Читаем без скачивания Как (не)родные - Лада Ражинскас

придется собрать самому, я не скоро вернусь домой.

Панихиду выдерживаю с трудом: душно, в носу свербит от церковных запахов. Когда начинают заколачивать гроб, я подхожу к изголовью и подаюсь чуть вперед. Под звуки вбиваемых гвоздей я шепчу ему слова, которые он когда-то говорил мне перед сном.

– Не бойся, монстров не существует. Пусть тебе приснится то, что ты любишь.

Выхожу из храма на мороз, дым изо рта. Хорошо, даже верхнюю пуговицу застегивать не хочется.

Комментарий психолога Марины Руфановой

Когда слоненок рождается на свет, он многое может сам. Ходить, есть, следовать за стадом. А спустя некоторое время он совсем становится самостоятельным и больше не нуждается в опеке родителей.

Совсем другое дело с людьми. При рождении мы совершенно беспомощные. Родители с младенчества влияют на наши выживаемость, характер, успешность в жизни. Нуждаемость в них остаётся с нами навсегда. И в три года, и в 17 и 64. Нужда лишь меняется с возрастом. Если в раннем детстве забота родителей – это вопрос жизни и смерти, то, взрослея, мы ждем других вещей.

Рассмотрим этот феномен на героине рассказа – молодая девушка, замужем. Несмотря на долгую и, похоже, вынужденную разлуку с отцом, она решается в последний раз увидеться с ним. Несмотря на отстраненный вид, мы понимаем ту острую боль, которую переживает девушка, теряя отца, а вместе с ним и надежду на простые слова: «Ты у меня самая умная и красивая, я горжусь тобой». Спустя годы разлуки, обиды, ярости – потребность в этих словах все еще остается в героине.

В случае если девушка не получает признания отца, она начинает поиски человека, который сможет его заменить, сможет заполнить пустоту. Мы узнаем историю из детства героини, где, воодушевившись словами учителя по физкультуре, она решает стать для него самой-самой. Часто эти поиски продолжаются всю жизнь. В партнерах, начальниках, иногда в собственных детях.

Если родители развелись, прервали связь или занимали роль отстраненного наблюдателя, в душах детей появляется ощущение покинутости и страстное желание хоть как-то угомонить внутреннюю печаль. Что обычно помогает? Принятие! Только не поймите это как мантру. Принятие – это глубокая внутренняя работа, это процесс. Это осознание боли от покинутости, это ярость на родителя, это грусть, что так вышло и ничего не изменить и, как результат, принятие ситуации.

Обычно оно звучит примерно так: «Да, я понимаю и признаю, что мой родитель причинил мне боль. Сейчас я взрослый и могу найти людей, которые будут со мной, будут заботиться, признавать и любить. Жаль, что я не смог_ла получить этого от отца».

Принятие и признание ситуации позволяет с уважением отнестись к своей нужде и остановить неосознанные поиски замены родителя.

Оля Продан. «Надо все проговаривать»

– Сваришь кофе сегодня? – Вера потянулась к окну и отдернула штору, чтобы апрельское солнце помогло проснуться.

– Сварю, куда ж я денусь, – он жмурился и утыкался носом в подушку. – Иди ко мне, – Антон притянул Веру за талию и прижался к теплой спине. – Доброе утро, соня.

– Доброе утро.

Антон боком, нехотя сполз с кровати, как ребенок, которого в зимние семь часов утра поднимают в садик, и пошел на кухню.

– Тебе помочь? – крикнула Вера из спальни.

– Я сам, спасибо!

Вера еще несколько минут покаталась по кровати, помахала ногами и руками, медленно спустилась, накинула халат и подкралась сзади к Антону. Она встала в дверном проеме и недолго наблюдала, как он склонился над печкой. Она видела Антона таким почти каждое утро вот уже пять лет, и каждый день он казался ей красивым и сексуальным: широкие плечи, сильная шея, лохматые волосы. Он был хорош всегда. Не больше и не меньше, чем вчера или год назад. Антон стоял к ней спиной, абсолютно голый.

– Ой, господи. Ты чего тут? Я сам все сварю, – Антон резко повернулся и от неожиданности отшатнулся в сторону.

– Слушай, я тут сказать хотела. Помнишь, мы договаривались быть открытыми?

– Угу.

– Мне кажется, это правильно было, да?

– Угу. Ты это к чему?

– Да так, просто.

– Просто?

– Если честно, мне кажется, я влюбилась.

– В меня?

– В тебя – это давно. А еще кое в кого – недавно.

Антон смотрел ей в глаза, не моргая. На лбу собралась одна жирная вертикальная морщина.

– А кое в кого – это в кого?

– Это же неважно. Прости, не надо было говорить, да?

– То есть ты просто влюбилась?

– Не знаю, просто или не просто, но чувства появились. Понимаешь, они возникли сами собой. Раз – и все! Понимаешь? У тебя же было так?

– Было. С тобой.

– Да, а у меня – с тобой. Но время идет. Помнишь, мы смотрели одно шоу на ютубе? Там психолог объяснял, что на протяжении жизни мы еще будем влюбляться, но это не значит, что нельзя при этом иметь семью. Это не измена.

– Помню.

– И мы тогда обсуждали с тобой эту тему. Договорились, помнишь? Если кто-то из нас влюбится, мы должны проговорить это, чтобы не было недопониманий, чтобы двигаться дальше. Или что-то изменить, если нужно. Помнишь?

– Помню.

– Блять, кофе! – Вера дернулась к шипящей печке. Антон отступил на пару шагов. Она стала прикладывать мокрую тряпку и выжимать ее в раковину. Он стоял молча. – Мог бы помочь.

– Могла бы сказать раньше.

– Ты закрыл его спиной.

– Я не про кофе.

– Не про кофе я тоже не знала раньше. Как я могла знать, что влюбляюсь? И почему ты сейчас так ведешь себя?

– Я веду себя как человек, жена которого влюбилась в другого. По-моему, все логично.

– Нелогично. Мы ведь договорились с тобой. У нас были правила на этот счет: влюбился – расскажи. Это важно для отношений. А теперь я виновата в том, что соблюдаю договоренность и честна с тобой.

Вера протянула руку и достала из сушилки большую кружку. Налила кофе, сделала пару глотков.

– Будешь? – она исподлобья бросила взгляд на Антона, а затем перевела его на турку.

– Буду, – буркнул Антон и потянулся за своей чашкой. Он дышал глубоко и громко, как во сне. И продолжал стоять голым перед Верой, пока она украдкой рассматривала его веснушки на плечах.

– Просто я не ожидал, что это случится. Мы, конечно, договорились, но я же не знал, что… ну, не думал… Думал, вернее, что, возможно, это буду я… То есть как бы это я влюблюсь… если влюблюсь…

– А, то есть ты хотел быть первым? Это что, соревнование?

– Нет, не то чтобы я хотел влюбиться в кого-то