Читаем без скачивания Начало пути - Алан Силлитоу

— Не ищите, у меня есть, — сказал я и сунул ей под нос свою пачку. — Раз уж ты занялся чаем, сделай нам по сандвичу, — крикнул я Элфи.

Она не успела сунуть сигарету в зубы, как я поцеловал ее и прижал к себе. Она сопротивлялась, но, видно, ей не впервой было отбиваться втихаря.

— Только пикни, я скажу, ты меня первая поцеловала, — прошептал я.

От такой наглости глаза Клодин зло вспыхнули, и я поцеловал ее еще раз и так притянул к себе, что ощутил теперь ее всю.

Я зажег спичку, дал ей прикурить, и, когда Элфи увидел, как близко мы стоим друг от друга, в нем взыграла ревность. Он растерялся, но Клодин взяла его под руку и поцеловала, — дескать, не сомневайся, все хорошо; он приободрился, посадил ее на колени и не отпускал, пока чайник на газовой плите не засвистел, тогда он отпустил ее и кинулся на кухню.

Пришел мой черед, и я не стал терять время даром. Я впился ей в губы, но она зашипела как змея и оттолкнула меня.

— Бесстыжий ублюдок!

— Что тут у вас такое? — спросил Элфи.

— Его спроси, — вся красная бросила Клодин.

— Я только хотел узнать, нет ли у нее сестры, думал познакомиться, — сказал я. — Ладно, видать, я тут лишний. Обойдусь без вашего чая и сандвичей, надеюсь, все у вас остынет и зачерствеет, покуда вы будете забавляться. Раз мне не рады, я ухожу.

От дверей кухни я прибавил кой-что похлеще, Элфи затрепыхался, пытаясь вставить словечко, а у девчонки лицо стало еще напряженней, словно она уже чувствовала себя виноватой за все то вранье, которым я могу осквернить их гнездышко.

— И вот еще что, — сказал я и так уставился на Клодин, что Элфи побледнел. — Насколько мне известно, не один я тут ублюдок, и, надо думать, не один я бесстыжий.

— Заткнись! — взвизгнул Элфи и изо всех сил пихнул меня, думая вытолкнуть за дверь, но я повернулся и тоже пихнул его, да так, что он отлетел на другой конец комнаты. И вышел сам, а дверь за собой захлопнул совсем не так яростно, как они ждали.

На другой день я забыл и думать про эту Клодин, я добивался свидания с одной продавщицей, которая застукала меня на складе за чтением и, разглядев мою книгу, решила — со мной стоит, пожалуй, познакомиться поближе. И вот субботним утром прогуливаюсь я на солнышке по Уилер-Гейт и вижу: навстречу идет Клодин. Ну, я, конечно, поздоровался с ней так, словно мы сто лет знакомы. А она будто хлыстом ожгла:

— Чего тебе?

Но все-таки остановилась. На ней было темно-красное летнее пальто, темные чулки, губы накрашены ярко-красной помадой, волосы высоко взбиты.

Мне сразу снова ее захотелось, и меня ничуть не смущало, что она подружка Элфи, пожалуй даже наоборот.

— Я так и надеялся, что тебя встречу, — сказал я. — Ты уж не сердись, что я тогда сбежал.

— А больше, по-твоему, на тебя не за что сердиться? — спросила она.

— Ну, раз уж пошел такой разговор, — ответил я, — ты тоже хороша — как меня обозвала.

— А ты как дал волю рукам? Вот я и брякнула.

— Я совсем голову потерял.

— Ну, может в другой раз не потеряешь.

— Уж постараюсь. Я не часто такой бесстыжий. Только иногда.

— По мне, слишком часто.

— Ну, со слов Элфи этого не подумаешь.

Тут она так покраснела — ярче пальто и помады.

— Я что, лишнее ляпнул? — прибавил я, будто устыдился своей бессовестности. — Мы с Элфи старые дружки, прямо от рожденья. Мы много о чем болтаем. Это не беда, цыпочка.

