Читаем без скачивания Отечественная война 1812 года. Неизвестные и малоизвестные факты - Сборник статей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но насколько заключенный союз отвечал и соответствовал долговременным интересам каждого государства? Собственно, в дипломатии именно этот критерий и определяет прочность любых соглашений.
Был ли выгоден союз в Тильзите Франции? Бесспорно, да. Наполеон был крайне заинтересован в упрочении альянса, так как он давал ему возможность решать основную задачу – эффективно бороться с главным противником – Великобританией, и попутно решать другие локальные проблемы в Европе, не опасаясь нападения России с тыла.
Отвечал ли союз российским интересам? Неужели буржуазно-аристократическая Англия для России, как и для Франции, была главным врагом? Может быть, геополитики правы? И русскому царю было бы лучше «зажмуриться» и вступить в настоящий альянс с Наполеоном против Англии? Но отвечал бы этот по-настоящему заключенный (а не вынужденный, как в Тильзите) союз российским интересам? Даже учитывая все англо-российские противоречия и британские «грехи» перед Россией, думаю, все-таки нет.
Представим себе гипотетический результат такого франко-российского «брака» в борьбе с туманным Альбионом. Наполеон при помощи русских оказался бы победителем. Даже не важно – экономическими средствами или военным путем, – но французы поставили бы Британию на колени. Что получали бы русские в итоге? Они оказались бы без союзников, один на один с могущественной империей, безраздельно доминирующей в Европе. Нетрудно предугадать, куда после Англии была бы направлена победная поступь наполеоновских солдат – против единственной оставшейся крупной державы, то есть против России. Такова объективная реальность. Вряд ли Александр I не просчитывал такой вариант.
По нашему мнению, война Англии была объявлена Россией лишь на бумаге. Хотя раздражение против предшествующей политики Англии и ее «эгоизма», безусловно, в 1807 году ощущалось в русских правящих кругах, но для обеих сторон она оказалась почти бескровной. Они стремились без лишней надобности не обострять конфликт и не провоцировать эскалацию лишь номинально объявленной войны.
Введение континентальной блокады в России также осуществлялось без рвения и с явными нарушениями. Вредить собственной экономике Россия не желала, и постепенно происходил отход от исполнения условий Тильзита под маркой торговли с судами «нейтральных стран». Смею предположить, что Александр I в 1807–1812 годах полагал, что реальным врагом № 1 для его государства была не Англия, а наполеоновская Франция. У России и Франции в тот период были обозначены слишком разные приоритетные задачи и в то же время отсутствовали общие интересы.
Российский монарх в этот период резонно считал, что Россия будет успешнее противодействовать гегемонистским планам Наполеона, находясь с Францией в союзе, нежели в прямой конфронтации. А заодно сможет подготовиться к будущему военному столкновению. Англичане же все это время оставались потенциальными союзниками русских, так же как и русские для англичан. Поэтому Александром I учитывались самые различные факторы в оценках политической конъюнктуры и текущих процессов при принятии решений, в том числе, и не в пользу существовавшего русско-французского союза. Можно сказать, что, несмотря на Тильзитский договор, русский стратегический курс в 1807–1812 годах, как и прежде, оставался неизменным и был нацелен на будущую борьбу с Наполеоном.
Охлаждение союзной «дружбы» началось почти сразу же, как только два императора покинули Тильзит. Дипломатические разногласия стали обнаруживаться во многих актуальных для каждого государства вопросах. А стратегического партнерства просто не получалось, особенно это стало заметно в 1809 году.
Правда, Александр I долгое время старался формально не нарушать достигнутых договоренностей. Вероятно, он был уверен, что его союзник с явными симптомами комплекса победителя рано или поздно допустит стратегический просчет. Ждать ему пришлось недолго – в 1808 году Наполеон ввязался в испанскую авантюру и завяз в клубке им же созданных проблем на Пиренейском полуострове. Перед встречей в Эрфурте, на которую Александр I поехал с недоверием в сердце, он дал в Кенигсберге аудиенцию прусскому министру, барону Г. Ф. К. Штейну, который записал следующее: «Он видит опасность, грозящую в Европе, вследствие властолюбивых замыслов Бонапарта, и я думаю, что он согласился на свидание в Эрфурте только для того, чтобы еще на некоторое время сохранить мир».
