Читаем без скачивания Беседы на Великий пост - Протоиерей Александр Геронимус

Проявлений этого положения тысячи и тысячи. Простейшие из них связаны с реакцией на то, что к нашему смирению обратятся с каким-нибудь жестким словом. Обычно наше смирение или ответит гневно, или перетерпит, но внутри все будет кипеть. Это как раз и есть проявление того, что мы из себя что-то представляем, а значит, отделяемся от всего остального. Эта гидра многоглава, очень опасна, она является началом и фундаментом нашей самости. Единственная цель нашего подвига, единственная цель нашего поста – стяжать смирение и любовь. Смирение – это фундамент нашего духовного дома, а любовь, по слову апостола Павла, союз совершенства (Кол. 3, 14). Должно быть и то, и другое. Более того, когда смирение есть, на этом подлинном фундаменте уже произрастает любовь.

Неделя о блудном сыне

Прошедшая Неделя о мытаре и фарисее показывает фундаментальное противоположение греха и святости, которое состоит в противоположении фарисейской гордости и мытарева смирения. Сегодняшняя беседа будет посвящена Неделе о блудном сыне и некоторым связанным с этой темой мотивам, которые будут звучать до начала Великого поста. Я имею в виду, в первую очередь, псалом «На реках Вавилонских» (Пс. 137), который имеет тесную связь с повествованием о блудном сыне.

Тема блудного сына определяет вторую фундаментальную конституэнту греха, которую можно и правильно назвать блудом. Слово «блуд» в церковно-экзегетическом контексте имеет два значения. Первое значение, в котором мы обычно это слово употребляем, означает незаконное соединение тел, и в этом отношении данное слово не всегда буквально применимо к кающемуся человеку. Есть более широкое значение слова «блуд», которое этимологически связано с понятием «заблуждаться», «заблудиться», и означает всякий отход человека от путей Божиих. И если мы внимательно будем читать Священное Писание, от Книги Бытия до Откровения Иоанна Богослова, если мы будем читать святых отцов, то обнаружим, что эти понятия – чистота и целомудрие с одной стороны и блуд с другой – всегда используются как символы отношения человека или народа к Богу. Человек (или народ) то сохраняет свою верность Богу, то уходит с Божественных путей, и тогда Господь через пророков (включая пророчества, содержащиеся в Апокалипсисе Иоанна Богослова) именно в категориях супружеской измены, в категориях блуда обличает этот отход. Поэтому и данная тема, и собственно притча о блудном сыне затрагивает каждого из нас.

Мы только тогда сможем сказать себе, что в какой-то степени приникли к Преданию Церкви, когда его мотивы будут одновременно звучать и в Священном Писании, и в нашем сердце, и в богослужении, и в мировой истории, и абсолютно на всех уровнях, примерно так же, как один и тот же текст или образ может звучать на разных языках, в разных переводах, изображениях, преломлениях и восприятиях, но у него будет одно и то же содержание.

Обратимся теперь к притче о блудном сыне. У некоторого человека было два сына, и младший сын сказал отцу: «Отче, дай мне следующую мне часть имения» (Лк. 15, 12). Как это понимать, если называть вещи своими именами? При нормальном порядке дел отец перед своей смертью пишет завещание, в котором делит свое имущество между наследниками, в данном случае между двумя братьями. Значит, если это желание младшего сына выразить совершенно откровенно, то получится следующее: «Отец, я вообще не могу уже терпеть, когда ты наконец умрешь? Договоримся так: ты как бы для меня уже умер, а если ты для меня умер, дай мне то, что бы мне следовало, если бы ты умер на самом деле».[1]

И отец разделил им имение. В притче, разумеется, под отцом понимается Бог, и тема «как если бы ты уже умер» вообще является фундаментальной для греха, начиная с диавола. Буквальный перевод приставки «диа» означает «разделение», и диаволу[2] изначально присуще желание обходиться без Бога, как если бы Его не было.

