Читаем без скачивания Только представьте… - Сьюзен Филлипс

— Можешь подняться. Но учти, парень, если задумал сбежать, горько пожалеешь.

— Я не… — Кит вовремя успела прикусить язык и поправилась: — Я вовсе не думал бежать. Да и с чего бы, раз я не сделал ничего плохого?

— А вот это мы сейчас проверим.

В этот момент луна выплыла из-за тучи, и то, что до сих пор было всего лишь неясной зловещей тенью, превратилось в мужчину из плоти и крови. У Кит перехватило дыхание. Он оказался высоким, широкоплечим и узкобедрым, и хотя она обычно не обращала внимания на подобные вещи, невольно созналась себе, что не видела мужчины красивее. Из-под воротничка белой сорочки, скрепленного маленькими пуговицами из оникса, свисали концы галстука. Ноги обтянуты черными брюками. Он стоял в свободной позе, слегка опершись рукой о бедро, и посасывал тонкую сигару.

— И что у нас там? — осведомился он, кивком указав на узел, все еще валявшийся у ограды.

— Ничего вашего! — огрызнулась Кит.

— Покажи.

Ей ужасно хотелось ответить отказом, но, вглядевшись в его лицо, она решила не рисковать и поэтому вытащила узел из травы и поспешно развязала.

— Смена одежды, «Эссе» мистера Эмерсона и шестизарядный револьвер моего па. — Она не упомянула о билете до Чарльстона, спрятанном в книге. — Как видите, чужого не беру.

— А что такой мальчишка, как ты, понимает в Эмерсоне?

— Я его последователь.

Уголок его губ слегка приподнялся.

— А деньги у тебя есть?

Девушка наклонилась и принялась вновь завязывать узел.

— Еще бы! Куда я без денег? Думаете, я настолько инфантилен, чтобы заявиться в чужой город без единого цента?

— И сколько же?

— Десять долларов! — вызывающе бросила она.

— Долго в Нью-Йорке на это не проживешь.

Знай он, что у нее всего три доллара двадцать восемь центов, еще не то бы сказал!

— Говорю же вам, что ищу работу.

— Это я слышал.

Если бы он не был таким великаном!

Кит невольно попятилась, ненавидя себя за трусость.

— Пожалуй, мне лучше уйти.

— Ты самовольно влез ко мне в дом, а это незаконно, так что я вправе вызвать полицию — пусть они тебя хорошенько допросят.

Кит, не любившая, когда ее загоняли в угол, храбро вздернула подбородок.

— А мне плевать, пусть хоть колотят — я все равно ничего плохого не делал!

Бэрон картинно скрестил руки на груди.

— Откуда ты, парень?

— Мичиган.

Сначала она не сообразила, чем вызван взрыв хохота, но, тут же поняв свою ошибку, потупилась.

— Похоже, вы меня поймали. По правде сказать, я из Алабамы, но, хоть война и кончилась, не стоит об этом трубить на каждом углу.

— В таком случае тебе лучше держать рот на замке, — хмыкнул он. — Не слишком ли ты молод, чтобы таскать оружие?

— Это еще почему? Я умею с ним обращаться.

— Бьюсь об заклад, так оно и есть, — кивнул Бэрон. — Кстати, почему ты сбежал из дома?

— Там нет работы.

— А твои родители?

Кит повторила историю, рассказанную уличному торговцу, и Бэрон надолго задумался. Девушка усилием воли заставила себя не поежиться под его взглядом.

— Мой помощник конюха уволился на прошлой неделе. Хочешь работать на меня?

— На вас? — едва слышно пролепетала она.

— Именно. Пойдешь под начало Магнуса Оуэна, моего управителя. У него, правда, не столь лилейно-белая кожа, так что, если это оскорбит твою гордость южанина, лучше скажи сразу и не будем тратить время. — Не дождавшись ответа, Кейн продолжал: — Будешь спать в конюшне, а есть на кухне. Жалованье — три доллара в неделю.

Кит упрямо долбила землю носком изношенного башмака. Мысли лихорадочно метались. Сегодня она успела усвоить одно: Бэрона Кейна не так легко убить. И это, пожалуй, сейчас главное, тем более что он успел разглядеть ее лицо. Работа на конюшне даст возможность держаться поближе к нему, хотя делает ее задачу вдвойне опасной. Но с каких это пор она боялась опасности? Кит ничто и никогда не могло удержать! Не удержит и сейчас.

Она по привычке сунула большие пальцы за пояс.

— Еще пятьдесят центов, янки, — и по рукам.

Ее комната над конюшней приятно пахла лошадьми, пылью и кожей. И обстановка оказалась довольно уютной: кровать, дубовое кресло-качалка и выцветший тряпичный коврик. Имелся и умывальник, который Кит предпочла проигнорировать. Ее гораздо больше интересовало окно, выходящее на зады дома, откуда она могла видеть все, оставаясь незамеченной.

Подождав, пока Кейн уйдет, она сбросила ботинки и легла на кровать. Несмотря на короткий отдых в стойле, она чувствовала себя усталой. Правда, сразу заснуть не удалось. Вместо этого она принялась гадать, как пошла бы ее жизнь, если бы десять лет назад отцу не взбрело в голову отправиться в Чарльстон и там жениться второй раз.

Гаррет Уэстон, очарованный Розмари с первого взгляда, потерял разум, несмотря на то что она была старше и под ослепительной внешностью красавицы блондинки таились жестокость и эгоизм, заметные каждому дураку. Но очевидно, этот дурак оказался еще и слеп. Розмари не скрывала, что не выносит детей, и в тот день, когда Гаррет привез жену в «Райзен глори», та под предлогом, что новобрачные нуждаются в уединении, отправила восьмилетнюю падчерицу в хижину рядом с бараками рабов. Вернуться ей так и не позволили. Если девочка забывала, что больше не имеет права расхаживать по дому, Розмари немедленно освежала ей память пощечиной или оплеухой, а когда в очередной раз выдрала за уши, Кит предпочла скрываться на кухне. Даже нечастые уроки, получаемые от соседского гувернера, проводились в хижине.

Гаррет Уэстон и без того никогда не был любящим отцом, а теперь и вовсе не замечал, что его единственной дочери уделяют куда меньше внимания, чем детям рабов. Бедняга совсем помешался на своей прелестной чувственной жене.

Вся округа возмущалась подобным поведением: «Ребенок предоставлен самому себе. Такое и мальчику непозволительно, что уж тут говорить о девочке! Возмутительно! Недопустимо!»

Однако Розмари Уэстон, мало интересовавшаяся местным обществом, игнорировала недвусмысленные намеки на то, что Кит пора иметь гувернантку или по меньшей мере приличную одежду. Иногда добросердечные матроны дарили Кит поношенные платья дочерей и читали лекции о том, как должна вести себя истинная леди. Но девочка слушала наставления вполуха и выменивала обноски на мальчишечьи штаны и рубашки. К десяти годам она умела стрелять, драться, ездить верхом без седла и даже курить.

По ночам, когда нестерпимо терзало одиночество, она не уставала твердить себе, что новая жизнь имеет немало преимуществ для обожающей приключения девочки с душой, рвущейся к опасности. Она в любую минуту могла вскарабкаться на персиковое дерево, могла, когда хотела, раскачиваться на веревке, привязанной к стропилам коровника. Работники на плантации научили ее скакать верхом и ловить рыбу. Она частенько прокрадывалась в библиотеку на рассвете, пока мачеха еще спала, чтобы без помех и нотаций выбрать нужную книгу. Ссадив коленку или занозив ногу, она бежала на кухню, где кухарка Софрония немедленно спешила ей на помощь.