Читаем без скачивания Месть инвалида - Андрей Дашков

И они шли вперед. И убивали других сопляков. И гибли сами. И умирали в мучениях. За что? Да ни за что! Просто потому, что этот неуязвимый полубог-полузверь, насмехаясь, посылал их на смерть. Но гибель каждого влекла за собой вереницу других смертей или медленное угасание тех, кто их любил.

И матери рыдали в тысячах километров от безвестных мест, где сложили головы их сыновья, и умирали от тоски. И девушки отдавались другим, более удачливым, более умным. Хитрожопым пронырам, богатеньким папенькиным сынкам. И дети павших солдат становились нищими сиротами. И несчастные вдовы опускались на самое дно…

Вся эта страна по-прежнему принадлежала свиньям, еще больше разжиревшим на войне и поставках оружия. Свиньи не имели национальности. Они одинаково жадно пожирали любой корм, из любой кормушки. А может быть, солдаты сражались за тех паскуд, которые называли себя «цветом нации» и на этом основании отсиживались в бункерах, в почти полной безопасности? Или, может быть, они защищали свою собственность и свободу? Но у них и так не было ни свободы, ни сколько-нибудь заметной собственности! Большинство из них не могло рассчитывать даже на приличную работу. Как это ни горько, приходилось признавать, что солдаты погибали напрасно…

Сержант понял, что глаза могут выдать его. Не лицо, нет. Эта чужая маска давно ничего не выражала, превратившись в застывшее желе, в котором военный хирург наспех вырезал человекоподобные черты и рваную щель рта.

Хирург отлично умел извлекать пули, перепиливать раздробленные кости и отрезать пораженные гангреной конечности, но он не имел понятия о пластической хирургии. Поэтому результат получился соответствующим. Подобной физиономии позавидовали бы дешевые загримированные монстры из фильмов ужасов. Но глаза… Сержант подумал, что его зрачки вот-вот выскочат и полетят в полковника, словно две свинцовые дробинки. Чтобы не поддаться искушению, он выпустил из руки пистолет.

Нет, нельзя убивать сейчас. Сначала надо лишить подонка всего, чего лишился сержант, всех радостей жизни, всех утех и наслаждений. Любимой женщины, детей, самой возможности плодить этих чертовых детей, дома, работы, друзей, неба над головой, ног, рук, лица, покоя. Всего! И только тогда…

Но еще одна мелочь остановила сержанта. Вернее, две. Машина и водитель. Снаружи почти наверняка ждал водитель. Даже если полковник приехал один, то его машина слишком заметна в этом забытом богом районе и рано или поздно привлечет к себе чье-нибудь внимание.

От внезапной страшной мысли у сержанта заледенели кишки, которые были на пару метров короче, чем у НОРМАЛЬНЫХ людей (тот самый штык укоротил их одной ледяной зимней ночью). А не поддался ли он на очередной подлый обман, не дал ли завлечь себя в новую игру под названием «охота на двуногого»? Вот и тоска ослабила бульдожью хватку, которой держала его за горло столько лет! Что же дальше? Убийственное разочарование? Уж он-то постарается, чтобы оно действительно стало УБИЙСТВЕННЫМ!

– Что надо? – прохрипел сержант голосом, которого сам не узнал.

– Для начала здравствуй, сынок! Позволь тебя обнять.

Сержант не думал, что дойдет до ЭТОГО. Правда, не думал. Это было за гранью представимого. Но старый мерзавец нагнулся, потянулся к нему, длинные сильные руки обхватили искалеченный торс…

Охреневший сержант подавился ругательствами. Одновременно ему хотелось смеяться. Но он был слишком слаб даже для истерики. Не иначе, полковник решил разыграть какую-то паршивую, гнилую, лицемерную, ублюдочную, издевательскую комедию с целью окончательно сжечь его плавящиеся мозги!

Впрочем, полковник был серьезен. Если бы он СЕЙЧАС улыбнулся, сержант разрядил бы в него пушку, несмотря ни на что. То же самое случилось бы, если бы лицо полковника скривилось от дурного запаха или вполне объяснимого отвращения.

Но ничего подобного. Полковник вцепился в него взглядом, выражавшим лишь необъяснимый интерес. Он будто прощупывал дальномером высоту, напичканную укреплениями, которую ему предстояло взять с ротой никуда не годных желторотых «засранцев». И чувствовалось, что он ее возьмет. Любой ценой, даже если придется отправить всю сотню засранцев в ад! А сам, конечно, останется жив.

«У этой сволочи договор с сатаной на поставку мяса», – вдруг подумал сержант. Это была дикая, абсолютно нехарактерная для него мысль. Он не верил ни в бога, ни в дьявола. Он вообще ни во что не верил, кроме одного: весь мир – огромная куча дерьма. Чего-чего, а дерьма сержант нажрался досыта. И сам, наверное, давно уже превратился в дерьмо – во всяком случае, это не явилось бы для него откровением…

Покончив с сантиментами, полковник достал из кармана пачку хороших сигарет и протянул сержанту. У того голова пошла кругом от одного только аромата, однако он нашел в себе силы отказаться. Лучше бы полковник принес водки…

Лучше?! Ах ты, продажная падаль!.. Нет, сегодня сержант не напьется. Не спрячется в черном угаре запоя. У него не осталось причин для того, чтобы прятаться. Но зато появился повод мысленно надавать себе пощечин. Чего он вообще стоит, если даже мизерные подачки вынуждают его вести нешуточную и мучительную борьбу с самим собой? Что же будет, когда дело дойдет до настоящих искушений? А дело до них дойдет – в этом можно было не сомневаться. Старый лис никогда не является просто так. У старого лиса наверняка есть план и расчет. Сержант явно входит в этот расчет. И кто знает, не окажется ли он снова в числе «запланированных потерь», не бросят ли его на съедение псам – как тогда, перед последним штурмом? КТО знает? Полковник уж точно знает…

Полковник спрятал сигареты. Это можно было расценить как сочувственный жест, как тонкую оценку ситуации, однако сержант лучше других понимал, что в списке немногочисленных «слабостей» полковника сострадание не значится. Не значатся там и прочие «слюни», мешающие мужчине жить и побеждать.

Полковник поискал взглядом, на что бы присесть. По понятным причинам в конуре сержанта не было стульев. В конце концов полковник опустил свою сухую задницу на стол, не побрезговав грязной клеенкой.

– Плохи твои дела, сержант, – сказал он, просто констатируя факт.

Сержант медленно кивнул. Одно утешало его – близость пушки, до которой было легко дотянуться и которую он мог достать в любой момент, чтобы покончить со всем этим представлением. Он не был мазохистом, однако полковник всегда немного гипнотизировал его. И восхищал, если уж на то пошло, – как предельное, неискоренимое, непобедимое зло. Гнуснейшая ложь становилась правдой, стекая с его губ; грязные оскорбления звучали призывом в его устах («Вперед, говнюки! Вперед, козье племя!») – и «сынки» шли в бой и подыхали за извращенную «правду» и растоптанную сапогами «веру»…