Читаем без скачивания Ножка терпсихоры, или Куртизанка в силу обстоятельств (Евдокия Истомина) - Елена Арсеньева

Ничего, все сошло гладко. «Роль танцовщицы Зефиретты в комедии-водевиле князя Шаховского „Феникс, или Утро журналиста“ Истомина играла прелестно, как умная и опытная актриса», – писал восторженный современник.

Итак, Истомина играла в водевилях, ну а Тальони…

Тальони только танцевала, только двигалась, летала, не тратя время и силы на слова. Но даже не в этом дело! И даже не в том, что Марию Тальони, конечно, «сделал», создал ее отец, гениальный хореограф. Счастье – именно так! – Марии Тальони состояло в том, что она была некрасива.

Одна из современниц вспоминала, что, увидев Марию днем, без грима, поразилась, какая она некрасивая, худенькая-прехуденькая, с маленьким желтым лицом в мелких морщинах. Но что такое реальность по сравнению со сценическим обаянием и танцевальной гениальностью Тальони! Да еще глаза, ее глаза – чудные, бархатные, таинственные. Она и впрямь была не танцовщицей из крови и плоти, а неземным, невесомым созданием, таинственной тенью, которую и станцевала с ошеломляющим успехом в балете «Тень», сочиненном Филиппо Тальони именно для нее.

Впрочем, некрасивая Мария Тальони – это слишком мягко сказано… Ее частенько называли уродиной, «маленькой горбуньей».

«От темени до талии это один человек; от талии до носка – другой, – почти с ужасом писала другая ее современница. – Большие, не принадлежащие телу ступни, которые все гнутся; да и все время она подгибает ноги (присядет и взлетит, вместо того чтобы попросту прыгнуть) и вообще больше делает вид, что прыгает … Обманывает тут всю публику…» А руки – примета великолепного, божественного танца Тальони – были так непомерно длинны, что «приводили отца в отчаяние»: «Что я поделаю с этими руками! Ниже, сгибай, скрести их!»

«Тело Тальони – непропорциональное, очень худое, неровное и волнующееся, вымазанное белилами, производящее это странное дрожание и вынимание (балетный термин) из действительности, – писал исследователь балета Олег Дарк. – Исключив из танца чувственность и позирование, Тальони заменяла женственность более сложной привлекательностью. Ее мужские прыжки размывали в танце половые границы. Она была томящим почти бесполым существом, не-женщиной хотя бы потому, что не вполне человеком».

А Дунечка Истомина была именно что человеком реальным, земным, созданным из плоти и крови, она была красавицей с обворожительными глазами и прелестной, довольно плотненькой, отнюдь не бесплотной фигуркой, в которую превратилось со временем детское худенькое тельце… и как только она стала ведущей танцовщицей петербургской балетной труппы и предметом поклонения «золотой» молодежи того времени, так она сделалась одной из самых доступных и хорошо оплачиваемых куртизанок столицы. Отныне возвышенное и низменное, земное и небесное, духовное и плотское были соединены в ее судьбе неразделимо, и русской истории она запомнилась не только и не столько искусством своим, сколько скандальными историями, с нею связанными.

Упрека нет в моих словах, Боже избави! Но… кабы не был так сильно восхищен Пушкин?..

А кстати, так ли сильно был он восхищен? Частенько ирония прорывается сквозь обычный, плотский мужской восторг, и трудно отличить тогда трезвую оценку искусства от оскорбленного мужского самолюбия!

…Твой голосок, телодвиженья,Немые взоры обращеньяНе стоят, признаюсь, похвалИ шумных всплесков удивленья.Жестокой суждено судьбойТебе актрисой быть дурной;Но, Хлоя, ты мила собой,Тебе вослед толпятся смехи,Сулят любовникам утехи —Итак, венцы перед тобой,И несомненные успехи.

Впрочем, оставим высокое искусство, с ним все ясно, и поговорим о материях земных – о скандалах.

История не оставила нам имени первого обладателя сокровища, имя которому – девственность актерки Истоминой. Определенно одно – скоро к ее постели выстроилась целая очередь. Дунечку упрекать не стоит – кулисы, уборные актрис, даже классы театральных воспитанниц – весь этот мир молоденьких, прелестных, не обремененных сдержанностью женщин был постоянным источником любовных приключений. Нравы были довольно свободны. Пушкин писал П.Б. Мансурову: «Все идет по-прежнему; шампанское, слава богу, здорово, актрисы также – то пьется, а то … – аминь, аминь!» Предоставим читателю произвести замену многоточию «согласно своей испорченности». У Никиты Всеволожского, приятеля Пушкина тех бурных лет, дамой сердца стала юная балерина Авдотья Овошникова. Вскоре у нее родился от Всеволожского сын, с чем Пушкин и поздравил счастливого отца. Правда, это не помешало Всеволожскому через год обвенчаться с княжной Хованской. П. Мансуров содержал столь же юную танцовщицу Марию Крылову. То есть Дунечка жила жизнью своей среды, отнюдь, повторимся, не монастырской. однако, в отличие от многих других, у нее не было одного постоянного обожателя. Бегали к ней и юные лицеисты, и чиновники, и бравые вояки. Дунечка охотно вдыхала фимиам восхищения и награждала своих обожателей ласками – прямо пропорционально приложенной к фимиаму сумме денег или хорошеньких подарочков.

Граф Алексей Федорович Орлов, к примеру, особой щедростью не славился, к тому же в сраженьях, а не на постели стяжал себе доблесть и славу. Выражаясь не столь вычурным языком, можно сказать, что Дунечку он, во-первых, не удовлетворил, а во-вторых, заплатил ей слишком мало. Рассерженная красотка немедленно раззвонила об этом всем, кому только могла, и великий эпатажник наш Александр Сергеевич, который в ту пору был счастлив унизить любым образом более богатого (а значит, более счастливого у продажных барышень!) соперника, немедленно сделал недоразумение этой пары достоянием не только гласности, но и вечности:

Орлов с Истоминой в постелиВ убогой наготе лежал.Не отличался в жарком делеНепостоянный генерал.Не думав милого обидеть,Взяла Лаиса микроскопИ говорит: «Позволь увидеть,Чем ты меня, мой милый, …?»

Понадеемся еще раз на богатый словарный запас нашего читателя…

Пушкину в ту пору было лишь восемнадцать, как и Истоминой (они родились в один год, в 1799-й). Повзрослев на два года и несколько образумившись, поэт попытался загладить дерзость, посвятив А. Ф. Орлову в 1819 году послание, первые строки коего уже звучат иначе:

О ты, который сочеталС душою пылкой, откровенной(Хотя и русский генерал)Любезность, разум просвещенный…

Говорят, Орлов не таил обиды на поэта и в свое время даже сумел убедить Пушкина не вступать в военную службу, вполне возможно, избавив его от преждевременной гибели где-нибудь на Кавказе.