По прошествии немногих дней младший сын, собрав все, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно (Лк. 15, 13). Дальше Евангелие говорит о том, что настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться; и пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней (Лк. 15, 14—15). Это рассказ не о ком-то другом, а о нас. Мы можем не покидать своей комнаты, но когда наш внутренний человек приходит на распутья, когда мы или предаемся собственным фантазиям, отрываясь от реальности, или попадаем в виртуальный мир, без разбора смотря телевизор, проводя много времени в Интернете, то, телом никуда не перемещаясь, мы уходим действительно «на страну далече». Это выражается и в наших житейских оценках, только обычно мы их применяем не к самим себе, а к кому-то другому. «Где ты сейчас находишься?» – задаем мы вопрос человеку, который нас не слышит, и видно, что его мысли где-то витают. Это реальный пример такой жизни «на стране далече», т. е. не в отеческом доме – реальном мире, который создал Бог. Недаром Господь использует образ свиней, которые в Ветхом Завете и в современной Ему Иудее считались нечистыми животными (мы эту тему свиней знаем из другого евангельского эпизода, в котором Христос изгонял бесов из несчастных бесноватых людей: И бесы просили Его: если выгонишь нас, то пошли нас в стадо свиней (Мф. 8, 31)). Свиньи здесь означают страсти. Пребывая в их плену, даже только внутренне – внешне ничего беззаконного мы, может, и не делаем – мы питаемся пищей страстей, этими свиными рожцами, которые вообще-то не являются нормальной пищей для людей. Но, уподобляясь этому нечистому животному, человек считает такую пищу нормальной и постоянно испытывает ее недостаток.

Читаем о блудном сыне далее: Придя же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода (Лк. 15, 17). Нам очень важно обратить внимание, что покаяние или обращение начинается с того, что человек приходит в себя. Пребывать в себе, что свт. Феофан Затворник называет «внутрьпребыванием», – это одно из начальных условий для какой бы то ни было духовной жизни, потому что человек рассеянный, человек, находящийся «вне», находится, в терминологии этой притчи, «на стране далече». И это «вне» необязательно географическое, т. е. не только когда мы телевизор смотрим, или в окно на улицу, или мух считаем на потолке, но и когда нам кажется, что мы сосредоточились на себе, а на самом деле позволяем всевозможным полудремным-полуреальным мечтаниям завладевать собой. По другому образу, который принадлежит преп. Иоанну Лествичнику, великому аскетическому писателю (ему посвящен в Великий пост отдельный воскресный день), такой человек подобен бывшему хозяину дома, на которого напали разбойники, его самого связали, а в доме делают, что хотят. Это состояние человека, который находится «вне».

Довольно ярко подобное состояние показано в известном фильме «Матрица». Человек, которому кажется, что он ест, в действительности сам является пищей падшим духам. Падшие духи после грехопадения не имеют своего собственного бытия, и они рады грехопадению человека вообще и каждому проявлению этого грехопадения в частности, потому что оно является входом в дом человека, где они могут питать и восполнять свою отсутствующую природу.

И решил он так: «Встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою, и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих» (Лк. 15, 18—19). И он встал, пошел к отцу своему, а отец загодя узнал, что возвращается его сын, вышел ему навстречу. Блудный сын успел произнести лишь часть заготовленной речи: «Отче! я согрешил против неба и пред тобою, и уже недостоин называться сыном твоим», – но заключительные слова «прими меня в число наемников твоих» отец не дал ему произнести. И это обстоятельство имеет фундаментальное значение, потому что Бог готов любить нас, терпеть нас, прощать нам, милосердовать о нас до бесконечности. Но Он не согласен только на одно, а именно, чтобы мы с Ним вступали в какие-либо иные отношения, кроме добровольно сыновних. Человек – только сын. Это может быть ушедший сын, это может быть согрешивший сын, это может быть пропавший сын, это может быть умерший сын, но это только сын и никогда – раб или наемник. И подтвердил это отношение отец тем, что дал на руку его перстень, что означает царственное достоинство сына царева.

Этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся (Лк. 15, 24). Обратим внимание на последовательность, в которой употребляются эти сочетания. Она выглядит немного непонятной, потому что по первому ощущению смерть кажется большей катастрофой, чем пропажа. Но в плане общения с Богом это не так.

Я знаю из своего опыта и из опыта многих родителей: бывает так, что дети пропадают в самом буквальном смысле – или задерживаются на час, или задерживаются на день; или, как у известного мне человека, задерживаются на месяц, и тогда мука от неизвестности такова, что мать, которая переживала это, говорила: «Вот если бы я знала, что мой сын мертв, я бы его уже оплакала, а эта неизвестность – ее я перенести не могу». И это относится не только к области наших естественных эмоций, но и к области взаимоотношений между человеком и Богом. Потому что смерть – это смерть, а пропажа – это неизвестность, которая порой мучает больше, чем боль от естественной утраты. Поэтому отец сначала говорит, а потом еще раз повторяет, что этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся.