Читаем без скачивания Затерянные в стране чужой - Елена Хаецкая

– Я хочу работать! – возмущенно добавил Лопес. – Чистое искусство способно выматывать!

– Как вы полагаете, может быть, о нас забыли? – тихонько спросила Иньига. И поскорее добавила: – Я интересуюсь чисто теоретически. В конце концов, такая гипотеза тоже имеет право на существование.

– Нет, – твердо произнес Суарец. – Такая гипотеза не имеет никаких прав на существование. Я отвергаю ее как зловредную! Господин не мог забыть о нас. Он нас разыскивает. И точка на этом!

Следующее утро принесло некоторое удивление. Дело в том, что магазин располагался хоть и в центре города, но на довольно тихой, благопристойной улице. Петроградская сторона вообще тяготеет к провинциальности. Половина здешних участков до сих пор тоскует по обывательским огородикам, что выглядывали яблоками из-за крашеных заборов почти весь девятнадцатый век. Вот и здесь, в двух шагах от оживленной магистрали, было абсолютно прилично. И публика тоже ходила почти сплошь приличная. Если не считать случайного вторжения поэта.

И вдруг в один день все изменилось. Видимо, долго крепились городские власти, но изначальная порочная склонность взрезать асфальт и ковыряться в кишках под мостовой взяла верх, и вот явились маньяки с машинами, как ни в чем не бывало принялись крошить мостовую, издавать ужасные звуки и лениво ворочать в раскрытых ранах ломами, лопатами и прочими орудиями пытки. Какая тут, к дьяволу, благопристойность? Все – к черту!

И прохожие тотчас изменились на улице. Куда-то поисчезали офисные дивы и мамаши с детками, иными путями шествовали посетители близлежащего ресторана; на поверхность выплеснули стыдливые прежде завсегдатаи наискромнейшей, почти подпольной рюмочной, которая доблестно пережила горбачевский «сухой закон», бунт ГКЧП, инфляцию начала девяностых и дефолт 1998 года. «Наше время!» – ликовало нечто в их походке, в том, как они размахивали руками и дружески пихались при встрече.

«Бутик» оказался во враждебном окружении. Его темная сверкающая витрина, казалось, все шире и шире распахивает глаза – точно жеманная особа, по ошибке угодившая в компанию отъявленных хамов.

Тут-то и стало очевидно, что «футуристический стиль» – сплошное фуфло, поскольку он абсолютно бессилен перед обычным российским алкоголиком; а одежда, что ни говори, помимо задачи защищать туловище от холода, должна также – хотя бы отчасти – заменять собою доспех и оберегать человеческую душу от ненужных посягательств.

Скажем, классический костюм хорошо гармонирует с высокомерным выражением лица, а вышеописанное выражение лица обладает свойством отталкивать хамов. И если человек в классическом костюме даст хаму по роже, то это будет воспринято как некая закономерность.

Ничего подобного нельзя сказать об одежде из футуристического бутика. Если человек в закатанной штанине или расстегнутом зеленом пиджаке поверх майки и трусов даст кому-либо по морде, подобное деяние будет квалифицировано как банальная драка.

– Мне неприятно, – выразила общее чувство Ласьенга.

Остальные молча согласились с ней.

День прошел тревожно, машины за окном гремели, толстое стекло витрины пропускало ненужные импульсы – все стало плохо. Лопес не мог вычислять.

Вот тогда-то и показался перед витриной старик-бомж. У него было странное лицо: он как будто плохо владел собственной мимикой. Для того, чтобы выразить удивление, ему пришлось рукой поправить брови, подняв их повыше на лоб, растянуть пальцами рот, опустив при этом уголки губ вниз, к подбородку, и затем, при помощи пальцев, раздвинуть ноздри.

Надсмотрщик приподнял голову и посмотрел на бомжа обреченно. Его оскорблял сам факт того, что какой-то грязный старикан пялится в витрину бутика. Подобные личности не имеют никакого права отражаться в зеркальной витрине. Их образ может остаться здесь навсегда. Их глаза могут запачкать коллекцию. Следовало бы опустить жалюзи, пока идет ремонт, и улица пребывает в непристойном состоянии. Ну точно женщина неловко упала и явила миру комбинацию, подвязки и даже – страшно молвить! – трусики!

Нет. Нет.

Надсмотрщик медленно, с тоской устремил взор на бомжа в надежде, что тот уйдет.

Но бомж не уходил. Он прошелся взад-вперед, задумчиво хмыкнул. Потом подобрал камешек и бросил в витрину.

Надсмотрщик выпрямился, точно палка. Звать милицию по таком ничтожному поводу он не решался, выйти из бутика и накостылять старику – тоже. Несолидно – и то, и другое. Заскрипев зубами, он остался на месте.

Старик засмеялся. Он подбоченился и хохотал, непристойно разевая рот. Ни у кого в жизни надсмотрщик-продавец не видел подобной пасти: она раскрывалась почти на всю ширь головы.

Суарец шевельнулся.

– Ты ощущаешь ЭТО? – обратился он к Ласьенге. – Ты стоишь ближе всех – ты ощущаешь?

Она напряглась. По магазину пробежали искры разрядов. Неожиданно Ласьенга закричала – телепатически, конечно, но так громко, что надсмотрщик содрогнулся всем телом, словно сквозь него пропустили разряд:

– Да! Это он! Господин! Он пришел за нами!

Бомж размахивал руками, подпрыгивал и делал манящие движения. Рабочие как раз препарировали очередную трубу и совершенно не обращали внимания на юродивого старца: пусть себе пляшет, лишь бы не лез под гусеницы или под ковш.

Лопес поднялся из-за стола. Надсмотрщик сидел не шевелясь. Монкада протянул вперед недавно обретенные руки. Стало очевидно, что одежда из новой коллекции неудобна: при попытках двигаться она начала лопаться по всем швам. В богатых лохмотьях, медленно переставляя ноги, роботы двинулись к витрине.

– Я вижу его! – говорил Суарец, одновременно и телепатически, и встроенной в голову имитацией голоса. Имитация звучала по-русски, с очень густым акцентом. – Я вижу! Он пришел за нами! Он нашел нас! Мы больше не потеряны!

– Сюда, ребята! – звал старик.

Взявшись за руки, роботы – четверо безголовых и один с головой – выстроились на подоконнике.

– На счет «три», – сказал Суарец.

И все пятеро разом сделали один мощный шаг. Витрина разлетелась вдребезги, солнце хлынуло в магазин, и одна за другой там стали взрываться веселые шаровые молнии.

– Господин! Господин!

Сверкая, омываемые бегающим по всему телу электричеством, в нелепых тряпках, роботы окружали бомжа.

– Ну, дети, – с важным видом произнес тот, – полагаю, наша встреча – хороший признак…

Он зашагал в сторону парка, и вереница роботов двинулась следом.

Иньига думала: «Если попросить Господина, он позволит мне никогда не разлучаться с Лопесом.» А Ласьенга думала о другом: «Я буду носить отныне только строгие комбинезоны, вроде тех, что любят здешние рабочие. И никогда больше никто не будет полировать меня тряпками с вонючим раствором!»

Суарец размышлял о том, как покажет Господину снимки, которые хранил у себя в особом устройстве, в голове. Монкада прикидывал способ вернуть всем пятерым головы: «Если мы не сможем улететь отсюда сразу, нам придется выдавать себя за людей. Это единственная возможность продержаться и защитить Господина. Полагаю, на Земле много агрессивных особей…» А Лопес ни о чем не думал. Впервые за долгое время он вычислял на свободе и был абсолютно счастлив.