Читаем без скачивания Рассказы - Ингеборг Бахман

Никогда не окутывало предметы столько волшебства, как в твоих речах, и никогда не звучали слова так высокомерно. Благодаря тебе язык мог даже взбунтоваться, и сбиться с пути, и обрести мощь. Со словами и фразами ты делал все что угодно — объяснялся с их помощью или преображал их, называл что-то по-новому, и предметы, которые не различают прямых и косвенных слов, от этих названий начинали прямо-таки шевелиться.

Ах, чудовища, никто ведь не умел так хорошо играть! Это вы изобрели все игры — цифровые лото и каламбуры, фантасмагории и любовные игры.

Никто и никогда не говорил так о себе. Почти правдиво. Почти убийственно правдиво. Склонившись над водой, почти отрекшись от всего. Мир уже во тьме, и я не могу надеть ожерелье из ракушек. Не будет больше прогалины. Ты не такой, как другие. Я под водой. Под водой.

А теперь кто-то ходит наверху и ненавидит воду, ненавидит зелень и не понимает, не поймет никогда. Как я никогда не понимала.

Почти онемев

едва еще

слыша

зов.

Приди. Хоть раз.

Приди.

Шаг к Гоморре

Последние гости ушли. Только девушка в черном пуловере и красной юбке не поднялась вместе с другими и все еще сидела в углу. Напилась, подумала Шарлотта, вернувшись в комнату, хочет, наверно, остаться со мной наедине, что-то мне рассказать, а я до смерти устала. Она заперла дверь, возле которой упорно стояла, давая понять засидевшимся гостям, что путь свободен, и взяла с комода до краев полную пепельницу, откуда уже сыпался пепел. В комнате сдвинутые с места стулья, мятая салфетка на полу, спертый воздух, беспорядок, разор после нашествия. Ей стало дурно. Она все еще держала в руке горящую сигарету и пыталась воткнуть ее в кучу окурков — сигарета задымилась. Шарлотта метнула взгляд на кресло в углу, на свисающие волосы с рыжеватым отливом, на красную юбку, которая, как широкая пелерина, ниспадала девушке на ноги и, охватив полукругом ее ступни, ковер и кресло, сползала на пол. Шарлотта видела не столько саму девушку, сколько все эти случайные и разрозненные красные тона в комнате: свет, который сочился сквозь красный абажур, и столбик мерцающей пыли, ряд красных книжных корешков на полке позади лампы, броскую фланелевую юбку и не столь броские волосы. Лишь на мгновение мир предстал таким, каким ему уже никогда не быть, — один-единственный раз он оделся в красное.

На этом фоне вдруг широко раскрылись глаза девушки — влажные, темные, пьяные — и встретились с глазами женщины.

Шарлотта подумала: скажу ей, что плохо себя чувствую и должна поскорее лечь спать. Найти бы только верную вежливую фразу, чтобы убедить ее уйти. Она должна уйти. Почему она не уходит? Я до смерти устала. Почему гости не уходят вовремя? Ну почему эта девушка не ушла вместе с другими?

Однако момент был упущен. Шарлотта слишком долго стояла молча. Она тихо шмыгнула на кухню, вытряхнула пепельницу, ополоснула лицо, смыла с него этот долгий вечер, бесконечные улыбки, напряженное внимание — надо ведь было глядеть в оба. В ее глазах запечатлелось: широкая юбка красного цвета смерти, которому должна сопутствовать дробь барабана.

Начнет сейчас рассказывать мне какую-нибудь историю. Почему именно мне? Осталась нарочно, чтобы со мной поговорить. Сидит без денег или не может устроиться здесь, в Вене, приехала откуда-то с юга, словенка, полусловенка из приграничья, в общем, из тех мест, имя ее тоже об этом свидетельствует — Мара. Наверняка что-нибудь такое в этом роде, какая-нибудь просьба, душещипательная история, все равно какая, только спать она мне не даст. В Вене она, конечно же, ужасно одинока или попала в какую-то передрягу. Спросить Франца, что это за девушка, прямо завтра.

Завтра!

Шарлотта испугалась, перебрала в памяти все, что от нее требовалось: завтра утром встретить Франца, поставить будильник, выглядеть свежей, выспавшейся, производить приятное впечатление. Больше нельзя терять время. Быстро наполнив два стакана минеральной водой, она понесла их в комнату и один протянула девушке. Та молча выпила воду и, ставя стакан, внезапно сказала:

— Значит, завтра он возвращается.

— Да, — ответила Шарлотта. И, слишком поздно почувствовав шпильку, прибавила: — Кто? — Слишком поздно.

— Он часто уезжает. И вы подолгу бываете одна.

— Не часто, иногда. Вы же знаете.

— Вам хочется, чтобы я ушла?

— Нет, — сказала Шарлотта.

— У меня было такое чувство, что мужчина, который без конца болтал, тоже с удовольствием бы остался.

— Нет, — сказала Шарлотта.

— У меня было такое чувство… — Мара скривила губы.

Шарлотта разозлилась, но отвечала все еще вежливо.

