Читаем без скачивания Младшая - Светлана Александровна Камушкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Погруженный в свои мысли мальчик вернулся в селение. Подходя к дому, он почувствовал неладное — вороны сегодня разгалделись не на шутку. Они перескакивали с места на место, стучали клювами по дереву крыши и каркали громко, грубо, словно выкрикивали проклятья. Жители селения спешили мимо, стараясь не замечать того безумия, что творилось в доме вождя.
Шаманка Ирда сидела возле входа. Глаза ее были закрыли, руки мелко дрожали, но по-прежнему сжимали бубен и колотушку. Не открывая глаз, она по шагам признала Тосуму.
— Или в дом. — Голос женщины напоминал воронье карканье, и холодный страх поднялся с глубин души мальчика.
— Иди в дом, — повторила шаманка. — Помоги сестре найти всех трех.
— Кого трех? — Не понял Тосума.
— ИДИ!!! — Шаманка уже не говорила, а кричала, каркала, словно старая ворона, и руки ее дрожали все сильнее.
Тосума ворвался в дом. Сквозняк взметнул огонь в очаге, и мальчик не сразу понял, что же происходит. Тени метались по комнате, скакали по осколкам посуды и разбросанным вещам. Только через несколько секунд он понял, что тени принадлежали его сестре. Райси бегала по дому. В руках она держала, наверное, единственный уцелевший горшок. Кто мог устроить такой разгром и зачем? Что искала его сестра? Тосума замер у двери, не зная, что делать. Страх грыз душу. С кровати донесся стон — его отцу явно стало хуже.
Заметив брата, Райси замерла, выдохнула с облегчением.
— Надо найти жаб, — пискнула она и прижала горшок к груди.
— Каких жаб? — не понял мальчик.
— Серых жаб, — его сестра стала нервно оглядывать по сторонам, и все больше вглядываться в темные углы. — Милк ночью подкинул, что бы они ему путь в дом указали. Сам он пройти не может. Ирда сторожит снаружи, чтобы никто не помешал, а мне надо всех трех жаб найти. Иначе милк все силы отца заберет.
Голос ее сорвался, перешел на крик.
— Хорошо, — Тосума кивнул, он даже не представлял, как искать, где, и главное, как должны выглядеть эти самые жабы.
— Я одну нашла, — Райси постучала по горшку, и в ответ на ее стук, изнутри посудины послышалось недовольное ворчание. — Надо еще двух. Но они прячутся. Я одна не успею.
Вдвоем они вновь перерыли дом, перебрасывая шкуры с одного места на другое, переставляя копья и проверяя все темные углы, но проклятые жабы спрятались слишком хорошо.
Тосума замер, прислонившись к стенке. Райси суетилась, все еще надеялась найти. Мальчик перевел взгляд с сестры на отца, лежащего на меховой подстилке возле очага, и подозрение закралось в его душу. Медленно подошел он к мужчине, аккуратно взялся за край шкуры, служившей одеялом, и резко дернул, открывая тело, измученное болезнь. Райси обернулась, стараясь понять, что ее брат задумал, и взвизгнула, чуть не выронив горшок. На груди вождя устроились две серые жабы, большие, надутые, явно довольные своей ролью. Свет от очага упал на них, и обе посланницы милка, мерзко квакнув, спрыгнули на пол и бросились в разные стороны.
— Лови их, — Райси помчалась за первой.
Тосума, отбросив одеяло, поспешил за второй. Жабы явно намеревались скрыться от преследователей в темных углах дома, кто знает, может даже облик изменить, прикинувшись черепками посуды. Но дети были быстрее. Райси ловко подхватила жабу крышкой от своего горшка, и, не дав той опомнится, забросила в посудину, к ранее пойманной. Тосума же медлил. Брать такую жабу в руки — все равно, что проклятье на себя накликать. Да еще милкова посланница, почувствовав неуверенность мальчика, решила бороться за свою свободу. Ее серые глазки блеснули злобой, перепончатые лапки застучали по полу, выбивая ей одной понятный ритм. Тосума сглотнул. Жаба начала меняться. Ее кожа лопалась, выпуская на свет шипы и иголки, мерзкое создание росло и раздувалось, превращаясь в толстого, но явно опасного монстра. Страх всколыхнулся в душе мальчика, холодный, липкий, он поднимался все выше, не давал дышать, и ноги подкашивались, и руки дрожали.
Где-то совсем рядом затрещало пламя в очаге, Тосума медленно повернул голову и посмотрел в огонь. Знакомый женский силуэт танцевал в пламени, и звонкий голос звал его по имени, заставлял вспомнить данное много лет назад обещание.
Ничего не бояться. Жить ради сестры и отца.
Мальчик сжал зубы и посмотрел на разросшуюся жабу. Взгляд его был спокойным и уверенным. И жаба замерла, все наросты на ней осыпались пеплом на пол, тело уменьшилось до прежних размеров, и уже через минуту у ног Тосумы жалобно стонала прежняя мерзкая серая жаба. Мальчик поежился, но больше от неприятия, чем от страха. Нож все так же был на поясе, и Тосума вытащил его из чехла. Не обращая внимание на стоны жабы, он нанес ей единственный, но точный удар.
— Хорошо. — Ирда смотрела, как на дне горшка копошились две жабы, скакали по шкурке третьей, погибшей от ножа. — Теперь надо убраться в доме. Я вернусь ближе к утру.
Она уходила в лес, уносила с собой посланниц зловредного духа, и Тосума почувствовал такую усталость, что готов был упасть и уснуть прямо у порога родного дома. Но Райси за ним следила. Она силой затащила его в жилище, заставила сменить одежду и только тогда разрешила лечь возле очага. Сон пришел сразу же, гулкий, холодный, но без сновидений.
Проснулся мальчик от запаха вареного мяса. Вставать не хотелось, под шкурами было тепло и уютно, но голод оказался сильнее. Тосума сел и огляделся. В доме снова стало чисто, словно и не было вчерашнего разгрома и погони за жабами. Райси колдовала у очага. Рядом сидел их отец. Выглядел он измученным, но по взгляду было видно, что силы к нему возвращались. По крайней мере, он уже уверенно держал в руках кусок кости, из которой вырезал новый наконечник для копья.
— Проснулся! — Райси радостно улыбнулась брату. — Есть хочешь?
Тосума кивнул, и вскоре уплетал за обе щеки вкусный суп. Отец смотрел на него и довольно улыбался. Если и было что-то плохое в их жизни, то оно ушло, и возвращаться пока не собиралось.
Лето сменяло весну, дарило тепло и сочные ягоды. Осень приходила вслед за летом, принося с собой дожди и хлопоты по подготовке жилищ к зиме. Зима спешила следом за сестрой и радовала подледной рыбалкой и выслеживанием зверя на снегу. А весна вновь напоминала — жизнь она повсюду,