На минуту у нее прямо язык отнялся. Наконец она выговорила:

— Он тогда сказал, что больше не станет водить с тобой дружбу. Дал слово, что больше и говорить с тобой не будет.

— Ну, сама понимаешь, — сказал я, — мы старые кореши. Ему это не больно легко. Он, наверно, хотел не враз, а постепенно. Элфи не враль, не думай. Он парень первый сорт.

— Ну, уж он у меня получит. Я возразил — лучше не надо.

— Зачем тебе это, если у вас дело слажено. Зачем все ломать из-за такой малости? Пойдем лучше выпьем чайку у «Львов» на Лонг Роу. — Клодин огляделась, словно надеялась увидеть свою мамашу и спросить разрешения. — Болтают-то все про всех, — продолжал я, — а хуже от этого никто ни про кого не думает. Хочешь, порасскажу, какие у нас дела случаются, где я работаю, да ведь ты, наверно, и сама слыхала, так что это ни к чему.

За чаем она сказала с горечью:

— Наверно, Элфи все тебе про меня рассказал?

— Сказал только — у вас все слажено, а раз так, делайте что хотите — не беда.

Мне не терпелось перевести разговор, он, конечно, сослужил свою службу, сблизил нас даже больше, чем я надеялся, но если его продолжать, может и отдалить. Мне хотелось поладить с Клодин, а вовсе не поссорить ее с Элфи, ведь после ссоры они только еще больше прилипнут друг к другу. И обсуждать их дела так, будто я ей родной брат, мне тоже не больно надо. Окажись мы в местечке поукромней, я облапил бы ее не хуже, чем тогда у Элфи, — просто чтобы поставить все на место; с этой мыслью я потянулся через стол и дотронулся до ее руки, она не запротестовала, тогда я под столом тронул ее коленку, но так быстро, что она не успела оттолкнуть мою руку и уже в следующую секунду не знала, правда я ее погладил или ей померещилось. Вот хорошо, ведь она даже не покраснела, а то когда краснела, лицо у нее становилось злое и уж совсем некрасивое.

— Ходил сейчас по книжным магазинам, — сказал я, — но что-то ничего интересного не нашел. По субботам я всегда заглядываю в книжные магазины. На неделе люблю проглядеть книжку-другую.

— Вон как. А в тот вечер я про тебя подумала — совсем неотесанный.

— Да просто я пришел к Элфи не в полном параде. Я ж не знал, что тебя встречу. Это была приятная неожиданность.

— Вел ты себя тоже не больно красиво.

— Не надо об этом, Клодин. Я тогда совсем голову потерял. Я могу быть вежливым… только не все время. Я ж не Элфи, я ведь не сидел, как он, на хлебе с патокой да на черном чае.

Она рассмеялась:

— Да ну? А он мне про это не рассказывал.

— Уж я-то знаю. Мы с ним под стол пешком вместе ходили.

— А отец у него куда девался?

— На войне убили. Как моего.

— А я уж подумала, он вовсе безотцовщина, — сказала Клодин. — Я с такими не знаюсь.

— Чего ж он не сказал тебе все как есть? — спросил я, разозлившись, что приходится его защищать. — Его старика потопили у берегов Норвегии. А моего разбомбили в Египте. Хрен редьки не слаще.

— Так это совсем другое дело, — сказала она. — Значит, погиб за родину.

— Сколько народу погибло. И им от этого не легче. Еще чаю хочешь?

— Мне пора, — сказала Клодин. — Я уж и так задержалась. Я ведь шла за покупками.

— Завтра воскресенье. Давай встретимся после обеда и погуляем.

— Ну, не знаю. — И она надула свои соблазнительные красные губки. Потом улыбнулась, и тогда стали видны ее зубки, а это мне нравилось.

— Возьми с собой Элфи, если хочешь. Прогуляемся все вместе. Он, наверно, будет доволен.