— Нет, конечно нет. — Она встала. — Пойду сварю кофе. А потом вызову вам такси.

Вот она и нашла нужные слова и опять обрела почву под ногами. Все же дала девчонке понять, что отправит ее восвояси, а ведь совсем не считала себя способной на такое заявление.

Мара вскочила и схватила Шарлотту за руку.

— Нет, — воскликнула она. — Я этого не допущу. За нынешний вечер вы и так уже набегались туда-сюда. Выпить кофе мы можем и где-нибудь в городе. Давайте уйдем отсюда куда подальше. Я знаю один такой бар. Ну что, пошли?

Шарлотта высвободила руку и, не ответив, взяла с вешалки плащи.

Она подтолкнула девушку к двери и почувствовала облегчение. На лестнице, где было темно и только на площадки падал слабый свет дворового фонаря, к ней опять потянулась рука Мары и опять схватила ее за руку выше локтя. Шарлотта боялась, как бы девушка не упала, она одновременно тащила и поддерживала ее, пока они не спустились во двор и не вышли из ворот.

Францисканерплац лежал перед ними тихий-тихий, как деревенская площадь. Плеск фонтана, тихий-тихий. Хотелось вдыхать запахи лугов и лесов и чтобы они были рядом, хотелось взглянуть на луну, на небо, которое после шумного дня опять простерло свою гладкую ночную синеву. На Вайбурггассе не было ни души. Они быстро дошли до Кернтнерштрассе, и вдруг Мара опять, точно пугливый ребенок, взяла Шарлотту за руку. Так, держась за руки, они пошли еще быстрее, словно их кто-то преследовал. Мара пустилась бегом, и под конец они бежали обе, как две школьницы, будто идти шагом было просто невозможно. Звенели Марины браслеты, один из них впился Шарлотте в запястье, и боль еще подгоняла ее.

С чувством неуверенности озиралась Шарлотта в жарком и душно вестибюле бара. Мара открыла перед нею дверь в зал. Здесь тоже все было красное. И стены, цвета адского пламени, и столы, и стулья, и лампы, которые, как огни светофоров, ждали, когда их сменит зеленый свет утра, а пока что пытались удержать ночь и задержать людей в этой ночи, в дыму и дурмане. Однако засилье красного в этом баре, поскольку оно возникло там не случайно, не так поразило Шарлотту, как перед тем неожиданные красные тона у нее дома, и даже приглушило то, первое впечатление — эта зияющая красная пасть поглотила и волосы Мары, и ее широкую красную юбку.

Люди вяло пили и танцевали, и все же у Шарлотты было ощущение, что она попала в какой-то круг ада, где ее будут жечь огнем и терзать еще неведомыми пытками. Музыка, гул голосов были для нее мучительны, ведь она без разрешения покинула свой мир и боялась, как бы ее не заметил здесь и не узнал кто-нибудь из знакомых. Низко опустив голову, она прошла следом за Марой к столу, который им указал кельнер, длинному столу, за которым уже сидели двое мужчин в темных костюмах, а чуть подальше — молодая пара, эти двое ни на миг не поднимали глаз и только тихонько касались друг друга кончиками пальцев. Вокруг все затопили танцующие и уже напирали на стол, словно соскальзывая с палубы тонущего корабля; они топали по полу так, будто хотели провалиться сквозь землю. Все плыло, качалось, курилось в красном свете, в шуме и гаме, все стремилось в бездну, в тартарары…

Шарлотта заказала кофе и вино. Когда она снова подняла глаза, Мара встала из-за стола и начала танцевать в метре от нее. Сперва казалось, что она одна, но потом обнаружился и партнер — разгоряченный худой юнец, наверное ученик или студент, он покачивал бедрами и дергал ногами, временами танцевал один, потом опять хватал Мару за руки или на миг обнимал, чтобы тут же снова оттолкнуть и позволить ей предаться собственным, на ходу изобретаемым движениям. Мара обратила лицо к Шарлотте, крутанулась, отбросила назад волосы. Один раз она подскочила к Шарлотте совсем близко и церемонно ей поклонилась.

— Ведь вы не против?

Шарлотта сухо кивнула, отвернулась и стала пить мелкими глотками. Она не хотела раздражать девушку, наблюдая за ней. За ее стулом вырос какой-то мужчина, но она покачала головой. Она прилипла к стулу, и ее вновь пересохший язык тоже плотно прилип к гортани. Ей хотелось встать и потихоньку уйти, когда Мара отведет от нее взгляд. Но она не уходила потому — это она осознала лишь позднее, — что Мара даже не притворялась, будто танцует, чтобы танцевать, будто ей хочется здесь с кем-то танцевать или просто побыть в этом баре, развлечься. Ведь она поминутно поглядывала в ее сторону, да и весь свой танец явно исполняла лишь ради того, чтобы покрасоваться перед Шарлоттой. Она разрезала руками воздух, а телом пространство, словно воду, она плавала и выставляла себя напоказ, а Шарлотта, в конце концов побежденная, следила теперь за каждым ее движением еще и для того, чтобы придать своем взгляду какую-то осмысленность.