – властными самцами и, обманывая таким образом Природу, весь божий день мы заставляли нашу снисходительную матерь с улыбкой взирать на все наши страсти – невинные нарушения её законов.

Прошел месяц. Эвфрозина, закалив как следует свою душу распутством, оставила монастырь, заехала проститься со своей семьей и отправилась осуществлять на практике усвоенные уроки безудержного либертинажа и узаконенного разврата. Как-то раз, позже, она нанесла нам визит; она рассказала о своей жизни, и мы, будучи развращены до крайности, не нашли ничего дурного в её образе жизни, не выразили ни малейшего сожаления и, в качестве последнего напутствия, пожелали ей дальнейших успехов на выбранном пути.

– Должна признать, что она делает успехи, – сказала, обращаясь ко мне, мадам Дельбена. – Сотни раз у меня возникало искушение сделать то же самое, и, конечно, я сделала бы это, будь мои чувства к мужчинам достаточно сильны, чтобы одолеть мою необычайную слабость к женщинам. Однако, милая Жюльетта, решив мою участь и на всю жизнь выбрав для меня эту обитель, небо любезно одарило меня весьма скромными желаниями к иным удовольствиям, кроме тех, которые в изобилии предлагает это святое место: удовольствия, которые могут доставлять друг другу женщины, настолько восхитительны, что о других я и не мечтаю. Тем не менее я признаю, что кто-то может интересоваться и мужчинами, для меня не является тайной, что кто-то может из кожи лезть, чтобы покорить их, в конце концов, все, – что связано с либертинажем, мне по душе… Мои фантазии уносят меня очень далеко. И кто знает, может быть, я выходила за такие пределы, которые трудно себе представить простым смертным; может быть, меня одолевали такие желания, которые удовлетворить просто невозможно?

Основной принцип моей философии, Жюльетта, – продолжала мадам Дельбена, которая после потери Эвфрозины все больше и больше привязывалась ко мне, – это презрение к общественному мнению. Ты представить себе не можешь, дорогая моя, до какой степени мне наплевать на то, что обо мне говорят. В самом деле, каким образом мнение невежд может повлиять на наше счастье? Только наша сверхделикатная чувствительность заставляет нас порой зависеть от него, но если, по зрелому размышлению, мы сумеем подавить в себе эти чувства и достичь той стадии, где абсолютно не зависим от этого мнения даже в самых интимных вещах, тогда, и только тогда, хорошее или плохое отношение к нам окружающих становится для нас в высшей степени безразличным. Только мы сами определяем критерии нашего личного счастья, только нам решать, счастливы мы или несчастливы – все зависит лишь от нашей совести и, возможно в ещё большей мере, от нашей жизненной позиции, ибо только она служит краеугольным камнем нашей совести и наших устремлений. Дело в том, – продолжала моя высокообразованная собеседница, – что человеческая совесть не всегда и не везде одинакова, почти всегда она есть прямое следствие образа жизни данного общества, данного климата и географии. Например, поступки, которые китайцы ни в коем случае не считают недопустимыми, заставляют нас содрогаться от ужаса здесь, во Франции. Следовательно, если это самое непостоянное понятие, зависящее лишь от широты и долготы, способно извинить и оправдать любую крайность, тогда только истинная мудрость должна помочь нам занять разумную среднюю позицию между экстравагантностью и химерами и выработать в себе кодекс поведения, который и будет отвечать как нашим потребностям и наклонностям, данным нам Природой, так и законам страны, где нам выпало жить. И вот, исходя из собственного образа жизни, мы должны выработать свое понятие совести. Поэтому, чем скорее человек определит свою жизненную философию, тем лучше, потому что только философия придает форму совести, а та определяет и регулирует все наши поступки.

– Поразительно! – вскричала я. – Выходит, вы довели свое безразличие до того, что вас ничуть не волнует ваша репутация?

– Абсолютно не волнует, – спокойно, с улыбкой ответила мадам Дельбена. – Более того: я получаю большое внутреннее удовольствие при мысли о том, что эта репутация дурная; если бы её считали образцовой, мне было бы не так приятно. Никогда не забывай, Жюльетта: хорошая репутация – это только лишняя обуза. Она не в состоянии вознаградить нас за все жертвы, которых она нам стоит. Те из нас, кто дорожит своей репутацией, испытывают не меньше мучений и страданий, чем те, кто о ней не заботится: первые живут в постоянном страхе потерять то, что им дорого, а вторые трепещут перед возможностью наказания за свою беспечность. Если, таким образом, дороги, ведущие одних к добродетели, а вторых – к пороку, одинаково усеяны шипами, какой смысл подвергать себя мучительным сомнениям, выбирая между этими дорогами, почему не посоветоваться с Природой, которая бесконечно мудрее нас, и не следовать её указаниям? На что я возразила:

– Боюсь, что если бы я захотела принять ваши максимы, мадам, я бы пренебрегла многими условностями своего воспитания.

– Ты права, моя дорогая, – ответила она. – Однако я предпочла бы услышать от тебя, что ты боишься вкусить слишком много удовольствий. Но в чем же состоят эти условности? Давай рассмотрим этот вопрос трезво. Общественные установления почти в каждом случае проповедует тот, кто никогда даже не интересуется мнением остальных членов общества, так что это не что иное, как оковы, которые мы все должны искренне презирать, которые противоречат здравому смыслу: абсурдные мифы, лишенные всякого чувства реальности, имеющие ценность только в глазах идиотов, которые соглашаются подчиняться им, фантастические сказки, которые в глазах разумных и интеллигентных людей заслуживают только насмешки… Но мы ещё поговорим об этом, потерпи немного, моя милая. Только доверься мне. Твоя искренность и наивность говорят о том, что тебе необходим наставник. Для очень немногих жизнь усыпана розами, и если ты мне доверишься, ты будешь одной из тех, кто даже среди терний находит достаточно цветов на своем пути.

Ничто не могло оставаться тайной в таком глухом приюте, и одна монахиня, которая почему-то особенно хорошо относилась ко мне, узнала о моих отношениях с аббатисой и встревоженно предупредила меня, что Дельбена – страшная женщина. Она отравила души почти всех пансионерок в монастыре, и, следуя её совету, по меньшей мере пятнадцать или шестнадцать девушек уже пошли по стопам Эвфрозины. Монахиня уверяла, что настоятельница – беспринципное, безнравственное, бессовестное создание, которое распространяет вокруг себя миазмы порока; в её отношении давно были бы приняты самые строгие меры, если бы не её влиятельные друзья и высокое происхождение. Я не вняла этим предостережениям: один лишь поцелуй Дельбены, одно лишь её слово значили для меня больше, нежели все самые убедительные речи. Даже если бы передо мной зияла пропасть, я бы предпочла спасению гибель в объятиях этой женщины. О, друзья мои! Существует какое-то особое извращение, слаще которого ничего нет: когда зов Природы влечет нас и когда появляется холодная рука Разума и оттягивает нас назад, рука Вожделения снова подставляет нам лакомое блюдо, и впредь мы уже не можем обходиться без этой пищи.