Клодин согласилась. Я посадил ее на автобус, и такая у меня в душе была радостная неразбериха, что я сразу вернулся в книжный магазин и с ходу приглядел четыре книжки. На другой день, как я и надеялся, Клодин пришла одна.

Если есть на свете что-нибудь приятнее чтения, так это прогулка с девчонкой. Книжка уводит тебя в другой мир, а девчонка привязывает к земле. Вернее, ты сам ее привязываешь или стараешься привязать, когда за кустами подминаешь ее под себя и тебе не терпится отправиться в самый долгий путь, в самую сладкую на свете ночь. Иногда я умолял ее, в другой раз подначивал, потом замолкал и пытался по-бычьи идти напролом, но проходили месяцы, а я так ничего и не добился. Мы лежали среди деревьев на участке Шоу, вдали от всех глаз, кругом было по-летнему тихо. Я зажег сигарету, передал Клодин, закурил сам. Она была в темно-красном вельветовом платье, слегка взъерошенная; сигарете она обрадовалась — курево успокаивает.

— Элфи ты не отказываешь, — пожаловался я, — почему ж меня-то не допускаешь?

— С Элфи мы вроде как обручились, а это что-нибудь да значит.

— Хочешь, давай лучше мы с тобой вроде обручимся?

— Ты только так говоришь, чтоб добиться своего, — резко ответила она, застегивая верхнюю пуговку платья, что расстегнулась, когда я ее осаждал.

— Ну, и Элфи также.

— Нет. Он не просто болтает, он и правда хочет, чтоб мы поженились.

— И я тоже, — запротестовал я вне себя оттого, что мне перечат. Казалось, если я еще раз услышу от кого-нибудь это благоприличное «обручились», я тут же убью этого болтуна, а сам брошусь со скалы.

Снова начались поцелуи, нежные, горячие, но не того я хотел, разве только если б они проложили дорожку туда, куда я стремился. Клодин стонала, и крепко меня обнимала, и кусала за ухо, но едва рука моя приближалась к запретному местечку, в ней тут же брал верх здравый смысл, глаза ее трезво раскрывались, и она, сразу остынув, отстранялась от меня. Я был совсем сбит с толку, не знал, как быть дальше, и не раз поздно ночью уходил от нее ни с чем и оттого совершенно разъяренный. Она служила в объединении городских контор и презирала меня за то, что я всего лишь посыльный. Она не уважала меня, а значит, не могла бы и полюбить, но я был не из тех кто станет подлаживаться, лишь бы только добиться своего. Со мной ей было интересно, ведь я старый друг Элфи, да еще такой чудак — читаю книжки, этого она никак не могла понять. Но я не отставал от нее, все надеялся, что не завтра, так на следующей неделе мы с ней сдвинемся с мертвой точки. Я вцепился в нее, точно пьяница в однорукого разбойника, надеясь получить долгожданный куш. Я замучился от неудач и стал уже думать — может, она отыгрывается на мне, чтоб потом быть милой и приятной с Элфи. Оставалось только взять ее силком, но хотя сил у меня было достаточно, на это их, пожалуй, не хватило бы. Элфи не знал о наших еженедельных встречах, и вначале, когда я еще питал надежды, я не хотел, чтобы он узнал, а Клодин на первых порах была бы не прочь, чтобы ему это стало известно: она думала, он разболтал мне про их любовные делишки, и хотела таким образом ему за это отплатить. Но время шло, неделя за неделей — а мне они казались годами, — и я начал понимать: пожалуй, есть смысл сказать про нас Элфи или хотя бы сказать Клодин, будто я намерен ему растолковать, что к чему. Мне все ясней становилось, что ей теперь вовсе неохота посвящать Элфи в наши делишки, недаром всякий раз, как мы должны были встретиться, она осторожничала. Страсти моей не было выхода, и оттого я стал куда лучше все подмечать и соображать — все-таки польза.