Встреча в Эрфурте свидетельствовала о том, что дух Тильзита начал стремительно испаряться. Стараясь застраховать свои тылы, Наполеон просил Александра I помочь ему в случае вероятной войны с Австрией. Российский же император позволил себе проявить несговорчивость. Правда, потом он был вынужден согласиться на совместные действия против австрийцев, но только в случае их нападения на Францию. Когда же в 1809 году именно по такому сценарию началась война, русский корпус под командованием генерала князя С. Ф. Голицына сначала долго сосредотачивался, затем медленно продвигался в Галиции, при этом русские и австрийцы «дружески маневрировали», «встречались только по недоразумению» и в целом договорились не ввязываться в бои. С обоюдного согласия разыгрывалась пародия на военные действия. Русские никак не хотели воевать, и их поведение можно было охарактеризовать только как умышленное бездействие.
И это понятно: Россия никоим образом не была заинтересована в разгроме Австрии, и Александр I ранее сделал все, от него зависящее, чтобы предупредить возникновение австро-французского военного конфликта в 1809 году. В результате у французского императора возникли обоснованные подозрения в отношении военных действий русских. Это доказывало, что привязать к победной французской колеснице Александра не удалось. Надежды Наполеона на Тильзит не оправдались.
В ухудшении отношений между двумя империями, как видно из его переписки, он винил не лично Александра I, а, как ни парадоксально, Англию, английских агентов, представителей «английской партии» при русском Дворе, дурно влиявших на принятие царских решений. А тут ему вдруг стало ясно, что его, умудренного огромным опытом политического выживания, переиграл какой-то юноша, хоть и с императорским титулом. Причем смог так обольстить, имитируя без всякой фальши искренность и дружбу, что заставил забыть про элементарную бдительность.
Необходимо учитывать, что Тильзитский договор породил скрытую оппозиционность не только в общественных кругах, но даже в среде высшей бюрократии. Многие даже не отставные, а высокопоставленные сановники неофициально позволяли себе критические высказывания как по поводу Тильзита, так и в адрес Наполеона. В армии и обществе по-прежнему господствовал стойкий антинаполеоновский настрой. А в армейских кругах стали вновь созревать идеи реванша и отмщения французам за поражения русских в 1805-м и 1807 году. Особенно это было распространено в среде военной молодежи. Интересно, что власть, если и не поощряла, то и не пресекала антифранцузские настроения.
На тильзитский период пришлось проведение в России некоторых важных реформ не только, как говорилось, в военной сфере, но и по гражданской части. Если военные преобразования, выдержанные в профранцузском духе, не подвергались критике, то робкое реформирование государственного аппарата и новые правила для чиновников были с осуждением встречены дворянством. Все нововведения связывались в обществе с личностью «безродного» М. М. Сперанского. Его деятельность сразу же нашла массу противников, которые усматривали в ней опасность революции, а его самого стали обвинять в предательстве в пользу Наполеона. Собственно, из запланированных реформ удалось воплотить в жизнь лишь идею создания Государственного Совета (1 января 1810 года). Но к 1812 году положение Сперанского стало шатким.
Нельзя не отметить в это время и такого явления в Европе, как резкий рост национализма, в первую очередь в Германии. Это была ответная реакция на французское господство. Россию этот процесс также не обошел стороной. То, что можно охарактеризовать как патриотический дух, стало обычным для дворянского общества и распространилось на другие социальные слои. Дворянство тогда являлось и культурной элитой страны. Интеллектуалы стали идеологами консервативного патриотизма (или традиционализма) с ярко выраженной антифранцузской направленностью. Именно в этот период начинается и борьба с французским воспитанием и галломанией, которая не только сводилась к искоренению французского языка из повседневной речи дворян, но и распространялась вплоть до политических мнений и пристрастий. Это выразилось в появлении подчеркнуто русских литературных кружков и периодических журналов. В обществе стало входить в моду все русское и отрицалось все иностранное, то есть в первую очередь – французское.
Военные поражения во многом истолковывались наличием иностранного воспитания и отсутствием патриотизма. Рупором этих мощных общественных настроений стал граф Ф. В. Ростопчин, считавший, что окружавшие царя люди были «набиты конституционным французским и польским духом», а реформы Сперанского «несообразны с настоящим делом». В результате дворцовых интриг весной 1812 года, когда всем стало ясно, что война с Францией уже неизбежна, Александр I сделал свой выбор в пользу дворянской оппозиции, Сперанский был отправлен в ссылку. Обстоятельства его падения до сих пор остаются не выясненными полностью. Его негласно обвиняли в государственной измене, в заговоре в пользу Наполеона и так далее. Ясно, что это были абсолютно надуманные предположения, а на самом деле российский император перед войной решил пожертвовать непопулярной фигурой и сделать ставку на патриархально-консервативные силы. Таким образом, Сперанский стал жертвой во имя успокоения встревоженных «умов».
